Сорок Первый

Оказалось, что на Сорок Первый они едут вместе с кинопередвижкой. «Кинщик» — молоденький, пришлось помогать ему с его ящиками и коробками. В кузове от ветра натянули палатку, придавив её рюкзаками, и все— таки было знобко. И на колдобинах потряхивало, как дрова. Юрчик простонал даже: «Спешим, как на скотобойню».

На Сорок Первом работали «вольница» и бесконвойники. Ну, работали — слишком сказано: по единственной улице слонялись серые фигуры — словно дожидались манны небесной. Или— кинопередвижки.

Молодой мастер обрадовался туристам. Особенно — девушкам. Разместил их в комнате отбывшего в отпуск шофера, разъяснил обстановку.

— Контингент нынче — так себе, борзых мало, так что не лютуют. Меня вон в карты проиграли, так я к ним явился с топором и говорю: «А слабО один на один помахать топориками? Тот, кто меня проиграл, смутился, сучий потрох — ему с ножиком привычнее. Ну, и его понять можно: не он, так его. Тогда я разъяснил диспозицию: коли будет жмурик — значит, будет два жмурика, так сказать, в пределах личной самообороны. Вроде, отступились пока, но злобу таят, таят, знаю... но есть ребята и хорошие: «Борода», Витя Малахов. Да, а в столовую вы сбегайте — до четырех она нынче работает.

(Зарезали его на майские праздники — молодого.)

После обеда Зина с Юрчиком зашли еще в магазинчик, выскочили оттуда с четырьмя караваями. Тропка в снегу узенькая, парень вдруг остановился, и Зина налетела на него. А он обернулся и объявил: «Вот и получается, Зиночка, что я — лишний в твоей обойме».

Она улыбнулась принужденно: «Юрчик, это мы уже проходили. Холостой выстрел — он и в Африке холостой. Я ведь девка деревенская, мне можно все, кроме того, чего нельзя. Ты тоже — из этого списка».

— Так ли уж?

— Сам знаешь. Нам характерами не поменяться.

— Будто я сам — не деревенский, будто сам не знаю — как да что...

— Тем более, Юрчик. У тебя — жизнь, и у меня — жизнь, и не сойдутся они никакими углами. Мне даже не человек нужен — скала.

— Ну да, а я — камешек на твоей дороге. — Юрчик затрюхал по тропке, как собачонка побитая...

Повторно «Золотую симфонию» отправились смотреть Зина, Люда, Юра с Семеном да Юрчик. В столовой с простыней на стене — накурено и матерно, так что хэппи— энда не дождались.

Сумерки уже — сугубые, и лупоглазая луна сидела на крыше барака. Из— за угла его «нарисовалась» пятерка мужичков — с — ноготок. Передний — с папироской — перебрасывал финку из ладони в ладонь — напоказничал.

— О, фраеры с девульками! А не подарите ли нам одну хоть на разживу?

Семен сделал шаг вперед: «А что, двух— то не осилите?»

— Шустряк, бля буду! — а финка — как на качелях — от ладони к ладони.

Семен ударил носком правой ноги между ними, и финка вонзилась в правый бицепс главаря. Юра подскочил и через бедро бросил на него второго, так что те шлепнулись в снег, словно чемоданы с антресолей.

А еще — троица, и опять у одного — ножик. Но Семен быстро расстегнул ремень и стал охаживать их пряжкой на убойный манер. Вскрикнули, показали тылы, сбёгли. Семен стоял, уронив руки, дышал медленно — восстанавливался.

Юра приподнял пряжку: «Ого, свинцом залита — биток знатный».

Зина рассказала о случившемся — Игорь помрачнел, уставился в угол взглядом.

* * *

Строить свою судьбу и идти ей навстречу удается не всякому. Примеры Александра Македонского или Наполеона — не в счет, потому что «маленькие» люди тоже имеют свои амбиции, не согласованные с миром. Формулируется это обычно постскриптум — душа еще немножко борется с дьявольским миром при попустительском взгляде Господа.

Все люди используют друг друга, но некоторые словно бы вопиют: «Вот он я! Смотрите, как я слаб, и это — единственное мое достоинство, так что используйте его, и от вашего блага прибавится и мне...

У Юрчика друзей не было. Он-то готов был прилепиться к любому, вот только в ауру его входить никто не спешил — не было в ней ничего, кроме слабости и сильной неопределенности. И еще — страх, который подспудно ощущают не только собаки. А страх Юрчика собаки его деревни знали прекрасно и набрасывались на него не в силу звериной злобности, а даже для простого самоутверждения. Запах страха сладок. А вот Юрчику никогда не удалось его ощутить в других — настолько сам он был им поглощен и пропитан.

Маленькая собачка до смерти щенком кажется. Маленький человек иной раз у судьбы заимствует честолюбие и тщеславие, а также — силу воли. Но это — не случай Юрчика. Даже слабое здоровье и пребывание в больнице не открыли ему путей Господа. Придумал к туристам, которые кучкуются и обучают новичков в надежде слепить соратников. Обидеть Юрчика было слишком легко, чтобы кто— то мог на это решиться, так что он, в конце концов, стал обычным «балластом» в любой тургруппе, в которой не хватало сочлена.

