Ракета и ракета

Снаружи — заполощно голос Люды:

— Жора! Игорь! Быстро сюда с фотиками!

Георгий как раз отвинчивал фотоаппарат от штатива и рыбкой бросился к выходу, запутался в простыне и почувствовал, как кто-то выхватил из его руки ФЭД. Когда выпростал голову из складок полотнища, то увидел в небе сияние неопределенной формы в стороне Отортена. Свечение запульсировало, стало раздаваться, и в этот момент Люда, оступившись, уселась ему задницей на голову, и они забарахтались у входа в не слишком любовном объятии. Им помогла Зина, не отрывая взгляда от пронизанной звездами небесной теми. Буром выкатились из палатки Игорь и Семен:

— Что? Где? Кто? Откуда?

Зина: — По-моему, оно сжалось и рассыпалось.

Семен: -Оно — что?

Зина: -Небесное тело.

Семен допрашивал Зину, а потом Люду с усердием и настойчивостью.

Про малую нужду девушки рассказывать не стали. Но первой увидела Это Люда и кликнула фоторепортеров. Волею судеб ей пришлось словно перейти в эту когорту и даже сделать снимок...

— Один?

— По-моему, один. Жора меня сбил с панталыка.

— Так Это взорвалось, разделилось, распалось или разлетелось?

— Все разом!

— А звук взрыва?

— Какой там звук, если мы пыхтели, как тюлени в проруби.

— Знаем мы этих тюленей! Пообжиматься решил. Георгий!

— Вот те крест! И в мыслях не было... в то мгновение.

— Ша! Все — в точку! Слушать!..

Но слышно было только шуршание веток, которые взбудоражили любовные ласки ветра.

Что там ни толкуй, а — событие! Монотонность похода сразу отсеклась фантастическими мыслями о космических пришельцах — может, и из Туманности Андромеды. Люда хорошо помнила книгу Ефремова и даже дискуссию по её поводу в университете, куда её заманила подруга.

— Знаете, книгу раскатали по бревнышку, как терем-теремок какой-то. Мол, такое будущее человечеству не под силу.

Коля: — Мы тоже — из человечества. Вон Жорка работает на будущее, и как — получается?

— Ты слишком много хочешь от простого прораба. Скажу только одно — даром нам будущее не дастся. Не мне вам толковать про «Северо-Восточный уральский след». Что мы знаем об атомном будущем? А оно уже нам аукнулось — переселение деревень. радиоактивная речка Теча, лучевая болезнь... и это — всего лишь маленький эпизод из будущего.

— Это тебя отец так напугал, Жора?

— При чем здесь отец? Я сам видел своими глазами, как и что. Знаю и о дозах. И знаю, сколько на Тоцком полигоне народу схватило по самое горлышко. Вы никогда не думали, что весь Урал — это сплошное несчастье еще с Петра.

— На том человечество и стоит — на экспериментах. Наука и все такое прочее. Наш УПИ готовит новобранцев для экспериментов, впрочем, как и другие учзаведения. Ты, Саша, из Москвы сбежал опять-таки к нам, что тебе там не жилось — не работалось?

— Не мое это. Погибать — так с музыкой. И — на родной стороне. Я ведь и там в походы ходил — с этими москвичами. Народ ходкий, знающий, а вот я все время боялся. Сломай я ногу... раненых лошадей пристреливают, не правда ли?

Зина: -Не говори ерунды, Саша. Люду вон несли чуть не сотню километров...

— Несли. Наши. Уральцы. А вот на Приполярном как было. Взошли на Саблю. Спускаемся, а попутчики мои сверху пусть кому ни то камень полкчить на башку никак не опасаются. И еще шутят: «А ты на калган его, на калган!» футболисты... Мне досталось — ладно, а вот девочку свою они не пожалели тоже. Я потом с одним хмырем схватился, а остальные на меня окрысились. Сорок километров потом в одиночку хромал. Пока к пермякам не прибился. Люди — я вам скажу! Девочки у них — не хуже наших. Компрессы ставили, на ночь целовали, чтобы спал спокойно.

— Ну, и как спалось?

— Не очень, но сладко...

