Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

Валерий Белоножко

Кафка на Серебрянском Увале

1.

Тайгу не обманешь —
Она автономно-дика.
Слегка
Облака
Пошевеливает ветрило.
Могила
На Страшницуом кладбище
В камне застыла.
Я камень пытаюсь поднять
Лет шесть или пяьб —
Я жил на Увале,
Питаясь немецкою речью.
Картечью
Она разбивала
Мой русский медлительный мозг.
Я мог
Диктовать диктофону словесные перлы.
Я верил,
Что Кафку возможно нагнать на таёжной тропе.
Портрет
Его мягко светился на стенке избушки.
Ватрушки
Жена напекла на двоих.
Но их
До утра не съедал он —
Приятель мой был Голодарь.
Сухарь
Я протягивал скромно,
Но нормой
Сверкал афоризм:
Съедаешь единственный за жизнь
Без приправ, всухомятку...
Но солнце
«в мешочек» и всмятку
Вкушал он, когда наставала пора
Всепросветного лета.
Нам было приятно листать календарь,
Что к двадцатому веку
Припал
Губами ручья
В полусотне шагов от избушки.
Две кружки
Из носика чайника полнились всклень,
И пень,
На котором стояли они, был скульптурно оглажен.
Отважен
Всегда не поэт, а прозаик,
Отнявший у стайера бег
По чаще из слов,
Где подлесок богат, как младенец.
Франц Кафка был просто богемец,
Как я — книгочей.
Ручей
Лепетал в своём медленном ложе из сленга,
Мя понимал:
Хэппи энда
Не будет.
Портрет не сумеет дожить
Таёжною жизнью.
Я схизмы
В душе не найду,
Чтоб на равных беседовать с Францем.
Сланцы
Нащупаю ночью и выйду под лунный прицел.
Офицер,
У которого звёзд на погонах не счесть телескопом,
По нотам
Наш костер караулит,
Кармин раздувая на углях.
Но вдругорядь
Я ему разрешу отоспаться за всё и за всех,
А пока что кедровый орех
Стреляет в костре из оброненной шишки,
И:"Ишь ты«,
Сова удивляется этой пальбе,
Пикирует,
Мышь забирает из хвойной подстилки.
Из ссылки
Нам с Кафкой не выбраться —
Срок потаённо далёк.
Малёк
Снует по извилинам мозга —
Разведчик хреновый,
И снова
Я мысли чужой не подслушал.
Франц Кафка мне душу
Не распахнул,
Обманул,
Чародейство тав.
Сквозь вату
Тумана светило кроваво плывёт.
Восход
Распахнул небосвод,
Как швейцар в ресторане.
Я ранен
Не то, чтобы насмерть,
Но намертво к камню припав.
Картав
Панегирик кукушки в пропащей елани.
Мы сами
Не смыслим аза
В европейских делах.
Мы за
Нескончаемость смыслов в бессмысленном слове.
Нам внове
Романы с эпохой,
Новеллы в початке еврейской надломленной Праги.
Зигзаги
Истории здесь в закоулках кишат.
Оршад
Европейского воздуха прян на Увале.
Развалин
От собственной жизни уже не суметь обойти.
Мотив
Покаяния Кафки сродни волхованью.
Экзамен
Повторно завален.
Я Слова в ночи не сыскал,
И портрет растворился в сутеми.
Но гений
Уплыл по ручью, чтоб искали его в океане.
Татами
Избушки.
Печурка в ладонь шириной
И вход — выход туда и обратно.
Приватно
Мне Кафка сказал, что вернется в положенный срок.
Урок
Мною выучен ровно на четверть,
И смерти меж нами не встать
На Увале, где Кафка сидит у костра,
От славы устав.

7.11.13

2.

Сухая строчка рот дерёт
И безразличен небосвод
И Муха знает наперёд
Что стих копейка

Любить — не поле перейти
И сразу после тридцати
Себя отыщешь взаперти
Удавка змейка

Под кедром шишек натюрморт
И солнце льётся из реторт
И земляника первый сорт
И нежен ветер

Купавка смотрит искоса
И в линзы смотрится роса
И сладостно сосет оса
Сосок соцветье

Твоё дыхание взахлёб
Упёрты в страсть лобок и лоб
И истечения озноб
В чертогах смерти

Распахнуто твоё окно
И жаркое течет зерно
Мы и поврозь и заодно
В смыканьях пены

Холмы грудастые стоят
Набедренный пустой наряд
Всего д
В покоях вены

О если б было суждено
Не пить любовное вино
Крутить секунд веретено
В стремнине лона

