5. ЛОГОВО
Как сообщает Макс Брод, Франц Кафка дал название шести главам романа, таким образом, глава седьмая, поименованная Ein Azyl "Убежище" или "Приют" публикатором если не издевательски, то насмешливо, даже с чуть грустной усмешкой. Что ж, в данном случае Макс Брод точно уловил интонационно-юмористический ход мыслей Кафки, уравновешивающий его беспощадную точность описания грязи и мерзости жизни. Так что после прочтения главы на память приходят и иные поименования: "Логово", "Нора" и тд.

Следует признать, что за многими юмористическими ситуациями, как бы смягчающими жесткость и жестокость событий в главе, нельзя упустить главное: Карла Россмана привозят в "логово" (и тогда название "Убежище" вообще теряет какое-либо право на существование) так, как в Америку раньше доставляли негров из Африки, в качестве слуги, бесправного раба. Этот далеко не выпяченный автором мотив, , однако, ретроспективно способен выпятить общую ситуацию иммиграции, начиная с того, что наиболее существенным кажется двойное упоминание в главе "четвертого класса" удела несчастных эмигрантов, начало их далеко не благополучной судьбы. Но в таком случае проблема "рабства", возможно. имеет в романе более существенный, пусть и не выпяченный, аспект.

Мне не известен другой писатель такой величины в ХХ веке, который был бы, как Кафка, непрофессионалом-литератором и хотя бы в малой степени был осведомлен о ситуации с промышленностью и проблемах трудового люда. Франц Кафка в силу своей профессии являлся специалистом страховой организации и постоянно инспектировал район Богемии (Чехии), определяя положение с охраной труда на той или иной фирме. Подобный опыт не мог пройти мимо внимания столь обязательного чиновника и писателя. Седьмая глава романа "Америка" тому пример. Конечно, условия жизни бедноты по обе стороны Атлантического океана, "Америка" чешский деклассированный элемент вряд ли дал бы наступить себе на ногу американскому (как и наоборот). Отребье, с которым встречается Карл Россман, выписано так, словно бы Кафка ежедневно встречался с ним по дороге на работу и обратно, полнокровно и осязаемо.

Изображенные им переулки-закоулки и доходные дома с их бесчисленными, уходящими в неведомую высоту лестницами прямая противоположность великолепию небоскребов, овеваемых вольным морским ветром., на первых страницах романа. На них же и икона Богоматери кочегара, "Америка" бедняцкие районы, проживающие по воле автора без присмотра религии, словно оставлены Господом на произвол судьбы, на волю людских низменных страстей и убожества. И уж, конечно, под пристальный присмотр полицейских, которые готовы даже безо всякой причины, "Америка" как всегда, воспользовавшись лишь поводом, придраться к бедняку со своим подозрительным тщанием.

Что ж, обстановка в квартале и впрямь не оранжерейная, коли даже такой ушлый и грубый малый, как Деламарш, обращает на это внимание Карла. Так что вместо прогулок всем семейством обитатели квартала заполняют балконы и проводят время до сна в созерцании таких же бедняков под аккомпанемент бесчисленных граммофонов (о которых автор, конечно, не мог не упомянуть ведь его невеста №1 она же и №2 Фелиция Бауэр служила в граммофонной фирме и весьма в том преуспела). Не слишком щедрый на описания природы Франц Кафка дарит все же бедняков созерцанием звезд и лунного света и вечерней прохладой. Он достаточно сочувственно относится к идиллии подобного рода, правда, затем переводя события в "партийно-выборное русло", уделив несколько страниц описанию манифестации с представлением кандидата на должность окружного судьи и соответствующей этому реакции уже было опустевших балконов и окон с криками, музыкой опять же граммофонов и пением за, против и на всякий случай. Правда, раздача бесплатного спиртного побуждает мужчин покинуть свои домашние очаги и принять теперь уже непосредственное участие в событиях, которые, конечно же, не преминули принять оборот боевой и небезопасный. Если на каких страницах автор и упомянул американскую демократию, то не иначе, как именно в этой главе преисполненной, однако же, отчаянного юмора.

Если бы на сцене театра последовательно, в один вечер два представления "В ожидании Годо" Беккета, например, и "Диалог Карла Россмана и Робинсона" из романа все встало бы на свои места, и никто уже не называл бы Кафку модернистом, основателем модернизма. В чем-чем, "Америка" в этом упрекать Кафку не стоит. Модернисты это те, кто, не имея ни таланта Кафки, ни его ответственности перед литературой и своей роли в ней, ПРИДУМЫВАЮТ "покойников в шкафу", "Бога из машины за сценой" или многозначительности ЗИЯНИЯ, за которым можно скрыть все, что угодно, но не высветить, не показать, не вложить в душу, ибо для этого требуется извлечь из авторской души не абстрактное и дешевое НЕЧТО, "Америка" в первую очередь БОЛЬ, на что модернизм и не способен, будучи (и об этом не стоит забывать ни критикам, ни читателям, ни зрителям) порождением желтого дьявола и жажды успеха у столь же мало чувствующей или еще не научившейся чувствовать публики, "Америка" таковой… но об этом разговор особый и "бодаться" при этом придется с театральными критиками на крыльях их ветряных мельниц.