Александру этот поход многим запомнился, но был сладкий эпизод, который дал ему первое молодое впечатление. Девочки взяли его в свою палатку, а когда все утихомирилось, лежащая рядом Галка — Галочка взяла его руку и положила под кофточку себе на грудь — мол, владей хотя бы и этим. Оторопь, и удивление, и нежность, и томление... Как все просто, оказывается... А он-то думал, а оно вот так — даром, за боль, за одинокие скитания. Ясное дело, от неё не убудет, и ему не прибавится. Нет, прибавилось — он чуткими папиллярными линиями запомнил эти шелк и парчу, эту упругую земляничину в ореоле цветка с пупырышками, распластанного на самой мягкой подушечке в мире...

Семен давно уже не слушал сопоходников. Им все бы — кино да книжки, а он теперь думай и за себя, и за них, и за всю страну с её экспериментами. Все сошлось, словно черти гадали на мандрагоре. Почти в точку, почти чик-чик. Теперь вот думай, как команду построить. Что сказать, о чем промолчать, куда заставить путь прокладывать. Хорошая у него нынче команда, жаль будет расставаться. А ведь придется. Девочки — чудные, мальчики — такие советские, что на самом деле жаль будет расставаться. Сколько по России довелось Семену с молодняком дело иметь, а эти — лучше всех. Наивные — как три копейки в трамвае. Но в то же время — грибки-боровики, самое ценное, что есть в грибном царстве — государстве. Может, на Урале все такие — выжившие дети выживших раскулаченных да ссыльнопоселенцев. Еще чуть-чуть — и они ему бы в дети сгодились... А его Сашке и года нет, титьку сосет, небось, не оторвать. У Веры молока должно быть много — пышногрудая да приемистая. Собственно, родова — тоже с Урала. Привезу к маме, а она попеняет — без свадьбы? Понимаю: внук — и тот не с-под венца... Александр Александрович — по документам. Все — как положено подпись, печать, райское яблоко...

Наконец-то ребята заткнулись. Они трепыхались поперек его несостоявшейся мысли. И это было почти невыносимо. К тому же зря бросили в печку несколько смолёвых щепок. Он успел на несколько секунд или минут нырнуть в безбрежный неопределенный сон. И теперь голова его была абсолютно пустой, словно мозг вынул милосердный хирург, чтобы Семен взял ситуацию за шкирку и выбросил из палатки проветриться. Наитие — вещь хорошая, но требующая определенного времени. Мозговой штурм обоих полушарий бесполезен. То, о чем рассказали девушки, — катастрофа. Как пригодился бы сейчас снимок, который сделала Люда! Итак, что остается? — Мобилизовать ребят на прочесывание окрестностей Отортена? Возможно, пусть это и не в рамках его полномочий. А если обломки упали на населенку? Ну, там разберутся ивдельские товарищи. Мысленно представив себе карту, понял, что их группа ближе всех к месту катастрофы. Ракета? Самолет? У — 2? Или — новый перехватчик? Ракетный перехватчик? Но все это — абсолютно за рамками ожидавшегося события. С другой стороны — совпадение места и времени.

Семен был мокрый — совершенно африканская жарища! Коля подбросил в печку лишнего смолья. А ребята спят да похрапывают праведно. Рядом Зина дышит ровно, но иногда чуть постанывает. С другой стороны — Игорь. Такую диспозицию придумала Зина, а Игорь немного поворчал. Похоже, у них — какие-то странные отношения. У Зины вообще — отношения со всеми. Она всегда — в центре событий, во всем готова поучаствовать, во все вмешаться. Несмотря на резкость черт лица, есть в нем что-то притягательное, красота обитала вокруг прекрасных, с потайной изюминкой, глаз. Красота жизни — пульсирующая, бьющая во все стороны неожиданными всполохами. Её закон — здесь и сейчас! Однажды он видел, как девушка резко поговорила с Юрой — тот улыбался, но все же выглядел растерянным. И здесь — свои тайнушки....А вот с Рустемом они — как брат и сестра, да её он, по утрам просит, чтобы она причесала его лохмы. В группе — в порядке вещей видимость интима, за которой скрывается искренняя симпатия. Вот скажите себе — уют-компания!

До сего вечера Семен чувствовал себя в группе как в раю. С ними даже ребячиться можно. А вот Люда здесь все-таки — как бы на отшибе. Может, потому, что мается по-женски, как это у них бывает.

Вспомнилась вдруг Катя — Катюша, присланная в их батальон со снайпером — напарником. Комбат специально выпросил их в дивизии, потому что на немецкой стороне завелся подлый снайпер. Ранил специально в ногу Мусю — санитарку, а потом пригвоздил к смерти двух бойцов, ползших на выручку. При кончил и девочку, от которой никакого зла, кроме пользы. На другой день — пулеметчик Павлюченко получил пулю в висок. А лейтенант Горохов — в кадык. Порученец из штаба нежданно — негаданно поймал тоже у них пулю под левый карман гимнастерки. Демонстрация многообразных талантов...