Два устья губы минус плюс
Природы тройственный союз
На вид на цвет соленый вкус
И тел амвоны

Что это значит смертный грех
Повдоль расколотый орех
Для ложа неготовый кнехт
Меч сдержан в ножнах

Бывают встречи наугад
И как пожар и как обряд
И чаще поздно

Без Праги Вены не понять
Разновелика встречи пядь
И женская волниста прядь
И тем и этим

Надежды детская рука
Слаба для нежного рывка
И кружевные облака
И блузки пена

Поэт и с женщиной поэт
Нагие
Он в стихи одет
Елена
Лекуврер
Милена

3.

Собери для тюрьмы передачу —
Сухари и две смены белья.
Поцелую тебя и заплачу
Втихаря.

Нам расстаться — отмычки не надо.
Под конвоем еловых штыков,
Где увалы — для неба ограда,
Я на счастье ночное готов.

В потаённой от страха избушке
Заживу, как за пазухой — крест.
Принесут мне известья зверушки,
Всё обшарив вокруг и окрест.

Внедорожники где-то гундосят,
И дуплеты раскатно звучат.
Но в чащобах простывшая осень
Мне диктует другой звукоряд.

Всякий шорох исполнен покоя,
Каждый шаг многозначен и нищ.
Искры роем — к надземному рою.
Ночь, ты космоса не утаишь...

Ночь, ты вызвездишь воспоминания,
Окунув их в чернильную кровь.
Валидолу в душевном сиянии
Моё сердце, не прекословь.

Ножка Гиса дрожит словно стрелка
На не знающих курса часах.
Перестрелка любви, перестрелка
Мудрой нодьи в чащобных кострах.

Сколько их мне затепливал Кафка,
Щепь снимая с поленьев ножом!
Я следил с избяного залавка,
Как сползает вниз стружка ужом.

Сам — друг Кафка печален, как водка
В недопитом стакане, как птах,
Как в тюрьму предпоследняя ходка,
Как взмах

На прощанье, на вечную небыль,
Что нас ждет утирая слезу.
Смерть, наверное, тоже — гипербола,
Наизусть

Затверждённая предками
Что от Кафки — на десять веков.

Сколь загадочна книжная редкость
Для читателей — дураков!

Я закрою и снова открою
Эту книгу, как Ной — шар земной.
Хорошо было ветхому Ною!
Кафке скучно случилось со мной.

Мы ночами молчали, как рыбы
Кислородного голода для.
Но немалая мудрая прибыль
Колготилась на книжных полях.

Всю её можно числить по курсу
Не рубля, а сердечных лакун.
Ночь протиснется в ушко, как в усмерть
Перепуганный шорохом лгун,

Перепуганный шепотом веток
Над избушкой, где верят и ждут,
Где кикимора ходит в пинетках,
Спотыкаясь на всяком ходу,

Где сова засмеётся, как лихо,
Бедняку обещавшее сыть.
За еланью завоет волчиха.
Или это — злорадная выпь?

Вроде, все мы здесь — ровня друг другу:
Пьем в ручье и живем наугад,
Горемычны, и ходим по кругу,
И навряд

Ли сумеем прибиться
К вящей мудрости вечной тайги.
Человек — перелетная птица
В одну сторону.
Погиб

Человек, а писатель остался
На моём беспокойном юру.
Я слагаю таёжные стансы,
И Харон пообещал мне,
Что я не умру.

4.