Туризм — испытание серьезное, и каждый в группе видел, что Юрчик преодолевал природные трудности при помощи своей природной слабости, и это не могло не вызывать сочувствия и даже уважения, так что Юрчик понемногу зауважал себя, поскольку критических способностей был лишен напрочь.

А к любому сообществу в Советском Союзе присматриваются, выискивают в нем слабое место, и на этот раз Юрчик был избран на роль человека — невидимки.

Как— то в сквере на улице Вайнера к нему впервые обратились по имени— отчеству: «Юрий Ефимович, разрешите с вами побеседовать...»

Разумеется, он не потребовал документов у подошедшего, а тот их предъявлять и не собирался. Он был в своем праве и — при своих правах и обязанностях. Подошедший и указал пальцем на строгое серое здание за перекрестком Ленина — Вайнера. Юрчик все понял.

Новый назвался просто Павлом, предложит прогуляться... ну, хотя бы вокруг Исетского пруда. Что ж, погода и время позволяли, а любопытство подскакивало при каждом шаге. Вокруг — десятки людей, и никто не знает, что происходит нечто важное и, может быть, даже судьбоносное.

Павел был совсем молод. По всей видимости, это была его первая вербовка, и поэтому он был весьма серьезен — согласно моменту. В уме у него, конечно, был весь спецпроцесс — с пунктами и подпунктами, но начинать следовало с комплимента, а вот тут— то и была загвоздка. Ну, совсем не за что было похвалить Юрия Ефимовича... За все двадцать с гаком лет жизни — ни одного достижения или выдающегося события. Туризмом Павел не интересовался, ничего в нем не понимал, как и не понимал интереса начальства к сей серо— буро— малиновой личности. Он даже забыл лекционное: «Пулька малокалиберного патрона способна оказать столь же разрушительное последствие, как и девятимиллиметровая пломба». Правда, говорят, что туристы — романтики, но таковая присутствует и в работе органов. Вот прогуливаются два молодых человека, посматривают на вяло текущую воду и толкуют если и не «за жизнь», то и не за смерть...

Юрчик слушал и не слышал. Экая новая напасть — мало ему своих! Что ж, то ли ему играть роли субреток или инженю, то особые роли — за невидимым занавесом. Спору нет: организация — могущественная, даже отец перед ней поднимет лапки вверх.

Ему предлагалось всего-навсего передавать некоторые сведения о некоторых товарищах — то ли не то скажут, то ли не то сделают. Вот, к примеру, весельчак Коля — какие книжки он приносит в общежитие? Какие анекдоты рассказывает? Какие песни предпочитает?

Он пытался сделать вид, что не понимает, о чем идет речь, но ему было строго указано: «Не валяйте дурака, Юрий Ефимович...»

Как будто он всю жизнь не валял этого самого дурака.

По правде сказать, Павел был из той же породы, что и Юрчик, то есть, даже не на вторых, а на третьих ролях. И в органы он напросиля, чтобы больше уважать себя, хотя был троечником, но зато — твердым троечником. И еще он умел преданно глядеть в глубокомысленные глаза начальства.

А с этим студентиком будет еще мороки...

На улице Рабочей Молодежи — по предложению Павла — они зашли в столовую, где и была им выставлена пара пива. На маленькие расходы ему все-таки было дадено. А Юрчик раньше вообше не пил пива, так что его понесло по всем кочкам. Что он говорил — и сам не понимал: какие— то мечтания, какие— то прожекты. Вот он закончит УПИ и вполне может пойти в органы, тем более что они — вот они, и совсем им даже не гнушаются, а вот так запросто, словно он уже предан им всей душой и телом, а что до передачи сведений, то устно или письменно, и еще — на конспиративной квартире, и еще — сумма гонорара по листам или важности, и какой у него будет позывной, и будет ли извесно директору Сиунову о его миссии...

Павел слушал и понимал, что вытянул бубновую шестерку, завербовать не сложно, а вот толку, как от водяных компрессов. Уж если он — твердый троечник, то Юрий Ефимович — на два с минусом. Он и так говорил путано, а испробовав пива, позабыл все падежи и склонения, и о сути его речений приходилось догадываться и удивляться...

Павел пил плохое и хорошо разбавленное пиво и думал: «Если уж такие люди обучаются в таком уважаемом институте...»

Первое задание — "наколоть«Игоря, что с радиофака. Юрчик сразу нашел зацепку — мало ли с кем он там связывается по радиоэфиру. Так и написал в отчете: «Нелегальная работа с радиопередатчиком». Когда осведомились, почему — «нелегальная», ответил: «То, что ему выдали позывной, ничего не значит. Он работает на ключе и голосом...»

— А откуда вы знаете?

— Так у него же есть микрофон!

Юрчик был убежден, что радиопередатчик — орудие шпиона, сам видел про это в двух фильмах. И вообще... Вот — радиотехнический факультет...

— А что — радиотехнический факультет?

— А зачем бы я пошел на радиотехнический факультет?

Павел смотрел на него и думал6:«Какой тебе радиотехнический факультет, если у тебя за три года и девушки— то не было?.. У самого Павла их было целых полторы, и он надеялся, что в следующем месяце — целых две.

Через полгода Павел понял, что сочинять отчеты Юрчика ему придется самому, но тут подвернулся этот поход на Отортен, и Юрчик пригодился.