Не успели снайперы осмотреться, как осколком мины убило хорошего человека из Сибири, ханта — охотника. Катюша совсем растерялась, и у неё тоже началось это самое. Комбат приказал: «Семен, девочка — на твоей совести...» Точно — на его совести! И откуда ему было знать, что она — без году неделя в снайперском деле! На той стороне офицерик при полном параде мелькнул над бруствером, а потом то ли присел, то ли вниз ход пошел — видна была только фуражка. Катюша запоздала — по ней и стреляла, да тут же и получила пулю в переносицу. Сердце враз захолонуло — и перед комбатом держать ответ, и перед мамой этой девочки... Жалость, а потом злость взяли под самые грудки — не отпускают. Теперь тот фашист — его личное дело. Проштудировал весь передний край — от и до. И — никакой опасности явно с нейтралки. Вон желтая кочка среди зеленой травки — приманка, подстава... А еще бугорок — к нему все подходы просмотрены — пристреляны. Воронка по правой руке, но Добренко в неё уже два раза гранаты докидывал. Казалось бы, самое реальное — наша тридцатьчетверка, попавшая на хороший фугас. Под ней яма выпросталась. Но Семен уже два раза туда ползал — усидеть там невозможно из-за трупной вони трех наших танкистов. Извлечь их не удалось: снизу железная рана маловата, сверху — пулеметчик на дежурстве. Нет, три трупа танкистов воняют так, что немец- чистюля сблюет сразу. Нет, он этими миазмами дышать не будет.

Полночи Семен вот так же не спал в блиндаже — все кумекал, все прикидывал. Потом вспомнилось, что Павлюченко в левый висок садануло — окоп пулеметчика чуть вперед был выдвинут по правому краю. А если немцы ночью выдернули из бывшего танка наших да утащили на плащ-палатках — воздух тогда под ним теперь более или менее... и трак, который торчит из ямы — чем не маскировка?

Встал по траншее вправо — к бывшему пулеметному гнезду. Все внимание — только на тридцатьчетверку, вернее — под неё, должен же этот выблядок как-то проявить себя!

Ночь — на исходе, звезды еще пошевеливают крылышками. А вот с луной плохо — сплошное новолуние. Но наша железяка контурит, и даже трак как-то странно чудится. Примостился Семен, приложился к прикладу — сектор обозначить. И тут над соседней ротой немцы ракету запустили — не спим, мол, и вас, руссише швайн, дозорим. И, пока мнрцал белесо этот коварный свет, уловил Семен светлые штрихи под танком — снизу вверх, сверху вниз, снизу вверх... знакомые, однако, движения... Ну да, это, небось, немец из котелка в рот суп фашистский таскает! Ага! Вжал глазницу в окуляр, приказал себе — посередине трака и от него вправо десять сантиметров. Вторая ракета — как по расписанию. И блеск ложки остановился в верхней точке — тут-то пуля Катюши и нашла лишнюю голову в Абвере. Даже эхо выстрела не помешало Семену услышать, как звякнула ложка о котелок.

За Катюшу Семен получил взъёбку от комбата, за немецкого снайпера — «Звездочку». Но не это — главное: тогда трасса мысли закончилась трассою пули.

Да. Сегодня не уснуть, пока...

Мертвая Гора и её окрестности

В половине восьмого встали, чтобы подзаправиться, и ждали до половины девятого, пока рассвет не пожелал себя обозначить. На поиск пошли парами, Семен – с Игорем. Решили заложить две встречные окружности. Снег чехлом натягивался на лыжи, чтобы нехотя порваться на следующем шаге. Семен смотрел влево, Игорь – вправо, и он же заметил вдали лоскут парашюта. Семен понял, что экспедиция состоялась. Он выполнил задание и скоро возвысится до майора. Он сунул четыре пальца в непослушные губы и через пару попыток послал к небу разбойничий свист. Эхо вернулось через минуту.

