ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ТАЙНА АМАЛИИ.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. НАКАЗАНИЕ ДЛЯ АМАЛИИ.
Не знаю уж, чего больше - простодушия или лукавства в "Примечаниях к "Замку" Макса Брода. Возводя происхождение "Замка" к роману Божены Немцовой "Бабушка" и лдаже упомянув в Приложении фамилию Сортини из романа Немцовой, он как бы в упор не видит самое начало главы 17 в "Замке":

"В Замке есть один вежливый чиновник, зовут его Сортини". - "Слышал я о нем,-сказал К.-Он имеет отношение к моему вызову". - "Не думаю,-сказала Ольга.-Сортини почти никогда официально не выступает. Не перепутал ли ты его с Сордини - через "д"? - "Ты права,-сказал К.-То был Сордини".

Этим крошечным диалогом Кафка со свойственной ему осторожностью, но недвусмысленно сообщает, что предвидит намеки на зависимость его романа от Бабушки" Божены Немцовой и отметает их. Нет, к "вызову" им К. на предполагаемую очную ставку с Замком Божена Немцова отношения не имеет. Историю Амалии от истории Христель отделяет не только изобретательно употребленная несхожесть, по сути, букв "д" и "трактирщица"; да, вышли обе эти истории с одного немецко-чешского двора, только история с Христель, забронированная сентиментальностью, Замком спровоцирована и Замком же благополучно разрешается. История же с Амалией поименована Тайной Амалии", да и последующий за её гордым отпором чиновнику из Замка остракизм её семейства Деревней назван "НАКАЗАНИЕ ДЛЯ АМАЛИИ". ГРАНИЧАЩАЯ С ПОДЛОСТЬ ОСТОРОЖНОСТЬ ЛЮДСКОГО СООБЩЕСТВА автор описывает так лобово и последовательно, как какой-нибудь ученый-энтомолог - процесс уничтожения трутней в пчелином рое перед зимовкой. Инстинкт самосохранения - первый жизненный инстинкт, и Деревне он присущ вполне и самодостаточно. И здесь, быть может, нам следует вернуться к "предполагаемой религиозности" романа.

"-Нет,-сказала Ольга,-упрекать никого нельзя, никто не мог поступить по-другому, тут уж действует влияние Замка". - "Влияние Замка,-повторила Амалия,-Рассказывает всякие сказки про Замок?" действительно, про "Замок" рассказывают всякие сказки, в том числе - и про Замок как таковой. Интереснее же всего то, что Франц Кафка , как бы предчувствуя эти "россказни", сам подбрасывает дров в литературную топку.

"-Да, конечно,-сказала Амалия,-но заинтересованность у людей тоже бывает разная, я слыхала об одном молодом человеке, который день и ночь думал только о Замке, все остальное забросил, боялись за его умственные способности, потому что все его мысли были там, наверху,, в Замке. Но в конце концов выяснилось, что думает он вовсе не обо всем Замке, а о дочке какой-то уборщицы из канцелярии, наконец, он заполучил её, тогда все встало на место". Разве не издевательски звучит этот пассаж о первой, юношеской, поэтической, требующей своего выражения влюбленности? Но эту, обывательскую, точку зрения высказывает именно гордая Амалия. А о том, что автор переживает в романе перипетии именно своей жизни, свидетельствует следующая за этим фраза, будто скалькированная с "Письма отцу": "даже отец… никогда не умевший выбирать слова и сдерживаться, особенно у себя дома…"

итак, чиновник приглашает Амалию в гостиницу (не в Замок!). она бросает клочки его письма в лицо посыльному. Вся Деревня, напуганная этой дерзостью, отворачивается от неё и семейства. "Но, как я уже говорила, людям больше всего по душе пришелся счастливый конец всей истории, если бы мы вдруг пришли и объявили, что уже все в порядке, что, к примеру, тут произошло недоразумение, и оно уже полностью улажено или что хотя тут и был совершен проступок, но он уже исправлен, более того: людям было бы достаточно услышать, что нам благодаря нашим связям в Замке удалось замять эту историю - тогда нас наверняка приняли бы с распростертыми объятиями, целовли, обнимали, устраивали бы праздники, так уж не раз случалось на моих глазах с другими".

Казалось бы, это напоминает историю возвращения грешника в лоно церкви. Но… читаем далее:

"Но даже и такие сообщения не были нужны: если бы мы только сами вышли к людям, решились бы восстановить прежние связи, не говоря ни слова об ИСТОРИИ С ПИСЬМОМ (выделено мною), этого было бы вполне достаточно, с радостью бы все отказались от всяких обсуждений, ведь тут, кроме страха, всем было ужасно неловко, потому что от нас и так все отшатнулись, чтобы ничего об этом деле не слышать, ничего не говорить, ничего не думать, чтобы не иметь к нему никакого касательства. КОГДА Фрида ВЫДАЛА ВСЕ ЭТО ДЕЛО…" (ВЫДЕЛЕНО МНОЮ(

И ТУТ НА ПАМЯТЬ ПРИХОДИТ ИСТОРИЯ С письмами Франца Кафки к Фелиции Бауэр, и гостиница "Асканийское подворье", и разрыв помолвки, и потрясение всех при сем присутствующих… действительно, Фрида-Фелиция "выдала все это", но дирижировал-то событиями сам автор романа, сам незадачливый жених..

Недавний пример: Иосиф Бродский решительно отметал всякое влияние событий жизни, как таковых, на НАСТОЯЩУЮ ПОЭЗИЮ. Он надмирно, могучей птицей кружит над грешной землей, но ведь не с закрытыми же глазами. Будь он столь же последователен, сколь и талантлив, ему не пришлось бы возводить поэзию в квадрат надмирности. ВСЯ ЛИТЕРАТУРА соткана, так же как из слов, - из чувств и обстоятельств. Прежде чем стать божественной, ОНА вещна, И РОМАН Франца Кафки "Замок" (к примеру!) - тому пример. "Писать - это значит творить молитву". Но молитва эта устремлена к небесам с земли. Уж, казалось бы, как ни шатко было положение писателя Франца Кафки на грешной земле, как ни мало он похож на Антея, но не стоит нам прикидываться Гераклами, вознося его к эмпиреям и отрывая от земли. Обратимся еще раз к главе 18:

"А Амалия не только несла все горе, но у неё хватало ума все понять, мы видели только последствия, она же видела суть дела, мы надеялись на какие-то мелкие облегчения, ей же оставалось только молчать, лицом к лицу стояла она с правдой и терпела такую жизнь и тогда и теперь".