Однако уже в поезде Юрчику стало ясно, что пригодиться он может только самому себе — какая— то смутная затея, и у него — какое—то смутное задание, и все время находишься рядом с ребятами, и от этого — всего тяжче. А еще новенький этот — Семен — на него косится. Откуда и как он прислонился к группе Игоря, совсем не понятно. Юрчику предложили за ним присматривать, а, оказывается, тот сам присматривает за ним. Нет, институтские дела — это одно, а походные — совсем другое. Тут ведь как оно — и труд и риск. И еще — у этого Семена сзади шея как— то все время напряжена — кажется, что в любой момент обернуться может. И — прыгнуть, и — ударить, и — сбить с ног, а, может, и убить, не приведи Господи... По роже видно, что — способен. А, быть может, даже и убивал. Нет, нужно для прогулок подальше выбрать закоулок...

А после драки на Сорок Первом все встало на свои места. Нет, тикать нужно. Тикать, тикать и еще раз тикать. Еще Ленин, кажется, так говаривал. Нет, этот поход может боком выйти. Все — не как всегда. Все — как бы понарошку. Ну, идут себе и идут, а — ни радости, ни удовольствия. Девчонки по любви хромают на обе ноги, но ноги у них, правда, красивые, ничего не скажешь. Когда в походе Зину клацнула гадюка, он сам попытался выдавить яд и даже норовил высосать, но ему резонно сказали, что, ежели у него, пломба, то и ему каюк настанет. А он в группе — санитар, и кому, как не ему... тогда он стал прикладывать к укусу сыворотку лесника и перевязывать рану, и держал ногу Зины очень осторожно, как фарфоровую. Понимал, что нога у неё красивая и чувственная, а вот он ничего не чувствовал — не шевельнулось ни в одном месте. Зато Зина словно почувствовала это, и все поняла, и гладила его по голове и говорила: «Юрчик ты, Юрчик...»

Девчонки все понимают — у них, это самое, пятое или шестое чувство... А Люда — не из тех, она все о себе думает. Странно, что она била клинья в группе Блинова, а пошла с Игорем... Прочему мы не поехали вместе с блиновцами на машине? И куда Игорь исчез на целых три часа? И Семен ходил на почту, и совсем — не для письма, а звонил куда-то. Неужели в ту же контору? Какая— то страховка получается. Вот только не два туза, а туз — к тринадцати. Да ладно, Семен, пусть себе идет и пляшет.

А мы-то вот — из лазарета недавно, туда же и попросимся. Нанялся я., чо ли — и грузчик, и санитар, и соглядатай, прости, Господи. Тебе, Сёма, больше всех надо — вот и шагай на здоровье. А я пойду другим путем — вроде, как Ленин. Если бы деньги на поход мне в конторе выдали — другое дело, а так, за свои кровные корячиться...

Юрчик попробовал хромануть — получилось. Не как у народного артиста, правда, но сойдет и так.

* * *

— Нам — хана! — объявил Юрчик. И вдруг застонал, ухватившись за поясницу.

— Ты чего это, парень? — встревожился Семен.

— А радикулит — в машине, небось, продуло.

Люда: «Этого нам еще не хватало для полного счастья!»

Игорь: «Значит, так. На сборы — 15 минут. Уходим на Второй Северный. До него не догонят, а за Лозьвой — подавно!»

— А как же я?

— Вот сюрприз — не ко времени...— И к Семену: «А иначе — нельзя?»

Тот просто развел руками.

Распахнулась дверь, заскочили мастер и «Борода», рыжий и ражий в распахнутом полушубке.

— Хлопцы, блатные решили вас резать — это у них такое развлечение. Сейчас налаживается машина с кинопередвижкой в Ивдель — вот ваша дорога.

Игорь: «Мы— то решили иначе: идем на Второй Северный, а там — по маршруту. Черта-с-два они нас догонят. Впрочем, машина — тоже неплохо, вот Юрчика пусть прихватит — раз уж его радикулит прихватил.»

На том и порешили.

Юрчик позвал Зину на улицу и тихо сказал: «А знаешь, Зина, мне птичка чирикнула, что Семен — не тот, за кого он себя выдает.»

— Да Бог с тобой, Юрчик!

— Правда— правда! И это я не со злобы или зависти.

— Да это— то здесь причем?

Расстались быстро — в разные стороны, к разным итогам...

«Одинокий охотник»

ШТАТ Вайоминг.

Восточные отроги скалистых гор.

Звонкая долина — ленные владения четырех поколений семейства Шервудов, которые ныне гордятся Дугласом Шервудом, министром военно-воздушных сил страны.

25 сентября 1958 года. Время осеннего гона оленей и охотничьих подвигов. Наверное, именно для этого по узкой асфальтированной дороге через неравные промежутки времени взбираются зигзагами три джипа. После очередного поворота дорога упирается в подобие замкового подвесного моста, перед которым —стальные ворота, украшенные незатейливой надписью «Одинокий Охотник» и фигурой индейца племени Шайенна со сверкающим на солнце топориком. Приходится побарабанить пальцами по ушной раковине индейца, а потом сообщить ей пародь «Чаттануга» — тогда ворота откатывались в сторону, пропуская машину с гостями и тут же возвращались га место. Затаилась Звонкая долина. На юго-западном склоне к Звонкому ручью полого спускалась добротная сосновая роща с хижиной-не хижиной, но приземистым домом сорок футов на двадцать и верандой на той же юго-западной стороне. Позади дома в бункере пряталась дизельная установка, рядом — старинный сарай и домик для исчезнувшей куда-то обслуги. Помощник министра майор Толлер на эти два дня был прислугой на все-про все.