Сначала наткнулись на кресло странной конструкции, потом – на брезентовый мешок с резиновой лодкой и резиновым же мягким контейнером. И – наконец – ТОТ САМЫЙ. Игорь охнул. Гермошлем с надписью СССР. Скафандр – словно расколотый панцирь черепахи. Лазоревый комбинезон. Семен откинул прозрачную сферу, хотя и без того снежная бледность кожи свидетельствовала о замерзании. Открытые глаза – два осколка голубого льда. Семен попробовал нащупать сердце, но наткнулся на кармашек, из которого извлек картонную карточку. Поколебавшись, показал её Игорю.

- Первый космонавт! – охнул он вторично.

- Боюсь, что – нулевой. – Складно это у него получилось.

Подшуршали Рустам с Георгием, посмотрели и впали в задумчивость.

Игорь: "Наши действия?"

Семен: "Думаю, нужно все перетащить к костру и запустить побольше дыма в небо. Такое сокровище не бросят – поиски неизбежны.

Георгий: "Сокровище?"

- А то! Мы оказались в нужное время в нужном месте.

Игорь коротко взглянул на него и отвернулся.

 

Лопасти вертолетов действительно зататакали с запада.. Две летающие железяки! Столб дыма протиснулся между ними. Круг, другой, третий… рассмотреть все до мельчайших подробностей. Жора начал махать кому-то в вышних, но тут же сник. Настроение было – как на разграбленную татаро-монголами Пасху.

Вертолеты унесли на запад свою языческую тарабарщину. Семен приготовил чай, но ребята тихо отмахнулись.

Минут через двадцать явились четыре добрых молодца на лыжах и в ладно пригнанных комбинезонах. Тот, что пониже, но покрепче, представился:"Лейтенант Шулятьев из Семнадцатого отряда. А вы кто такие?"

Игорь  доложил бесстрастно уставившимися на него глазам лейтенанта.

- Понятно. – Теперь тот начал осмотр тела космонавта, кресла, парашюта. Подразделение его стояло молча -треугольником.

- И это – все?

Семен: "Нет. Там, - указал рукой направление – есть еще аппарат, но слишком тяжелый, чтобы мы могли с ним управиться".

- Понятно. – Оказывается, лейтенанту все понятно. Он глянул на компас и пошустрил в нужном направлении. И уже вскоре нашел объект - рядом с ним лежали красный парашют, красная резиновая надувная лодка и НАЗ. Антенна НАЗа была в вертикальном положении и, по-видимому, нормально работала.

 

Вернулся лейтенант минут через сорок.

- Слышь, Игорь, там тебя Евгений – забыл фамилию – из МКК на радиосвязи ждет. И ты, Семен, тоже можешь понадобиться. Вступили в лыжи, пошли по лыжне. Оба вертолета понуро опустили лопасти.  Дверь в кабине ближнего откатилась, двое протянули Игорю руки, помогая подняться, но тут же третий приложил к его лицу остро пахнущую вату. Игорь затрепетал всем телом, обивая ноги о ступеньки, а потом обмяк куклой. Его втянули внутрь и оставили на полу.

Лейтенант: "Сергей, свяжи меня со Вторым…-  Они с Семеном поднялись в кабину. – Давай, капитан, на связь, заждались тебя…

Голос подполковника предъявлял скулы-скалы:

- Хотелось бы, но никак не могу тебя поздравить, капитан. Наша не пляшет. И ваша – тоже. Решение такое: общая ликвидация, но без ножа и огнестрела. Двойника твоего сейчас готовят. Ты там – самый в делах. Приказано представить все на перевале как несчастно-погодный случай – все замерзли. Фантазируй, но с головой. Борт 316 – за тобой. Шулятьев приберет космическое… хозяйство. Все понятно?

- Так точно!

- Выполнять! Завтра к утру тебе пригонят смену. Подумай, чтобы все было тип-топ, комар носу не подточил… Сам-то как?

- Нормально, Андрей Васильевич… Все по плану, все по плану – буду срать по килограмму…

- Настрой боевой, понятно. Ну, в двадцать один-ноль-ноль услышимся.

Обернувшись, Семен увидел, как лейтенант делает Игорю укол в сонную артерию. Лиха беда – начало!

 

Сойдя с лыж, они подступили к костру. Рустам поднялся: "Ну, что там?"

Тут же ему в лоб от лейтенанта прилетел удар мешочка с дробью. Семен ударил Георгия поочередно в левый и правый виски. Тот кувыркнулся, попав одной ногой в костер.

- Быстро и дешево, - объявил Шулятьев, отодвинув ногу второго трупа от костра.

Троица спокойно сидела на бревне, словно просто смотрела кино.

