Давеча проходил мимо экрана телевизора, где Лариса Милявская де-монстрировала изрядно потрепанные еврейские прелести. Припомнилось, что четверть века назад они свешивались с экрана ТВ6 более презентабельно и весело.
Читатель воскликнет: «Что за бред! Или это — вступление к эротиче-ской структуры Франца Кафки»!

Вот и я говорю вслед за Владимиром Семеновичем: «Если это — при-сказка, стало быть, сказка — дрянь».

Целых пять сказок! Я имею в виду пять первых авторов в списке про-даж книг на прошлой неделе: Акунин, Маринина, Э. Л. Джеймс, Радзинский, Э. Л. Джеймс. То, что Иосиф Джугашвили Радзинского помещен в середину эротического бутерброда, может сказать о многом. Но печаль не о том. Да и не печаль вовсе — простая констатация факта: книг Франца Кафки ни в одном ТОП — списке мы не обнаружим, будь он хоть на сто, хоть на тысячу номе-ров. Народ читает детективы и женские романы. И почтенным домохозяйкам преподнесен двойной праздник: «50 оттенков серого» и «50 оттенков свобо-ды» Эрики Леонард Джеймс с альбионских вересковых пустошей.

Фригидные домохозяйки, раскрывая книжки, не подозревают, что собираются ознакомиться с провокативными текстами пятидесятилет-ней деятельницы английского телевидения. Авторесса выбрала темой романов — любовный голод правит миром. Правда, любовь отыщется к тексте разве что под микроскопом, да и прочие признаки литературно-го произведения весьма условны. Героиня старательно прячется за функционированием клитора и влагалища, а герой — миллиардер Грэй, красавец с причиндалами — стерилен, как кукла Барби. Читательниц следовало бы предупредить, что из 350 страниц Эрика 300 посвятила описаниям спортивно — половых игрищ. Героиня ведет речь от первого лица, и особенно забавно, что позиционирует она себя в начале как девственницу, но с огромным, просто фантастическим эротическим по-тенциалом. Известный штамп «Бабочки порхают в животе» пресущест-влен до порхания во влагалище, и вообще вся героиня — воплощенная эрогенная зона, словно она вывернула влагалище наизнанку и в таком виде путешествует по страницам книги.

Вам не грустно, девушки? Вам не кажется, что жизнь прошла мимо вас? Кто лишил вас Великой Спазмы? Почему Жириновский до сих пор не выдал каждой женщине по мужчине? Желательно — по мис-теру Грэю. Нет, что-то не ладно у нас с демократией...

Критики — мужчины осторожно называют романа Э. Л. Джеймс эротическими и идут в дальнейшую несознанку. Очень плохо обстоит дело с сексизмом, и вообще эротика — не тема для дискуссий, особенно, если она смахивает на порнографию.

Впрочем, мужчины — писатели свое слово давно сказали. Де Сад, Генри Миллер и Набоков украсили сей тематикой литературу вплоть до нобелевского признания, но не дали читательницам никакой отду-шины, затмив физическую любовь страданием по её поводу. Джеймс этих авторов явно не читала, поскольку её героиня сама, якобы, редак-тирует книги, а это — еще хуже, чем чукча — писатель. Уже написана книга «Мужчинам конец!», и, казалось бы, пора общественности встать на мужественные дыбы и заклеймить... вот только — кого?

Писательницы пишут книги для читательниц, их же критикуют и обсуждают. Такой междусобойчик чреват забывчивостью природы — той самой, которую гонят в дверь, а она протискивается в окошко. Женщины рожают все меньше детей и все больше — книг и сценариев (тех же мертворожденных дитяток). Хирургическая пластика творит никому не нужные чудеса. Геи и лесбиянки сооружают семьи: родитель — родительница № 1 и родитель — родительница № 2. пусть ребеночек попробует выговорить сие с первого своего лепета.

А коли не вылепечет, то на каком языке говорить станет? А по-том — писать?

Впрочем, это я далеко зашел — никто меня не просил об этом, да-же — футурологи.