Дугласа сопровождал начальник штаба Ковальский — они приятельствовали с 1944-го — со дня «Д», этой чертовой высадки в Нормандии, когда лейтенанты Шервуд и Хэллоуэй испытали испытали ожидаемую неприятность: какой-то оставшийся после адской огневой подготовки немецкий зенитчик подбил их «Летающую крепость» с изображением Бемби. Хэллоуэй умудрился развернуться с дымящимся шлейфом и вернуться к морю, где экипаж и выбросился на парашютах и был подобран английским тральщиком, тоже умудрившимся получить свою порцию немецкого фугаса. Так что экипажу еще раз пришлось болтаться в море, пока торпедный катер не привел на помощь самоходную баржу почему-то с польским экипажем. С тех пор Шервуд и Хэллоуэй называли себя «трижды крещенными и подставляли друг другу спины в пути наверх.

Следом прибыли Бишоп и Орлиный Профиль. Эта пара была кремнем и кресалом, причем амплуа неожиданно менялись. К Фирме «Локхид» они отношение имели, но были передаточным звеном от неё к ВВС и обратно.

Полковник Бэнкс, начальник базы Питерсон в штате Колорадо запаздывал. Собственно, у него было предчувствие, что визит в Скалистые горы ему дорого обойдется, так что подспудно он ловил мгновения, которые могли бы отвернуть его самолет от Шайенна, или какой-нибудь незлобивый приступ уложил его на больничную койку, или встреча вообще будет отменена. Но карты легли не в его пользу — он дотянул до «Одинокого охотника», освежился и позавтракал в предоставленной ему комнате. Толлер ему никогда не нравился, а сегодня — особенно — как-то странно шаркал ботинками с глянцевитым блеском, тогда как глаза помощника министра были тусклы, но одновременно и вороваты.

Министр стоял у низкой балюстрады лицом к упоительному зрелищу —дирижабли облаков неспешно появлялись из-за Оленьего перевала, и голубой конвейер направлял их в сторону солнечной печи. Слишком мирное зрелище для министра ВВС. Разумеется, сегодня все были одеты в штатское и даже несколько по-горному, но осанка, а в особенности — походка, выдавали в них военных.

Не оборачиваясь, министр негромко сказал: «Садитесь, господа. Дело у нас, прямо скажем, неурочное».

Гости расселись по плетеным креслам вокруг простого, честного, деревенского стола., на котором не было ничего, кроме бокалов и графинов с водой из того же ручья, чье клохтанье доносилось на веранду. Дело в том, что Шервуд не пил спиртного и не курил и в своем обществе вообще этого не приветствовал. Министр любил по-сталински прохаживаться за спинами, внедряя неуют в чужие души. Потому, господа, — министр начал свой обычный обход собравшихся, — мы собрались здесь, а не в штате Вирджиния и не в Лэнглие, потому что на самом деле никакого совещания мы не проводим, то есть ни в коем случае об этом никто не имеет права рассказывать, а тем более — писать. Никогда. Вообще никогда. Можно сказать, что сегодняшнее решение рождается из головы Зевса, а мы скромно выслушаем его и умолчим в дальнейшем.

(Полковник Бэнкс тут же ощутил в себе просыпающуюся не вовремя Кассандру.)

— Вот уже два месяца, господа, как мы оказались заложниками ситуации, связанной с решением президента Эйзенхауэра о создании НАСА. Как и вообще любые решения, оно несет в себе положительные и отрицательные заряды, к которым мы имеем непосредственное отношение и собственную долю ответственности...

(Бэнкс сразу сообразил, что принесла сюда его нелегкая, то есть — черт, то есть — ситуация, когда любой ход ведет к проигрышу. Президент и командующий, несмотря на весь свой боевой опыт, стал заложником Конгресса.

Запуск Советским Союзом в космос первого искусственного спутника показал, что США отстали от своего вероятного противника в области ракетостроения и и космического оборудования. Случилось, да несчастье помогло6 то есть, Советский Союз в 1945 году получил малое количество не только фашистских ФАУ, но и ученых, к ним причастных. Вернер фон Браун со товарищи на американской земле, как ни в чем ни бывало, продолжил программу ракетостроения, связанную с космосом, но на основе тех же ФАУ-2 и ФАУ-3. на территории СЩА их оказалось достаточно много для испытаний, тогда как русским из-за недостатка ракет пришлось всерьез взяться за новые идеи и технологии. Главное — русские ракеты оказались в кулаке одной-единственной мощной организации, тогда как в США каждый род войск занимался собственными проектами. Первыми забили тревогу ученые, особенно громко и настойчиво — осенью 1957 года. Конгресс «проснулся» только в апреле 1958-го, когда было представлено 29 законопроектов по ракетно-космической тематике. В том же апреле общее течение поддержала президентская администрация, так что 29 июля НАСА засияло гражданскими шевронами. Итак, было создано Национальное управление по аэронавтике и исследованию космоса. Пчелиной маткой оказался консультационный совет по аэронавтике — НАКА — целых восемь тысяч сотрудников. Подключилась и Лаборатория реактивного движения Калифорнийского технологического института — почти две с половиной тысячи специалистов. Военноморско флот отдал двести специалистов, трудившихся над проектом «Авангард». Вернер фон Браун имел отдел проектирования в Управлении баллистических ракет армии, который перейдет, кстати, в НАСА в 1960 году. Проект «Адам» Вернера фон Браун должен был использовать двухступенчатую ракету «Ред Стоун» и гондолу стратостата для суборбитального полета с человеком. Приземление планировалось с помощью парашюта. В июле-августе проект «Адам» был отклонен НАСА? Разумеется. То есть, ноль оказался сильнее уже существующего проекта. Министр Шервуд схватился за голову — гражданские, как всегда. Режут на ходу подметки у армии.

