Анна Андреевна Ахматова во время "процесса над Бродским" высказала так свое мнение: "Какую биографию они делают Иосифу…". "Они" – это советская власть и литературные чиновники, случайно остановившие свое внимание на поэте – "тунеядце". Замечание Ахматовой показательно: сначала она сама делала свою биографию, в частности – отказавшись покинуть советскую Россию, затем советская власть начала заталкивать её в нети, да так, что целых 14 лет Муза поэтессы молчала. Это было странное и страшное положение – ей было создано состояние внутренней эмиграции: двусмысленное положение незамечаемости, вычеркнутости, почти одиночества. Вместо злого рока её преследовал Иосиф Сталин, причем самым подлым способом – заставляя Ахматову страшиться за близких, в первую очередь – за сына, с которым у неё и без того были сложные отношения.

Это была слава наоборот, низведение на самый нижний общественный уровень – как понимала его советская власть. По всей видимости, исповедовалась формула: будущее поэтессы – это её прошлое. В этом смысле биография Ахматовой действительно уникальна, и она отдавала себе в этом отчет.  Превратно повторялась судьба Иова, только вместо Господа за дело принялся дьявол. Да, Ахматовой тоже приходилась стенать и просить у палача за своих близких, совершенно иной смысл приобрели её строки "И упало каменное слово на мою еще живую грудь…".

Пришла замкнутость – оборотная сторона горделивости (оборотной стороны самоуважения). "Каменное слово" постепенно стало превращать её в живой памятник, но не себе, а – Поэзии, страдающей российской Музе. Ахматова понимала уникальность своей судьбы и не могла не думать в своем месте в мировой литературе. Когда она назвала своих современников Марселя Пруста, Франца Кафку и Джеймса Джойса величайшими писателями двадцатого века, она не могла не думать о величайших поэтах этого же века, и последние годы до некоторой степени дали ей ответ на этот вопрос.

В последние же годы жизни Ахматова очень заинтересовалась творчеством Франца Кафки, который старательно (но не слишком) избегал, вернее – пытался избежать славы. Он осознавал уникальность своего писательского стиля, но не питал никаких иллюзий по поводу признания своей гениальности.  Вместо самоуважения Анны Ахматовой он отталкивался от самоуничижения, как отталкивается от дна ныряльщик, чтобы всплыть на поверхность.  Его состояние тоже - состояние "внутренней эмиграции", но уже по чисто психологическим мотивам. Молчаливый, он тоже создавал впечатление горделивости, но это была горделивость Слова, Словаря, Письменности. Его биография состоит из его произведений, что же касается женщин, то они играли вспомогательную роль в процессе творчества.

Не Кафка был явлен двадцатому веку, а двадцатый век – ему, и писатель не нашел в нем никакого отличия от веков предыдущих и не питал иллюзий по поводу веков будущих.  Безвременье было для него ВСЕВРЕМЕНЬЕМ. И этого, по всей видимости, не разглядела в нем Анна Андреевна Ахматова.

***

Другие уводят любимых, -
Я с завистью вслед не гляжу.
Одна на скамье подсудимых
Я скоро полвека сижу.
Вокруг пререканья и давка
И приторный запах чернил.
Такое придумывал Кафка
И Чарли изобразил.
И в тех пререканиях важных,
Как в цепких объятиях сна,
Все три поколенья присяжных
Решили: виновна она.
Меняются лица конвоя,
В инфаркте шестой прокурор…
А где-то темнеет от зноя
Огромный небесный простор,
И полное прелести лето
Гуляет на том берегу…
Я это блаженное "где-то"
Представить себе не могу.
Я глохну от зычных проклятий,
Я ватник сносила дотла.
Неужто я всех виноватей
На этой планете была?

Это стихотворение Анна Андреевна Ахматова написала в 1960 году, то есть еще до первой публикации перевода произведений Кафки на русский язык в журнале "Иностранная литература" №1 за 1964 год. Однако известно: Ю. Г. Оксман записал со слов Ахматовой: "Самое сильное ее впечатление за последние годы - чтение Кафки. Она его прочла по-английски - один томик.