Ох, как не хочется возвращаться к Эрике Леонард Джеймс с её нелюбовными романами! Правда, во втором она для разнообразия включила детективный сюжет, который повествования, кстати, не спа-сает. Но мул все равно вернулся в свое стойло.

Тем не менее, читательница (желательно — в юном возрасте) мо-жет сделать открытие, которое сподобит её женскую сущность...

Героиня романа, оказывается, снабжены тремя клиторами — ле-гальным (нелегальным) и двумя нелегальными (легальными). Несмотря на общую запутанность, все просто: речь идет о грудных сосках герои-ни, которыми мистер Грэй манипулирует так успешно, что вызывает оргазм в положенном природой месте женщины.

Милые юные читательницы? Вы понимаете, о чем идет речь? Вы не наблюдаете свет в конце сексуального туннеля? Оказывается — все просто: рожайте, и ваше дитя займется вашей грудью и сосками с такой регулярностью, что редкий мужчина сгодится ему в подметки (кото-рых, правда, пока нет). Ну да, дело-то известное — после рождения ре-бенка женщине мужчина не так уж и нужен, во всяком случае, на пери-од кормления. Читательницы постарше с опытом деторождения, впро-чем, могли бы на страницах гламурных журналов признаться в столь целомудренном оргазме — ну, хотя бы для того, чтобы поставить на ме-сто мужчин... Ах, да, они уже на том самом месте и находятся. Тем лучше (или хуже) для них.

Вроде, я начал за упокой, а закончил во здравие.

Ничего подобного!

Так называемые любовные романы — не только потерянное вре-мя, но и потерянное чувство.

Я назову вам целых три мужских романа («Америка», «Процесс» и «Замок» Франца Кафки), в которых любовь напрочь отсутствует. Да-же сам термин обходит их околицей. Эта стерильность поразительна, и связана она с ипостасью писателя, который не доверял женщине и не смог ей довериться. Тем не менее, в романе «Замок» есть крохотный отрывок:




Где здесь физиология? Где — стандартные поэтические пышности?

А соитие?

Подлинного, самостоятельного, физиологического значения оно не имеет — «выкидыш» гормонов никогда не украшал страниц текстов Франца Кафки. Лишь одно — единственное отступничество — в дневнике 23 сентября 1914 года, да и то сублимировано в процессе написания новеллы «Приговор».

Таинственная связь физиологии и душевного любовного чувства несла Кафке отрицательные эмоции. Выдуманное несчастье не опиралось на несчастье подлинное и не могло прорасти полнокровно в его тексте. Сентиментальность пасовала перед регламентом текста, основан-ном на безразличии к женщине. Это — огромный пустырь и почти пустыня, женщина здесь — мираж, да и то не слишком отчетливый. Сам собой напрашивается вывод: женщина для него не имела самостоятельного духовного значения уже хотя бы потому, что не довелось ему ни с одной из них провести под собственным кровом хотя бы нескольких месяцев. Не пройдя через институт отцовства, он так и остался подростком, ответственным лишь за свои тексты, да и то не слишком будучи в них заинтересованным.

Он не был ничем заинтересован. Таковы же и герои его произведений. А если вглядеться пристальней — он и ими не особенно интересовался. Рисунки Кафки — иллюстрации к его текстам. Они и выразительны, и насмешливы, и отчужденны. Они — просто штрихи. Но экспрессии в них больше, чем в текстах. Лишенные экспрессии герои стабильны и не приемлют нового, постороннего, отстраненного. Они безответны и безответственны.

Они — не любимы. У них нет вместилища для любви. Но и женщин они не обманывают. Ничего не обещают, ничего от них не ждут. Никакой потачки природе. И — не поддаваться на её уловки.

Мир Франца Кафки — мир без женщины.

Эрика Леонард Джеймс создала мир без мужчины.

Вот такая разновекторная литературная парочка вот «химия», где электролиз невозможен по определению из-за отсутствия разности потенциалов, поскольку сами потенциалы вербальны и бессмысленны.

Его читать трудно, её — скучно.

Трудно и скучно жить на этом свете, господа и дамы...

15.2.13

---

¹ Перевод Райт - Ковалевой