Военно-морской флот имел уже проект «МЕР 1» по программе пилотируемого космического полета.

Проект «Человек в космосе — за кратчайший срок». ВВС США имел кодовое название «Проект 7969». История давняя — с марта 1956 года. Ускорение — не более 12 g — потребовала еще одну ступень для ракеты «Атлас». Раньше других фирм свои предложения дала фирма «Локхид»: «Обитаемая капсула «Lockheed Project 7969» представляла собой конус с диаметром в основании 2,7 метра, длиной 4,3 метра и массой 1400 килограммов. Согласно расчетам инженеров «Локхида», ракета-носитель должна была выводить капсулу на высоту в 480 километров; сам орбитальный полет мог продолжаться не более 5 часов. Сход с орбиты осуществлялся посредством ракетного тормозного двигателя со скоростью истечения рабочего тела 60 м/с. Перегрузки при этом не должны были превысить 8 g. Тепловой экран планировалось изготовить из бериллия» [1]. В качестве дополнительной ступени можно было использовать ракету «Аджена».

Сто миллионов долларов за такой проект министр Шервуд не считал чрезмерной. Это предприятие стало его любимым детищем в космосае И что же? Это была хорошая мина при плохой игре — все работали на создание НАСА. Шервуд был не просто встревожен — он отчаянно лоббировал проект «Локхид» (разумеется, закулисно) и заслужил неодобрение президента:"Шервуд собирается поспорить с ангелами...«. Потом, выступая в Белом Доме, он официально смягчил свой вЫпад:

«Мне хотелось бы узнать, что происходит на обратной стороне Луны, но я не могу выделить на это средства в текущем году».

После закрытой конференции на авиабазе Райт-Паттерсон ВВС всерьез принялись «штурмовать небеса». И опять министр обороны Нейл Макэлрой поддержал усилия ВВС по развитию так называемой системы «117Л» («117L») — комбинированной ракеты «Атлас-Аджена».

«10 марта началась большая конференция, организованная Штабом ВВС в центральном офисе Управления баллистических систем, находившемся в Лос-Анджелесе (штат Калифорния). На ней присутствовали более чем 80 специалистов, представлявших военно-воздушные силы, промышленность и НАКА. На конференции впервые была названа главная ближайшая цель ВВС — экспедиция на Луну. В качестве промежуточного этапа при достижении этой цели рассматривался «сокращенный план» отправки человека на орбиту.

Участники конференции вновь говорили о том, что схема такого запуска должна быть как можно проще, что позволило бы добиться конкретного результата в кратчайший срок.

В ходе обсуждения назывались ориентировочные характеристики будущей пилотируемой космической системы.

Почти без возражений предпочтение было отдано «баллистической» схеме запуска. Обитаемая капсула должна была весить от 1225 до 1360 килограммов, иметь диаметр 1,83 метра и высоту 2,44 метра. Система жизнеобеспечения, разрабатываемая для орбитальной капсулы, могла поддерживать жизнь пилота не менее 48 часов. Поскольку в те времена ни у кого из специалистов не было уверенности в том, что человеческий организм сможет нормально функционировать в условиях невесомости, система управления капсулой планировалась полностью автоматизированная; элементы ручного управления рассматривались в качестве резервных для проведения экспериментов по орбитальному пилотированию.

Максимальные перегрузки при старте и возвращении не должны были превышать 9 g, температура — 65 °C. Теплозащиту обеспечивал носовой обтекатель ракеты с изоляционным покрытием. Посадка предусматривалась на воду, в районе Багамских островов.

Пока в Конгрессе обсуждались отдельные положения будущего «Закона об авиации и космических исследованиях», ВВС продолжали свои исследования. Знаменитый план завоевания космического пространства военно-воздушными силами обретал все более зримые черты. Теперь он был разделен на четыре фазы.

Первая фаза, называемая «Человек в космосе за кратчайший срок» («Man-in-Space-Soonest»), предусматривала подготовку и реализацию запуска обитаемой капсулы на орбиту по «баллистической» схеме; планировалось, что первоначально в космос будут запущены подопытные обезьяны, и лишь потом полетит человек.

Во второй фазе «Человек в космосе, продолжение» («Man-in-SpaceSophisticated») планировалось подготовить и запустить более тяжелую пилотируемую капсулу, способную находиться на орбите не менее 14 дней — фактически орбитальную станцию.