Пробовала по-немецки - трудно". Речь здесь идет о романе Кафки "Процесс". То, что поэтессу не удовлетворил английский перевод романа и она пробовала читать его на немецком языке, говорит о важности для неё этого произведении, так что скорее всего это стихотворение имело в некоторой степени побудительной причиной именно прочтение ею романа немецкого писателя. Чтение романа "Процесс" состоялось, скорее всего, в 1959 году. В 1960-е гг. Ахматова с В. С. Муравьевым "разбирали по-немецки" сборник рассказов Кафки; "она понимала то, чего тогда у нас не понимал почти никто: какой это замечательный, великий и необходимый писатель". Н. А. Роскина вспоминала слова Ахматовой о романе Кафки "Процесс": "У меня было такое чувство, словно кто-то схватил меня за руку и потащил в мои самые страшные сны".

Вышеуказанное стихотворение иной раз называют "Подражание Кафке", что вряд ли возможно, и вот почему. В связи со всем  этим следует отметить важность для Ахматовой переклички с Францем Кафкой. При её огромном опыте параллельного и личного существования в координатах  советско-сталинской АНТИЮСТИЦИИ гениальное прозрение Кафкой "подпольной" юридической системы было понято поэтессой и осмыслено именно в плане политическом и современном, а не в каком-либо ином, к чему, разумеется, - множество предпосылок.

Почему стихотворение все же не имело заголовка ПОДРАЖАНИЕ КАФКЕ, понятно из двух положений:

1. Анна Андреевна Ахматова была вполне уверена в своей индивидуальной гениальности, и постамента для этого стихотворения из имени Кафки она делать не собиралась. Кроме того, её жизненный опыт, как и весь опыт Страны Советов, был овеществлен, а не "придуман", и эта историко-литературная разница слишком уж существенна, чтобы походя удостоить её традиции ПОДРАЖАНИЙ.
2. Известно, что во время эвакуации в Ташкента Ахматова (ноябрь 1941 – май 1944 г.г.) написала драму "ЭНУМА ЭЛИШ" (1943 – 1944 годы), в которой словно предсказала последующие события, связанные с известным постановлением "О журналах "Звезда" и "Ленинград" и "ждановщиной". По всей видимости, драма была настолько непрозрачна и сурова, что Анна Андреевна решила сжечь её 11 июня 1944 года в Фонтанном Доме, хотя в 1960-е годы попыталась восстановить её текст. Но это было уже другое произведение, и не исключено, что именно "Процесс" Кафки побудил поэтессу вернуться к драме. Теперь название её – "Пролог, или Сон во сне".
3. "Энума элиш" ("Когда вверху…") – эпическое произведение древнего Шумера о сотворении мира. Ахматова пыталась построить классическую драму с современными аллюзиями, но сама жизнь вокруг неё и в стране диктовала: "Когда вверху… ничего и никого нет".  Кафка не смог бы ничего написать в таких условиях наглого и тотального уничтожения целых народов без какой-либо оглядки на личность.
4. Это уже в Ленинграде, после ХХ съезда КПСС трагедия народов начала составляться из миллионов личных трагедий – экзистенциальное стало проявлять себя в искусстве и литературе, и у Ахматовой было множество причин ВСПОМНИТЬ.
5. "Пролог, или Сон во сне" повествует о литературно-общественном судилище над поэтессой Х – как тут не вспомнить о травле Ахматовой и Зощенко после 1946 года, Пастернака – после присуждения Нобелевской премии в 1958 году,  о процессе над Иосифом Бродским в 1964 году! Это все – ПРОЦЕССЫ, это все еще – Кафка, это рождение поговорки МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ КАФКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ!