Когда встаёт в прогале веток
Шестиконечная звезда,
К избушке подступает ретро,
Но иногда
Невыносима блажь потери
Того, кто был необходим,
И в чьё бессмертие поверил,
И дым
Развеять трудно на прост оре
Уральской гари, пражских труб...
С собой, тридцатилетним, споря,
Был глуп,
Наверное, Франц Кафка,
Тетради подарив огню,
Но жертва оказалась ставкой —
По десять раз надню
Я шевелю в костре поленья,
Отыскивая букв следы.
С каким великорусским рвеньем
И изощренностью Орды
Огонь над темнотой хлопочет,
Ей придавая тайны суть!
Огонь, не Агни — Феникс, кочет,
Милены грудь
Не обнажила Фрида в «Замке»,
В пивных опилках спрятав К.
Герой, таинственный и манкий,
Как облака,
Полвека отшагал для встречи
С небытиём.
Еще он славою не мечен,
Житьём — быльём
Своим не озабочен —
Страницам враг.
Есть замысел, и тот — лишь сочень,
И Праг
Не наберется в мире столько,
Чтобы пирог фаршировать.
Христопродавцы, алкоголики,
А к ночи постовая блядь
Внушает кошельковым чреслам,
Что Клеопатра умерла.
Франц с продавщицей по соседству
Шел в номера,
Всего — два раза:
Беда и с ней и без неё.
Многажды склеенная ваза,
Отравленное мумиё —
Что ждать от пражских проституток,
Да и от женщин вообще?
Любовь уже была как будто
Из книжек познанных вещей.
Любовь была еще огромна —
И не обнять и не поднять.
А женщина всегда нескромно
Телесна —
Что же с неё взять?
Полмига скромных наслаждений,
Полвзгляда — на,
Полвзгляда — в.
Не может быть двух разных мнений,
Что девственности у вдовы
Искать не стоит...
Кафка вздрогнул
И руки протянул к огню.
Ну да, конечно, бывший скромник
Свою мотню
Носил в бордель, стыдом немея —
Полдюжины свиданий в год.
Елена, Фрида, Лорелея —
Любви испод.

5.

Тайга. Тоска. Колонны Храма,
Где — глухарей речитатив.
Поверх — Увала пентаграмма,
Небес божественный архив,
И, если Кафку не нагонишь
Он по визире вверх уйдет,
И не соединить ладоней,
И ветра буйственный налёт
Размечет смелые страницы
И их нанижет на гольцы.
Гроза обрушит черепицу,
И можно молнии уздцы
Сухаре бросить на предплечье
И, с облака — седла скользнув,
Напасть на след нечеловечий —
Молитвенную казну

Вдали библиотечных полок
Увал теснит свои тома,
И хлеб познания не горек,
И чаща тоже — не тюрьма,
Где я года провел привольно:
Решетки веток, снег — засов.
Несметно кедров — колоколен,
Бессчетно пихт — снеговиков.
Но главное приносят смыслы
Ручьёв, картавых на камнях,
Ветров с галопами и рысью,
Колодцев в бывших деревнях...

Дороги, тропы и визиры
Читаю, шаг остепеняя.
Дома — как навзничь кирасиры
Сражение обременят.
Земля беспахотно и трезво
Щетинится бурьяном зря.
Луны заржавленное лезвие
Острит вечерняя заря.
Спят глухари в пихтовых лапах,
Лось фыркнет, ноздри замочив.
Я жду у костерка собрата —
Так негатив ждет позитив.

Так комментарий просит слова,
Тома на коду зачитав.
Философические ковы
Являют приговор — устав.
Забавы университетов,
Издательств умная грызня,
Наград и премий эполеты
И денежная родня —
Всё это мимо, мимо,
Моей избушке не в зачет.
Я жду немого пилигрима,
Как кризисы — переучет.
Хвои ковровая дорожка,
Рукоплескание огня.
Я — с ложкою, а Кафка — с сошкой
Подле меня.

6.

— Рикошетом затронуть
Меня никому не удастся —
Я взорваться готов,
От осколков пьянея своих.
Неразменная, в сущности
Бедная ассигнация,
И — петля на двоих.

Так что, может быть, зря
Ты в тайге поселил мои книги,
Мои мысли развесил на ветках,
Сочельник сверстав.
Рысь с сосны над тропой
На рюкзачную спину не прыгнет —
Запрещает звериный устав.

На банУ твоя жизнь —
Не козырная даже шестерка
На базар в красный день отнесешь —
Не дадут ни гроша.
НУжды нет, что у всех
Ни черта в потаённых кошелках,
Где должна быть душа.

Огнецветы в тайге —
Ненаглядная, в общем-то, роскошь6
Взять взаймы у костра
Можно все, кроме теплой руки.
Никогда не ходи
На Сенатскую с Красною площади
Возле Стикса — реки.

Все они — стародавние
Намертво ставшие вырубы:
Ни брусничника рясы,
Ни младшего кедрача.
Можно
В людские наивные игры —
Впору и одичать.

Ты меня перевел
На язык Серебрянских туманов:
Хоть до смерти ищи —
Не найдешь, где Христос ночевал.
На излучине Каквы
Не брита лесная поляна
И — пустой сеновал.