Третья фаза «Исследование Луны» («Lunar Reconnaissance») включала мягкую посадку на Луну автоматической станции с научным оборудованием, включающим телевизионную камеру.

В ходе реализации четвертой фазы амбициозного плана «Высадка на Луну и возвращение» («Manned Lunar Landing and Return») инженеры ВВС собирались построить огромный космический корабль, способный не только подняться в космос, но и облететь Луну, совершить мягкую посадку на ее поверхность и вернуться назад.

Детальное обсуждение первой фазы состоялось 2 мая 1958 года в Штабе ВВС. По его итогам было принято решение о создании ракеты «Тор-117Л» («Thor-117L») на базе баллистической ракеты среднего радиуса действия «Тор» и разрабатываемой ракетно-транспортной системы «117Л» («Атлас-Аджена»). Специалисты заверяли, что если все пойдет по плану, то фаза «Человек в космосе за кратчайший срок» может быть завершена к октябрю 1960 года«.[2]

Министр Шервуд остановился и замолчал, разглядывая что-то на горизонте. Потом ударил кулаком в ладонь:

— Два переезда — почти пожар. Создание НАСА — тоже переезд. Не видеть минусов в нашем подвешенном состоянии рядом с Советами — заведомая слепота. На переходном периоде мы, ВВС и армия работаем над ракетами и по космосу, но долларовый поток уже направился в НАСА. Те крохи, которые мы еще имеем и которыми можем распоряжаться, удручают. «Локхид» идет нам навстречу, но — до известных пределов. Айк все понимает, но руки его связаны Конгрессом. Гражданская администрация ениза что не отвечает. Она стоит не перед вызовами войны и мира, а перед налогоплательщиками, которые, кстати., инаняли нас для своей защиты. От кого — в первую очередь? От красных. От Советов. Генерал Хэллоуэл сообщит об обстоятельствах особого рода...

Начальник штаба ВВС заговорил почти бесстрастно:

— По данным ЦРУ, генсек Хрущев планирует провести двадцать первый съезд своей партии в конце января- начале февраля следующего, 1959-го года. То есть — через четыре месяца. Ну, это их дело — пусть хоть каждый год собираются. Проблема в том, что по праздникам партийные бонзы любят подарки. Подарок генсеку Хрущеву — советский человек в космосе. Первый! Советский! Это — почище атомной бомбы на клумбе перед Белым Домом.

Инструктор Бишоп раскрыл рот — как почтовый ящик в присутствии почтальона.

Орлиный Профиль зачиркал карандашиком в блокноте.

Полковник Бэнкс не верил своим ушам — такое обсуждалось не в Объединенном комитете начальников штабов, а при его скромной особе... И обсуждалось с подтекстом, с явным червяком в яблоке.

Начальник штаба продолжил: «Мы проанализировали плановые сроки и пришли к выводу, что обстоятельства требуют немедленного пересмотра. Но для этого нужно зафиксировать состояние дел по ракете, кабине и птенчику в гнездышке. Прошу, полковник Бэнкс...

Бэнкс потер шрам на левой щеке и начал:

— По состоянию на 15 августа разгонный блок подготовлен процентов на шестьдесят. Инженерная группа Филлис уже решила, как «поженить» «Аджену» и «Атлас». Планируется к маю начать установку разгонного блока на стартовом столе и завершить тренировку к 20 июня.

Шервуд: «Предлагаю начать параллельную сборку второго блока, чтобы неполадки и неудачные решения на втором уже не повторялись, и компоновка шла вчистую. За это время на первом уже будут знать что к чему и легко пройдут неудачный этап.

— Но, сэр, как быть со специалистами? И не возникнет ли путаница?

— Специалистов временно перекинете с «Титана». А насчет путаницы — вы за этим и присмотрите, Бэнкс. К Новому году этот этап должен быть завершен. Ясно?

— Так точно, сэр. К Новому году...

Бэнкс уже представлял себе, что сибаритству пришел конец. На Филлис, разумеется, рассчитывать можно, но без кнута и пряника не обойтись. А у него — всего две руки, и обе будут заняты — вряд ли хотя бы один его палец. А Марте вообще палец в рот не клади — даже одиннадцатый. После сорока Бэнкс уже разлюбил пляски на водяном матрасе, тогда как Марта вошла в самую пору ликвидации сексуальной отсталости в их доме. Смотря пообстоятельствам, она скоро может пойти по рукам. А ему придется ночевать чаще всего в своем кабинете на базе или под брюхом у «Аджены»...

А с другой стороны... «Другая сторона» была изюминкой в характере полковника. Н задача априори отклонялась правым полушарием его мозга — начинались теоретические поиски возможности избежать лишнего беспокойства. При этом на лице его отражалась усиленная работа, словно мозг его колотился о внутренние стенки черепной коробки — собеседник видел мускульные конвульсии на его лице и думал, что Бэнкс включил режим «мозгового штурма» и готов — кровь из носу! — выполнить задание. Это, как всегда, и узрел министр Шервуд, не зная, что левая половина мозга полковника уже обсуждала сама с собой вопрос: не обратиться ли конфиденциально к помощнику президента по национальной безопасности и «заложить» Шервуда. Ведь. В сущности, это — настоящий заговор! Если бы Айк был в курсе, то министр непременно на него сослался бы. А этого-то как раз не было. Вот только что это даст лично ему, Бэнксу? Президент, возможно, лично выразит ему свою благодарность и даже, наверное, предоставит теплое местечко, но заочно станет презирать полковника и генеральства не подарит — армейский этикет — на поверхности — не одобряет наушничества. Слухи, конечно, пойдут, кривые ухмылки, дойдет и до Марты, которая, не узрев у него новых дивидендов, спишет его подчистую. И все это — из-за полгода нервотрепки на полигоне и.... Так-так-так... А если они запустят все-таки американца в космос — тогда совсем другое дело! Тогда честно будет заработана репутация патриота и знатока своего дела. Тогда до генерала — рукой подать...