 

Чтобы подать знак оставшимся, Семен приказал запустить белую сигнальную ракету.

Увидевший её с Чистопа Миха Владимиров прикинул: "Похоже УПИ празднует покорение Отортена". Руководитель группы пединститута Толик Шумков покачал головой:"Долго они до него добирались…".

 

 

Тайга была небрежно напудрена, как пожилая кокотка. Стороны света толпились вокруг каждого дерева, растопырившего недоуменные руки.  На сто верст вокруг одинокая кедровая шишка грозит кулачком зиме. Впрочем,, зима не обращает на это внимания. Она не отличает даже Цельсия от Фаренгейта. Она  ощущает себя одновременно русской и мансийской.

Крохотная фигурка на коротких широких лыжах. Винчестер, непокрытая голова. Слух ощупывает невидимое пространство. Второй день страна манси сама не своя. Новый болид – не Тунгусский. Боги  слетают с неба, чтобы умереть. Их не спасает даже стальной панцирь, даже белое крыло шириной от Отортена до Ойка-Чапура.

Нас заворожила "огненная вода". Нам недоступны огненные русские женщины. Русский язык кажется лишним, русский закон – странным. Нас презирают – то ли потому, что мы вымираем, то ли потому, что нам вымирать помогают.

Сегодня чувствуется запах смерти, запах убоины. А сначала казалось – заклание в честь упавшего бога. Винтокрылая птица уносит его в каменный чертог – бальзамировать, наверное. А пихты не прихватили – как без её охранительной смоляности! Еще говорят, что на кладбище русских горит печка. А еще говорят, что где-то сжигают не только мертвых, но и живых. Наверное, их слишком много.

Запах костра ветер таскает, как собака – кость. Чужой огонь, а вчера был просто тревожным. Последнее время нужно сдерживать сердце – оно не соглашается с последним временем.

 

Дым над тайгой покачивался коброй. Вертолет сделал вокруг него петлю – низко над костром и палаткой. Знакомые фигуры. Приветственные помахивания руками лебедушек. Сесть удалось метрах в трехстах. За Семеном идут двое ко всему привычных – Амдерма и Вихлюн, хотя откликаются на Лёна и Веня.

-Привет! – Семен усаживается к костру, сняв рюкзак. Пять пар глаз пронзают его рентгеном: "Ну, что там? Нашли?"

-Ага. Космическая лаборатория. Сейчас наши ребята помогают грузить её. Кстати, вот – подарок оттуда. –Вынимает из рюкзака большой китайский термос, завернутый в свитер. – Кофе. Говорят, эфиопский.-Разливает по кружкам, подает всем по очереди. Последнюю, поколебавшись, - Зине. Она смотрит чуть ли не по-снайперски.

Юра выхлебал кофе с присвистом, остальные – мелкими глотками. Семен незаметно держал всех в поле зрения. Коля, похоже, только окунал губы. Семен молол какую-то чушь про то, что Игорь уже связался по радио с МКК и получил приказ на эвакуацию вертолетом. Адреналин уже вскипал в нем, делая фразы непривычно отрывистыми. Люда стала качать головой, как китайский болванчик, потом привстала. Юра, напротив, опрокинулся на спину. Саша открывал и закрывал рот, словно его окружал не воздух, а - вода. Зина смотрела еще пристальней, хотя было в её глазах что-то рыбье. Вдруг Коля вскочил и запрыгал по тропе от костра, с плеча его упал фотоаппарат. Семен подхватил его и бросился в погоню. Коля попытался завести сирену: "И-и-и-и…!", но Семен, размахнувшись на ремне "фотиком", обрушил его парню на основание черепа. Сзади коротко взвизгнула Люда, а следом – несусветный мат Вихлюна. Семен приложил два пальца к шее Коли, убедился, что все кончено, и вернулся к костру. Вихлюн с залитым кровью лицом топтался на теле Люды. Пришлось оттащить его в сторону: "Чего ты разошелся?"

Вихлюн, протянул капитану хевсурское кольцо: "Отхерачить бы её за такие фокусы! Сначала меня этой хренью звезданула, а потом себе язык откусила…"

- Чего-чего? –Семен насторожился. – Выдумываешь все, Леня. Никакого языка не вижу…"

- Да она его проглотила, сучка!

"Вот так Люда" вот так самурайша!" – Семен читал когда-то об этом древнем способе японского самоубийства в невозможных обстоятельствах, но ожидать этого от Люды..- Еще раз взглянул на неё и заорал:"Да что ты такое творишь? Зачем глаза ей выколол, перхоть?"