Значит, вымерли трудники,
Тропы родные забыли,
Ребятне земляники
Никто не подарит туес.
Электричество есть,
А в душе — постоянные сумерки
С сожаленьем и без.

То неон, то нейлон,
То компьютер — друзья — побратимы,
И Орфеев не счесть,
А Улиссов уже не найти.
Ваши книги читают
Слепые немые и мимы
И — от двух до пяти.

Страшный суд над собой
По канонам двадцатого века —
Смех, и грех, и из букв
Туго связанная петля.
Для тебя зов тайги —
Зов отрады Медины и Мекки -
Для меня означает:
Не быть двум напрасным смертям.

Клейст и Гоголь сомкнут
Веки вечному страшному Вию.
Всякий Брут станет Брутом,
Что Цезарю — не по плечу.
Перед смертью роняют
Слова безнадёжно и скупо,
Как печать — к сургучу.

Завещание...
Что ж,
Я писал его денно и нощно
Не гнушался бумаги, чернил и открытой души.
Вина моя в том,
Что я слишком любил многоточие,
Как портные — аршин.

Все Талмуды и Торы
Мой письменный стол обходили,
А когда приближались,
Диктант не умели читать.
Как мне сладко моё
Писательское бессилие —
Заблудившемуся
Болотная гать.

Оврачуй меня, время,
Из Кесаря вылепи Бога,
Из тайги извлеки
Комментарий прославленных книг.
Я в костер отряхну
Сионистскую строгость и робость
Не случившихся битв.

Мои фото отмыты
От грима индейской раскраски,
Иллюстрации — от
Достоверности метаморфоз,
И не призрак отца,
О котором горюет Принц датский, -
В центре пражских угроз.

Я бежал, как и ты,
На ладонь гулливерова лета,
Города наблюдал
На подзорный позорный манер,
И подмигивал мне,
Ствол погладивши, Веймарский Вертер —
Царедворец и герр.

Слава травле сродни,
И охотник охоч до добычи,
И борзые ликуют,
Меня настигая в степи.
Слышишь, как покрывает
Пространство встревоженный сычик —
Плача речитатив?

7.

Сумасшедшая ронжа стрекочет,
Вышивая восходный платок.
Отдыхает на облаке Отче.
Чай приманивает глоток
И привольной и вольной свободы,
Миру мир между елей и пихт.
Кафка прав.
Кафка волен и болен,
Разделяя на нас на двоих
Еле тлеющее небо
На восточном на рубеже.
Мне моё нерушимое эго
Не понадобится уже.
«Я» забудет и прихоть, и похоть,
И сутану окрестной тайги,
Отрекаясь от страсти охотней,
Чем от праведницы мизгирь.
Мне урок — средостение Кафки
На полярной поляне любви.
Севсияние колет булавкой
Потускневшие очи мои.
И не в счет — голубое оконце
Среди туч,
Средь затравленных лиц.
Каждый сам себе — Будда и бонза
На просторах напрасных столиц.
Каждый плещет волшебное зелье
На душевные угли свои.
Иудей — не наследник за эллином,
Как за лиственницей — аир.
Иудей — обитатель пустыни
Европейской, погрязшей в снегах.
Кто рожден, чтобы жить в Палестине,
И вокруг неё — патриарх.
Кто религией делится с миром,
Где акцент первородство украл,
Тот отправил от пошлости сирот
На вокзал, на Урал, на Увал
Серебрянский, израненный жадью
И бессмыслитцами бытия.
Возрождаются Каин и Авель
И наследником Каина — я...

Я гляжу на своего попутчика,
Он — не на меня, увы и ах.
Я в советских до сих пор наручниках
На душе,
На мыслях, на словах.

8.

Я гляжу в ладоши подорожников
И на лужи с хвойною каймой.
Ветер распахнул меха гармоники,
Как сосед мой — в пьяный выходной.
Кедры поклоняются друг другу
Величаво, важно, свысока —
Так встречаются друг с другом гуру,.
Так минуют горы облака.
И не быть нам вместе, если б небо
Не снесло яичной скорлупы
Кем Борису быть, тем быть и Глебу
На вершине всякой пустоты.
Перекинь календаря страницу -
Числа замещают имена.
Двоица вмещает единицу,
Приданную веку задарма.
Веку, глазу, брови, лбу и мозгу —
Грецкому ореху во плоти.
Подавать друг другу руки поздно —
Столько подаяния в горсти.
Но на вечном Финишном отрезке
Все застынут, ленточку порвав.
Шлю тебе с дороги эсэмэски
Из камней, ручьев, ветвей и трав:
Мол, иду неспешно, но упорно,
Как индеец, по твоим следам.
На пути на праведном на горном
Память одиночеству отдам.
Память — это тоже Зазеркалье,
Невидимка, самолёт — ковёр.
Мы идём на Лобву и на Кальду:
Йозеф К. и многоточий вор.