Министр попытался прочитать партитуру мыслей Бэнкса на его лице, но там был чистый Щёнберг, хотя в конце концов Чайковскому удалось победить — скулы полковника символизировали решимость положить на стартовый стол если не жизнь, то здоровье. Министр так это и понял и удовлетворенно кивнул: с Бэнксом всегда так — сначала он паникует, потом паника переходит в решимость, решимость — в решение, и — хоть орденом его награждай. Кроме того, полковник станет оводом при Филлис, а тот не сможет его прихлопнуть и спустит огонек по бикфордову шнуру инстанций. Нет, здесь все будет в порядке, если... вообще что-то в мире может быть в порядке.

До Шервуда доходили слухи о том, что Айк не приветствует усилия ВВС по выводу человека в космос. Почему? Ревность к ВВС как к роду войск? Неприязнь к Шервуду? Непонимание значения «Проекта7969» в глобальном значении? Или... Или Айк считает, что победа космоса состоится уже не в его президентство, так что не стоит биться головой о политическую стратосферу. Да, это был риск: провал — всех собак Айк повесит на Шервуда. А — победа? Тоже — ничего хорошего: значит, создание НАСА — ошибка президента, и он уйдет с политической арены под жидкие аплодисменты американского народа. «Хотя — о чем это я? Заслуг Эйзенхауэра перед американским народом хватило бы на троих. Но, похоже, Айк постарел — его почти вышиб из седла очередной экономический кризис. Его внебрачный ребенок — НАТО — требует алиментов, но чем плохо такое наследство, которое готовит ему Шервуд. Но не стоит ждать благодарности за благодеяние: курица может уметь нести золотые яйца, но в случае надобности и из неё можно сварить бульон»...«

Шервуд не подозревал, что выходец из бедной религиозной семьи Дуайт Дэвид Эйзенхауэр подспудно завидовал клану Шервудов, которые выдали Америке ребенка с серебряной ложкой во рту. Да, Айк добился несравненно большего — президент не уместил бы на своем ветеранском мундире звезд, орденов и медалей, но, по правде говоря, сейчас он — не более чем высокопоставленная прислуга при Ста Самых Богатых Семейств Штатов. Айк может многое приказать министру Шервуду, но сам клан Шервудов от этого не рассыплется, и молчаливой улыбке Дугласа он противопоставить ничего не сможет. Тридцать четвертый президент США — всего лишь земное звание, тогда как Шервуд борется с космосом, и не известно еще, кому из них Господь кивает благосклонно. Президентов много, Эйнштейн — один.

— Так что там у нас с «Локхидом», Арчер? — обратился министр к Орлиному Профилю.

— «Локхид», сэр, — порядочная молекула американского флага.

— Приятно слышать, но — в свете вышесказанного — хотелось узнать что-то новенькое о кабине.

— Есть и новенькое, сэр, хотя я не уверен, что наши воздушные пираты успеют довести это новенькое до ума. Я в капсуле. Система кислорода успешно отработана, но опасность пожара или взрыва все-таки гипотетически возможна...

— Арчер, а вы можете назвать систему проекта, которая гарантировала бы стопроцентную безопасность?

— Нет, сэр. Разумеется, сэр. Все, как говорится, под Богом ходим. Система слишком сложная, а известно: где тонко, там и рвется. Стендовые испытания показали, что переход с автоматического управления на ручное варьирует разброс от 4 до 35 секунд, но с этим еще можно справиться. Хуже — с моментом включения тормозного двигателя, опять — автоматика, опять — сбои. Но и это еще — полбеды: человеческий фактор, человеческий фактор! После сурдобарокамеры испытатели показывают неадекватность и долго приходят в себя. Впрочем, и в самой камере сначала они приходят в некоторый ступор, затем начинают совершать беспорядочные движения руками над пультом, словно не решаясь нажать нужную кнопку. А ведь они еще не проходили стартовую лихоманку.

— Как всегда и везде, человеческий фактор, чертов человеческий фактор! А что — летчики?

— Почти так же, сэр. Неконтролируемость — от 30 до 40 секунд. Психологи объясняют это слишком большой ответственностью перед событием мирового масштаба. Конструкторы очень обеспокоены — автоматике приходится брать на себя и человеческий фактор.

Шервуд опять повернулся спиной к столу и стал рассматривать облако, формой и плавностью похожее на тюленя. Помолчал, глубоко вздохнул пару раз и осведомился:

— А что там наш последний патрон, Арчер?

— Никак нет, сэр. Не последний. У нас их, по меньшей мере, два: Кукурузный Початок, Айова, и Родео, Теннеси. Об этом доложит инструктор Бишоп, сэр.

