Франц Кафка и Лев Ландау. Два гения.

Что-то я часто стал смотреть телевизор. На неделе - второй фильм. На этот раз - "Мой муж - гений". О гениальном советском физике Льве Ландау. Послушал и обсуждение фильма, полное неясностей и недоговоренностей несмотря на старательно подобранных выступающих.

Кратко - о дилемме: может или не может гений быть выше морали. О становлении гения Ландау в фильме - ни слова. Уже с первых кадров 27-летний девственник Лев Давидович читает студентам лекцию - свой пакт о супружеском ненападении и представляет свою невесту Кору (Конкордию). Затем на протяжении полутора часов - измены мужа и страдания жены, причем поведение мужа отличается особой циничностью с точки зрения не только морали, но и человечности. Договор о взаимных изменах оказывается односторонним - изменяет всегда муж.

Можно было заранее предвидеть доводы "адвокатов и прокуроров" в телевизионной аудитории. Они стандартны и не интересны. Меня заинтере-совали в этой дилемме два факта.

Первый: мне трудно поверить, что девственник (пусть даже и физик-теоретик) мог сформулировать условия пакта о ненападении, не ознакомив-шись даже с физической стороной полового акта - не по Апулею же он зна-комился с сексом! Ну, хорошо, допустим, что так оно и было. Но отчего практика секса с любимой женщиной не внесла никаких корректив в его теорию. В фильме он дважды называет себя "ослом", и сравнение с упрямым животным здесь вполне правомерно. Предположим, что Ландау был гиперсексуален, но не внезапно же это произошло, да и где таилась сия мужская сила целых 27 лет - не вся же она ушла в теоретическую физику! Если мы вспомним, как Франц Кафка за одну ночь написал новеллу "Приговор", вы-звав на последней фразе эякуляцию, то поймем, что, если уж такое слабо-сильное существо, как Кафка, дополнил творческую потенцию половой, что же тогда следует говорить о Ландау, представшем в фильме гением секса? Я понимаю, что фильм сделан как бы с точки зрения оценки событий Корой, но как раз ей, прошедшей все круги супружеского ада измен и унижений, можно было (и нужно!) представить себе и нам, читателям (а она написала именно книгу "Мой муж - гений", психологический аспект ситуации: ведь понять - уже простить. Но жена гения оказалась (а иначе и быть не может), в сущно-сти, обыкновенной бабой (так по фильму), не поднявший взгляда выше пояса Ландау. В этом - главный просчет фильма, который уделил внимание многим факторам жизни того периода, но психологию оставивший "на закуску" умниц и умников.

Второе: Кора неспроста замечает, что в их пакте о ненападении присутствуют пункты со штрафными санкциями лишение денежного довольствия в случае ревности, сцен и прочих супружеских разборок. Такой меркан-тильный подход и, в сущности, мелочность говорит нам о гении много боль-ше, чем все тома его "Теоретической физики" - он был просто-напросто совершенно случайно мыслящим животным. Черствость и эгоизм здесь - еще не самые худшие качества: Наполеон и Раскольников в одном лице - все это уже было, было… Что гений и злодейство совместимы, имеется множество примеров. Трагедия гения - не в том, что он гений. Трагедия заключается в том, что гений - трагедия для окружающих.

Именно об этом и догадывался Франц Кафка, сделавший в литературе открытия, не уступающие открытиям Ландау в теоретической физике. Давай, читатель, подчеркнем это слово - ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ. И в том и в другом случаях - ГЕНИИ УМОЗРИТЕЛЬНЫЕ. Вот только случай Ландау - отстраненность от человеческого, а в случае Кафки - отстраненность в собственное человеческое. Один возвышенно-научен, другой - униженно психологичен.

И оба - экспериментаторы: Ландау экспериментирует в Корой, Кафка - с Фелицией Бауэр. Я постоянно спотыкаюсь о свидетельства Макса Брода, которые так и не дотягивают до свидетельств самого его друга. В 1915 году в дневнике Кафки имя Флобера упоминается почти подряд четыре раза - речь идет о его образе (скорее - видении) жизни. Совершенно случайно я на-ткнулся на фразу Флобера (цитирую по памяти): "Вы думаете, я люблю? Я люблю только тогда, когда пишу…". Известно, что Гюстав Флобер был любимым писателем Кафки и в некотором роде даже - путеводной звездой. Я уже писал в САГЕ ВТОРОЙ, как наш герой заставил себя влюбиться в Фели-цию Бауэр при помощи переписки с ней, но я не лдогадывался тогда, что учителем его был именно Флобер. Франц Кафка проникновенно ощущал не только себя; некоторые писатели - Гёте, лейст, Флобер, Грильпарцер, Достоевский, Толстой - поражали его тем, что открывали ему миры, о которых он только догадывался. Таланты передают эстафету гениям, гении - посредственностям, которые об этом даже не догадываются.

Но Ландау и Кафка - две кометы -летевшие, казалось бы, параллельным курсом, даже не сблизились, а канули в вечность по неведомым эллипсоидам: первый - во вселенную гордыни, второй - микромир самоуничиже-ния.

Дневник 27 августа 1915 года. "Откажись от безумного заблуждения и не сравнивай себя ни с Флобером, ни с Кьеркегором, ни с Грильпарцером. Это совершеннейшее мальчишество".

Читатель может со мной не согласиться по поводу Ландау, но в случае с Францем Кафкой сомнений быть не может - его свидетельства не опровер-жимы, так как предназначены самому себе, а если в них и присутствует про-цент самоумаленного самолюбования, то он с лихвой покрывается завещани-ем Кафки о сожжении своего рукописного наследства.

Итак, в "Чтении "Замка" я написал о своем впечатлении от просмотра фильма Балабанова "Замок" , теперь - о "Мой муж - гений", о Ландау. оказы-вается. С кинофильмом - как с деньгами: чем их больше, тем их больше не хватает.