9.

Прочитано всё, кроме собственного, -
До листика на ветле,
До показания компаса,
До пены в котле.
Выучено, запрятано
В сейфе промеж ушей.
В будущем мы — приятели,
Коли меня взашей
Не подтолкнешь,
Чтоб знали
Птицы чужой шесток.
Ты подарил мне Запад
И заодно — Восток.
Перешагнув столетье,
Ты оседлал века.
В каждой сердечной клети —
Пожизненно для зека.
В Турции, на Канарах —
Клети пустой багаж.
Что в отелях, что в барах —
Смерти на абордаж,
И по женской по части —
В складчину, на паях.
Всякий несчастьем счастлив,
Как верою — патриарх.
Каждый — как древоточец
Собственного ствола.
Хочет согреться Отче.
Да где там! —
Зола...

10.

Всё путем
Да непутёвым:
Желтый траур — березняк.
Вышли в лес мы на два слова —
Не воротимся никак.
Бьём челом костру да чаю.
Нар нехитрая постель.
Звезды звездные считаем,
Душу ветру — на расстрел.
Никакого Бога нету
Кроме Боженьки в тайге.
Он за чистую монету
Выдал зелени багет.
Он не
Теремок на семь венцов.
Спьяну плюнешь, коли глянешь
На изделье мертвецов.
Ты, да я, да мы с тобою,
Бог — под боком, грех — на нас,
И волчица волком воет.
Кафка — в муке,
Грешный аз
На допросах и пристрастьях
Нет признания в вине.
Светлый рыцарь очи застит —
Со щитом да на коне.
Путь фартовый,
Пир кровавый —
Три аллюра два креста.
На четыре ветра — славы.
Афоризмов красота.
Головой о стенку бейся —
Этого не повторить,
И опять подсуден Бейлис,
И, конечно, — геноцид.
До отчаянья в печёнках,
До сердечного рывка.
Светит месяца лодчонка
На четыре кулака.
Ёлочка стоит в сторонке,
жменю миру протянув,
и смеётся Кафка звонко,
славу славы обманув.

5.1.14

11.

Аномальная моя проза,
Беспокойная в глубине,
Пей таёжный насыщенный воздух,
Но в обмен
На количество жадных страничек,
Обобрав языки у огня.
У меня
Назывных предложений излишек
И предлогов сбежавших интрижек
Рядом с текстом похороня,
Я отдам непристойность за счастье
Разлюбить самостийность оков,
Междометий оплавленный пластик
Пусть себе забирает Барков.
Я шипящим согласным предамся
И бемолям словарных октав.
У читателей равные шансы
На расспросы и смыслы потрав.
Это трудно — под тоши
Отыскать христианскую плоть.
Россман Карл, мой забавник хороший,
Не расщедрившийся на попкорн
Девятнадцатого века
И соломенных, в частности, крыш.
Русопятское грустное эхо
И заботы читательских грыж
Миновали твоё обаянье
И прогулки по улицам зла.
Для дымов расстарается пламень
И для углей — перина-зола,
И мои худосочные чресла —
Не для трудной прогулки в аду,
И в ходу
У палимпсеста —
Любопытство, а не разгул,
Притяжение, а не питанье
Женским мясом на вечном пиру,
На ветру
Распускается пламень
И играет — весь в складках — плащом...
Йозеф К. отомщен,
И двадцатому веку — AMEN

12.

ВЕКИ НЕ РАСКРОЮТСЯ, ПОНЯТНО:
УМЕРШИЙ — НЕ ПАМЯТНИК СЕБЕ.
Пятна солнца,
Пятна тени,
Пятна
Чаянья в таинственной борьбе
Словотолков,
Словосмыслов,
Дара,
Подвига,
Процесса,
США.
Книга книг — таинственная «КАРЫ» —
Нобелевской планки не нашла,
Но взлетела,
Как гимнаст — под купол,
Чтоб себя у зрителя отнять.
Добрый вечер скажет:
«С добрым утром.
Смерть — последняя (от жизни) кладь».

24.1.14

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко

Кафка на Серебрянском Увале