— Ну что ж, Бишоп, рожайте. Надеюсь, кесарева сечения не потребуется...

Бишоп перевел взгляд с министра на Арчера и обратно, налил в бокал воды, отпил, трудно сглотнув и начал несколько сипло:

— Сэр, с Родео уже покончено...

— Приятно слышать такую вдохновляющую новость...

— Я выразился неловко, сэр. Неудачно. Просто я хотел сказать, что Родео теперь именуется Робертом Мичелом с соответствующими страховочными, водительскими и прочими документами настоящего Мичела, утонувшего на Багамах во время отпуска. Тела так и не нашли.

— Приятно слышать... Я имею в виду, что вы нашли это тело в штате Теннеси.

— Да, сэр. Наш Мичел провел трехмесячную стажировку в военно-воздушном университете и перед экзаменационной комиссией показал, что греб к себе знания не пригоршней, а лопатой. Профессор Судзуки мне потом сообщил, что курсант Мичел умеет учиться и что ему не было бы цены в ученом мире...

Он так сказал?

— Да, сэр.

— Ладно, пусть облизнется. Продолжайте, Бишоп.

В медицинском центре «Локхид» Бетесда Мичел исследовался по всем полагающимся параметрам: перегрузки — до 10 g, вибрации — до 40 секунд, сурдобарокамера — только улыбнулся и заявил: «Теперь я знаю, что чувствуют фараоны в саркофагах».

— Арчер, что происходит? На какой свалке «Локхид» нашел своих испытателей?

— Увы, сэр, нельзя объять необъятное. Испытатели всегда ждут каких-нибудь неожиданностей, а в любой голове их — полным-полно. Наш Мичел чувствует себя просто туристом, мол. Все есть как есть.

— Так уж и туристом?.. Ну, что нам Бишоп расскажет еще хорошенького?

— Далее, сэр, хорошенького — помаленьку. Далее мы переместили Мичела на базу Уайт — Сэндз, Нью-Мексика,. Две недели гоняли его по испытательным лабораториям, а с ненго все — как с гуся вода. Потом отпустили его на прогулку, он и забрел вечерком в пивной бар — не в то место и не в то время. Случился инцидент. Наш золотой мальчик решил выпить пива и поперхнулся. Стоявший у стойки дылда-лейтенант Гаррис посочувствовал: «Бедненький!» -и захотел утешить, по головке погладить. А Мичел, оказывается, сначала действует, а потом думает: присел под рукой Гарриса и выдал ему апперкот... Нокаут, разумеется. Не первый, к несчастью. Еще два приятеля-лейтенанта хотели восстановить статус-кво, но два хука справа и слева отправили их тоже на отдых. Чрезвычайное происшествие, сэр. Находившийся там же майор Певзнер зааплодировал медленно. Размеренно и издевательски, а потом наградил Мичела десятью сутками домашнего ареста. То есть опять — в лабораторный корпус. И все десять дней заходившие в бар осведомлялись: «А наш карманный линкор еще не заявлялся?

— Он что — такой маленький?

— Да нет, сэр. Рост — 170 сантиметров, вес — 68 килограмм. Ну, как положено по регламенту. В общем — то, что доктор прописал. Парень не только крепкий, но и шустрый. А еще есть в нем нечто от иноходца, неожиданное, своеобразное. Режим Мичелу определили: 12 часов — занятия, 8 — на сон, 4 — личное время. И он это личное время угробил на изучение карт...

— Каких таких карт?

— Звездного неба и земной поверхности. Звезды у него — на потолке, земля — под ногами, а он словно читает их и наизусть заучивает.

— И вы не спросили его — зачем, Бишоп?

— Сэр, во-первых, чем бы дитя ни тешилось. А во-вторых, от этого никому никакого вреда, кроме пользы.

— Не скажите, Бишоп. Это называется — умысел. Это называется — планирование. То значит, что у золотого мальчика есть не просто кулаки. А и самостоятельные мозги, до которых вы так и не добрались, инструктор Бишоп. Он умеет учиться. Он самостоятелен. Он сначала действует, а потом думает, как вы сказали? А не кажется ли вам, что у него все давным-давно продумано — на всякий, например, случай. Вы напрасно считаете его непредсказуемым. Боюсь, что его интересы — это ЕГО интересы. А что там психологи?

— Так ведь они, сэр, заметят что-нибудь, если при них будут круглое таскать, а квадратное — тащить...

— Тоже верно. А что штат Айова?

— Кукурузный Початок, то есть — Леонард Питерс, попроще будет. И по характеру, и по способностям. Он уже на базе Питерсон, Колорадо. Смешно, сэр, Питерс с Питерсона...

— Арчер, по-моему, в формуляре ваших сотрудников нет пункта «Чувство юмора».

— Так точно, сэр. Никак нет, сэр!

— Ну вот — как я и сказал. Итак, резюмирую. Полковник Бэнкс — особых сложностей не вижу. «Локхид», Арчер, нужно погонять и погонять. Операцию назовем «Улей». Это для вас, Хэллоуэй. Мичел и Питерс станут именоваться «Трутень — 1» и «Трутень — 2».

Как ни странно, не Бишоп, а Арчер долго «мусолил» в памяти впоследствии этот термин.

Продолжение

---