- Ясно – зачем. Я читал в одной книжке, что убийцу нашли по фотографии в глазу убитой".

- Совсем рехнулся – такие книжки читать…

Семен подошел к Юре у ног Амдермы и вколол ему в шею дозу. Осталась Зина…  Он опустился перед ней на колени, подумал, поднял и понес, мучительно утопая в снегу, за мелкоельничный частокол.

Она лежала – как мертвая царевна, но была жива. Глаза – открыты. Два черных алмаза, потускневших от предательства. "Что она чувствует? И что чувствую я?  Или тот, кто во мне? Это – редкая девушка подстать редкому мужчине. И вот мы соединились. Случайно, но неизбежно. Это – не кино: хэппи-энда быть не может. Не проскользнуть в щель времени. Не украсть её у государства. Не превратить в Дюймовочку. Не принести Андрею Васильевичу вместе с непосильной просьбой. А он скажет, что это – служебный долг. Долг перед Родиной. Отдал долг войне, отдай и миру. Миру – мир! Мир на всей Земле! Жестокий мир на жесткой Земле, где Зина станет Синильгой, чтобы не пустовала без неё тайга и было, о чем плакать ветру. Несчастье тому, через кого зло приходит в мир.  Оплакивающее себя несчастье. Нет, нужно почувствовать на плечах погоны и то - падшего ангела, где вообще ничего чувствовать не будешь"

Вернувшись из государственного небытия, Семен понял, что Зина на него смотрит пусть не осмысленно, но с медленно приходящим в себя интересом. Она вспоминала всю себя, но никак не могла вспомнить, что произошло несколько минут назад. И – кто этот мужчина? У него – лицо знакомого ангела. В храме Иоанна Богослова он – третий на купольной сфере. Она запомнила его с детства – так ей было его жалко…

Капитан медленно снял кубанку и быстро прижал её к лицу девушки. Она вздрогнула, попыталась выгнуться, но тяжесть мужского тела слишком первобытна, чтобы отпустить добычу. Тогда она попыталась оторвать его падшие во грех крылья, но они обняли девушку бережно и начали подъем к сферам, где ржавеют спутники и астероиды вращаются бессильно и безвольно, а потом через границу солнечного света наползла тьма, и две слезы упали с тяжким грохотом в каменную поминальную чашу сердца.

 

В 21-00 подполковник сказал капитану, что посылка для него сброшена на высоту 1079.

 

Тела перенесли к вертолету, и капитан объявил, что команда может ночевать в палатке. Даже поздравил по поводу выполнения задания особой важности. Разрешил им флягу спирта. Вторую оставил себе – при костре. Сидел спиной к палатке, отключаясь от внешнего мира. Крохотными глотками пил "огненную воду", закусывая  запасенным для чая снегом.

Капитану полагалось продумать сценарий завтрашнего дня, но это было почти смешно. Поход продолжается, маршрут – он и в Африке маршрут. В туризме – как на службе: все предопределено.  Милая рутина. Счастливая тягомотина.

Но дыбом вставал вопрос: а что дальше? Майора теперь никогда не получить. Какая-нибудь заштатная должность в сибирской Тмутаракани. Активно наклонять бутылку, а не фляжку, как сейчас? Сколько в ней осталось? Достаточно, может быть, даже на ночь хватит. Темнота. Темнота толпилась в бессильном желании прорваться к костру. Тусклого света было маловато, однако он одолевал всю тьму уральской тайги.