Литературная судьба Анны Андреевны Ахматовой взбиралась и по синусоиде двадцатого века, чтобы рухнуть в провал тридцатых и сороковых годов, но, в конце концов, она окончательно упокоилась на поэтическом Олимпе. Она стала историческим персонажем, а это выпадает не часто на долю литератора.

Франц Кафка – безотносительно к фактам его биографии - вышел на орбиту мировой литературы практически случайно, но утвердился на неё практически незыблемо, причем памятником ему стали, собственно говоря, его произведения, ставшие всемирной притчей.
"Бывают странные сближенья"…
Бывают страшные сближенья…

Еще одно ЗАМЕЧАНИЕ:

14 леи поэтического молчания, постоянное давление советской власти и лично Сталина вызвали некий сдвиг в психологической крепости Анны Ахматовой. Она перестала доверять своему дару, вернее – стала в нем сомневаться.

Чтобы убедиться в этом, достаточно собрать и сопоставить все редакции "Поэмы без героя". Произведение 1942 года, начиная с 1946 года на протяжении полутора десятков лет исправлялось и изменялось поэтессой совершенно случайным образом. Анна Андреевна постоянно раздавала машинописные копии "Поэмы без героя" своим знакомым и требовала от них отчета о своих впечатлениях, причем часто читателями произведения оказывались люди, не адекватно представляющие себе поэзию вообще. Их замечания оказывались то случайными, то насквозь прозаическими, то даже нелепой отговоркой. Но Анна – то Андреевна воспринимала их всерьез! Расширяя круг своих доверительных отношений (а "Поэма" того стоила), поэтесса становилась на зыбкую почву сомнения в себе, в собственной Музе. Она реагировала на свой собственный посыл текста новым читателям ПЕРЕДЕЛКАМИ его – в угоду какому-то эфемерному здравому смыслу. По большей части переделки эти оказывались общим местом, что не всегда осознавалось Ахматовой.
Она калечила свой текст – потому что советская власть калечила её, как личность. Испытание на прочность было, по сути, чудовищной пыткой – Ахматова устояла, как человек, но поэтический дар иной раз изменял ей, отодвигаемый в сторону в силу чудовищных житейских обстоятельств.

Франц Кафка после 1912 года (новеллы "Приговор" и "Превращение" в таланте своем уже не сомневался. Обстоятельства его жизни способствовали его развитию, и даже болезнь, заставшая его на середине творческого пути, скорее способствовала творчеству, чем отвращала от него. У нас практически нет свидетельств того, как писатель реагировал на отклики критики и замечания друзей, но даже деликатность их (друзей), скорее свидетельствовала о том, что критиковать Кафку было бесполезно – это были разные уровни литературного познания и сознания. Неравенство сил, разумеется, не подчеркивалось, но подразумевалось. Масло и воду смешивать бесполезно – они все равно, в конце концов, расслоятся.

Но… просьба Кафки об уничтожении своего наследия, обращенная к Максу Броду, выглядит – в сравнении с ситуацией Анны Ахматовой – как акт чудовищного разочарования в своем читателе, в читателе вообще. Этот ясный, нисколько не циничный взгляд писателя на творчество и восприятие его выдает в нем философа, родившегося в результате воспитания и обучения, которые воспринимались и впитывались им без оглядки на внешний мир, который может быть каким угодно, только не настоящим. Его фантики – деньги, влияние, тщеславие, потуги на славу – работают на образ, а не на личность. Но образа вполне достаточно и в творчестве – это и стало фишкой Франца Кафки, умудрявшегося разглядеть в себе вселенские масштабы, причем личность его при этом бесстрастно умирала в очередном герое.

Анна Ахматова и Франц Кафка. Женщина и мужчина. Поэт и прозаик. Трагедия внутри народа и трагедия внутри человечества.

Личность  - это кокон поэт Анны Ахматовой.
Собственно литература – кокон Франца Кафки.
Бывают странные сближенья – чтобы разойтись в противоположные стороны.

31 мая 2011