Итак, в разговоре Карла Россмана и Робинсона несколько раз высказываются (конечно же, Карлом) прописные истины, которые, собственно, выражают абсурдность ситуации и её истолкования беседующими, только они и западают в душу читателя, ибо он не враг себе и посреди беспощадно-вязкого болота человеческих ухищрений рабства предпочтет, конечно же, твердый и надежный островок действительно здравого смысла, который часто поражает, словно непреложность сияния утренней или вечерней Венеры.

Представим себе ситуацию поистине чудовищную если вдуматься! отношения трех обитателей "логова - убежища": у Брунельды, богатой, взбаламошнолй и ни на что не годной "дамы" в "приживалках" не желающий ничего пропустить мимо рук Деламарш; на всякий случай Деламарш позволяет находиться при их особах беспринципному и жалкому Робинсону. Но и Робинсон, оказывается может заявить Карлу:

- Когда у меня на постое была кошка…

эта фраза и сама по себе может вызвать тихий смех. И тихий ужас! Это свидетельство рабовладельческой градации общества и, скажем прямо, основной его принцип. Потому что рабство уж таково человек, по-видимому, устроен, умело маскируется. Принцип животной иерархии обставляется тюремными и кладбищенскми решетками и одновременно букетами цветов и "букетами " законов для равных и для более-менее равных.

Афоризм Элиаса Канетти "Франц Кафка главный эксперт в вопросах власти" удачен, удал и чрезмерен. Сам Кафка не согласился бы с этим никогда, ибо он НАПОМИНАТЕЛЬ. Он с точностью и постоянством минутной стрелки напоминает о наших неразрывных связях, о связях, которые мы стремимся обрести; ко благу или наоборот дело иного рода.

И напоминает Кафка о связях всего со всем только ему одному присущим способом: ВЫПЯЧИВАЯ ПОБОЧНЫЕ МОМЕНТЫ, как мы это часто делаем в жизни, ибо взгляд в глаза истине-сфинксу почти всегда чреват… это его утрирование "человеческого, слишком человеческого" вполне понятно: У АДА ТОЖЕ ЕСТЬ СВОИ КРУГИ И СТУПЕНИ.

Итак, полный лучших намерений Карл Россман становится обитателем "логова", и для этого ему потребовалось менее суток, доверительной агитации Робинсона. Взбучки жестокого Деламарша и и судьбы продавца-студента, влачащего свою участь скорее по привычке, чем в надежде на будущее. Конечно, засыпая. И Карл тещит сбя картинами будущей "нормальной" жизни, но это так, подспудный уор самому себе, уже сдавшемуся и смирившемуся. Франц Кафка все еще пытается смягчить итоги этого поражения, которым он наделяет своего героя, но два фрагмента, вынесенных за рамки основного текста романа поистине вопиют и лишь своеобразный юмор Кафки выручает читателя, умеющего отождествить себя с героем, не бросив презрительно-равнодушного: "Сам виноват!"

Я более чем согласен с мнением исследователя жизни и творчества Франца Кафки Клаусом Вагенбахом, который считал, что при формирования корпуса произведений друга макс Брод руководствовался "предположительными намерениями" Кафки; это отмечает и другой исследователь Кнут Бек, но вынесение двух фрагментов романа "Америка" в приложение скорее обедняет Кафку как писателя и дискредитирует его как личность, он последовательно отделял и выделял плевелы нашего конформизма.

Правда, писатель не преминул заметить: "Обычно Карл думал, попадая куда-нибудь, о том, что можно бы здесь улучшить, и какая радость содействовать этому, не обращая внимания на, возможно, бесконечную работу, которая для этого потребуется". Да, так оно и есть Карл Россман не является исключением в человеческом обществе, несчастная часть которого строит даже в концлагере свои маленькие, хотя бы на завтрашний день, реформы. Но что мог бы написать Франц Кафка , доживи он до восстания в еврейском гетто Варшавы? Впрочем, вопрос этот риторический и несправедливый; скорее всего он сам бы последовал за своими сестрами и и своей возлюбленной Миленой Есенской-Поллак в фашистский концлагерь, в "исправительную колонию", на вселенскую Голгофу, от которой даже Христос не избавил человечество.

Вот нам и "светлый роман", как выразился сам писатель! Вот нам и Божественная презумпция невиновности! Если бы Господь брал пример хотя бы с Карла Россмана с его стремлением "улучшить" всё, что падет его взгляд! Думаю, что таковы вполне кафковские мысли при написании этого, да и не только этого, романа. И верующий, и неверующий равно не способны понять Бога: первый в силу наличия в нем гипотезы Божественного промысла, второй в силу отсутствия оной.

Вот почему седьмая глава равно может быть названа и "Убежище" и "Логово" юдоль земная, похоже, разнится лишь терминами, имеющими психологически заостренный смысл.

Ну, "Америка" если мы поддадимся влиянию кафковского юмора и вспомним, как Карл Россман, улепетывая из доходного дома, где располагалось "логово" Брунельды, Деламарша и Робинсона, в конце концов прибегает к нему же, тогда мы с полным правом можем назвать главу и "Прибежище".