Подошла и подсела к огню Зина. На него внимания не обращает. И – правильно! Чего с ним – с пьяным-то! Вот проспится и с утречка потолкуем. О чем? Ты не забыла, Зина, что у меня сегодня день рождения? А у тебя – день смерти… плюс на минус, минус на плюс. Ничья, в общем. Мне – тридцать восемь, тебе – двадцать два.  Итого – шестьдесят. Каждому – по тридцать. Ты – не дожила, я – пережил. Когда мне было двадцать два, ты только пошла в школу, а я по-пластунски гладил белорусские болота. Знаешь, как оно чавкает? Нет, ты не знаешь, ведь ты – девственница. Первоклашка моя… Была бы классная девушка, если бы – не такая мертвая. А убил тебя лейтенант – мало ли что он там подмешал в кофе. Его понять можно, как и меня. Мы – солдафоны. Я бы, например, славно воевал бы под сиятельной рукой Александра Суворова… Нет, ты не путай меня, он не имеет никакого отношения к космонавту номер один. Но тише, тише – об этом ни звука. Это  тайна, и сама ты, Зина, - государственная тайна. И еще ты – тайна для меня, мы ведь даже не целовались. Не держались за руку, не шли в ногу… И все-таки был поход – настоящий великий поход. Имени Александра Суворова. Тебя помянут, и рядом -, курсивом, - моё проклятое имя. А у меня просто не было выбора: Иуда – слуга двух господ, один из которых – с заглавной. Одному он служит ревностно, другому – коварно… и при всем том я не знаю, что такое грех, потому что жизнь в греховном мире уничтожает само понятие греха. По-богословски это слово – тоже предательское. Вон как величаво звучит, как возвышенно! Самим Евангелием короновано. Это все – университетские штучки, не соизмеримые с течением жизни. Ведь жизнь впадает в смерть, как Ауспия – в Лозьву. Ты согласна? Мы-то все удалялись от Лозьвы к истокам Ауспии и - что же? Вот мы – рядом, и смерти вокруг – превыше снега…Да, мы с тобой – одной крови: ты – комсомолка, я – член партии.  Партия покрывает комсомол, как бык – корову. Стоп! Это – и филологически и житейски – неправильно. Мужской род – не женский род с обратным знаком. Разумеется, это – не тема для очередного партийного собрания, но Андрей Васильевич примет сие как хорошую шутку. Он – еще тот забавник! Однажды объявил, что каждый член партии обязан быть "многочленом" – и долго хохотал по этому поводу. С чего бы? Теперь вот не станет полковником, а я – майором – провалили мы операцию, хотя совсем не при ихних делах. Вообще-то мне нужно быть поосторожнее: язык мой – враг мой. Но уж ежели припрет, я постараюсь его откусить – как Людмила. Так много мне открылось в нашей молодежи… Будьте готовы – всегда готовы! Начальство считает, что каждый готов к своей смерти: "Нажал на кнопку – чик-чирик, и ты уже готов". Как славно мы пели в вагоне. Вы вообще – славные: вам останется ваша молодая слава. Самое смешное – и мне чуток останется:  примкнувший, так сказать, к вам Шипилов.

Только, Зина, пожалуйста, будем оставаться в рамках. Не  при текущем моменте. Ночь – долгая, нам предстоит еще о многом поговорить. Без свидетелей, так сказать. С глазу на глаз…

Беспризорный костер. Сгоревшие дрова упокоили и свой пламень. Угли согревали только самоё себя. По ту сторону бывшего костра – невидимые темные очертания. Так тушью рисуют по туши. Рисовать просто. А вот ты попробуй нарисовать её портрет, а потом оживить его, чтобы убить. Конечно, лучше бы отпустить на все четыре стороны на волю Божью и никому не позволить пуститься в погоню. Ты уже на лыжах, Зина? Ну, с Богом, прощай… Хорошо мы посидели на дорожку. А я еще приму на посошок…

Но во фляжке уже не осталось забытья. Выбравшийся из палатки по малой нужде Амдерма подшагнул к костру, потрогал носком валенка обмякшее тело: "Готов капитан. Суровый мужик, хваткий. На душе, небось, - целая гирлянда. Ничего, и на старуху бывает проруха." Он поволок капитана в палатку, как рекрута – на гауптвахту.

 

С утра капитан чифирнул. Приказал команде круглое таскать, а квадратное катать. Его прекрасно поняли – абсолютно все забросили в вертолет. Куски снега с кровью приказал бросить в костер.

Лопасти ухватили корпус вертолета за воротник и утащили его на высоту двухсот метров над опозоренной тайгой.  Машина взяла курс на высоту 1079.

Из купы кедров вышагнул на лыжах маленький человечек. Он долго ходил по бывшему становищу, щупал то здесь, то там оснеженное хламьё, уверился, что было здесь человек девять-десять. Консервные банки пояснили, что стоянке – не более двух суток. Вздохнул: "У белых людей – черные дела…"

 

 

С высоты хорошо был виден у останца брезентовый сверток и – обещанная посылка. И еще – три трупа. Для посадки выбрали более-менее ровное место. Свою долю трупов и вещи команда выгрузила на площадку, потом воссоединила группу.

Расчистили место и поставили палатку по-штормовому. Ко всеобщему удивлению капитан кинжалом сделал два длинных разреза по правому борту палатки. Двоих загнал внутрь и приказал повторить в ней вчерашнюю обстановку, а сам подавал вещи внутрь через разрезы. Вдруг внутри кто-то захихикал: "Слышь, капитан, тут вроде по твою душу…". Сквозь разрез ему подали разворот тетрадного листа – да, это – поздравление с того света.. Мрачно спрятал в карман. Приказал стянуть с трупов обувь и кое-что из одежды. Колю приказал вообще не трогать, Рустаму оставить один валенок. Развернули брезент – опять жмурик. Вихлюн заржал, посмотрел на капитана: "Двойничок, однако…".

Приказав загрузить трупы в вертолет, капитан подошел к палатке, глянул внутрь, положил на скат китайский фонарик, застегнул две верхних пуговицы входа, тут же воткнул пару лыж и ледоруб. Долго смотрел вниз по склону, будто что-то прикидывая.

Забрался в кабину, приказал: "Запускай". Вертолет клюнул носом и скользнул под уклон.

Над кромкой леса сделали три круга, скорость – по минимуму. Затем зависли над овражком, где среди камней бился в тихих конвульсиях ручей. Первой вниз сбросили Люду, следом – Сашу, Колю и "подарок". На голову ему капитан нахлобучил свою кубанку.

Над кедром сбросили Юрия и Георгия.

Столкнули Игоря, взяли курс на палатку и вниз полетел Рустам. Семен поднял на руки Зину и шагнул к проёму. То ли его качнуло, то ли еще что, но двое схватили его за плечи: "Кончай дурить, капитан!"

Зина канула в снежной бездне.

Сделали еще круг.

- Ну что, домой, капитан?

- Шалишь, сцена не прибрана.  Вон там садимся.

 

Пробрались к овражку, обрушили на трупы груды снега. Нарезали полтора десятка пихточек, соорудили над ручьем настил, бросили на него кое-какое тряпьё.

Под кедром Семен достал поздравительную листовку, распалил костер, бросил в него ветки кедра, поломанные сброшенными трупами. Ковбойку Коли швырнули к основанию кедра. Разбросали еще несколько купюр, платок Люды. Капитан вытащил клинок из эбонитовых ножен и метнул его в сторону оврага, ножны обронил в снег.

- Ну, ты, капитан, и мастак, - восхитился Амдерма.

Семен упер в него явно видящий что-то другое взгляд.

Не дойдя полста метров до вертолета, Семен остановился и обернулся, даже сделал пару шагов…

- Куда ты, капитан, ты ведь уже лежишь в овраге!

Семен вернулся и показал Вихлюну растопыренную левую ладонь, на среднем пальце – боевой хевсурский перстень: "Кстати, я забыл вернуть тебе твой трофей".

Тут же острие проклюнуло правый висок Вихлюна.

Не веря глазам своим, Амдерма почти – почти! – успел выдернуть "Макарова", но уже переносица его ринулась внутрь мозга.

Вертолетчик остолбенел, прежде чем стал нашаривать автомат. А Семен уже стрелял в топливный бак.

Корпус  вертолета вобрал в себя всю ярость предветренного заката огненно, швырнул вниз по склону стрекозиные ломкие крылья.

Взрыв заглушил еще один выстрел, но снежные пелёны распахнулись, и Зина приподнялась, словно вспомнила что-то важное.

Невидящими глазами она сопровождала качение огненного шара вниз, к Лозьве, к реке смерти.

Потом медленно опустилась в снежную гробовину. Откуда ни возьмись, две снежинки спикировали с неба, за ними – еще две, а там и еще множество их товарок. Крупные – новогодние - для новопреставленной. Камера проталкивается средь хлопьев, устремляясь вверх, но облачности пробить не удается, мир необыкновенно бел и безлик, поэтому камера – в свободном падении к месту, где стоит на лыжах маленький человек в мансийском облачении. Черты лица строги и суровы, он словно вырезан из дерева.

Нет, он действительно вырезан из дерева. Он стоит в потайном лабазе святилища. По стволу сбегает белка и, не обращая внимания на фигуру, подбирается к сухому грибу и, держа его крохотными ноготочками, начинает обкусывать, бросая  вокруг осторожные взгляды. А вокруг – тайга, привычная, скромная, неброская, уставшая от человека.

 

Не все тайное становится явным. 

Рекомендуем прочитать: услуги страхования груза для бизнеса в Москве и области

Продолжение