ГЛАВА ПЯТАЯ. У СТАРОСТЫ
ЭТА ГЛАВА – УЛЫБКА Кафки. И БЕЗ УЛЫБКИ ЧИТАТЬ ЕЁ НЕВОЗМОЖНО. Но улыбка автора - мудрая, поэтому, отулыбавшись, читателю стоит задуматься - что же так забавляет писателя?

Но в начале главы Кафка заставляет К. задумываться над своим положением. "К. был не слишком далек от того, чтобы счесть своё положение удовлетворительным, правда, после каждого прилива чувства удовлетворения говорил себе, что именно в нем и коренится опасность". "при таких обстоятельствах, не будь он постоянно настороже, вероятно, могло случиться, что однажды он, несмотря на всю любезность властей и несмотря на идеальное исполнение всех столь преувеличенно легких служебных обязанностей, польщенный оказанными ему мнимыми одолжениями, в личной жизни поведет себя так неосторожно, что здесь и допустит какой-нибудь промах, и власти, все еще мягко и дружелюбно, словно бы нехотя, но во имя какого-то, неизвестного всем, кроме них, закона, вынуждены будут вмешаться, чтобы убрать его с дороги". "они прямо-таки взваливали на себя любое бремя - можно было возложить на них все, а самому оставаться ни к чему не причастным".(Р.-К.)

В каких случаях наша "самость", наше внутреннее я ни к чему не причастно? Безусловно - в животном состоянии, в состоянии неодухотворенности - отсутствия души, как таковой. И - в состоянии, например, буддийского просветления. Франц Кафка - в силу своего пограничного состояния между жизнью и смертью - уже достаточно приспособился к состоянию (хотя и ранее он не очень-то обольщался) Майи-видимости мира и в некотором смысле - трезвому его анализу. Власти, инстанции, законы не выходят из головы его героев, и разговор К. со старостой - словно дискуссия схоластов, во всяком случае таковой нам представляет её автор. А начинается дискуссия - опять-таки - с "землемерской" проблемы. Наверное, нам пора уже повнимательнее присмотреться к этому слову ЗЕМЛЕМЕР: речь идет о мере земли, мере мира, мере жизни, наконец. А староста имеет в виду прежде всего корпоративные интересы и интересы общины: :"К. сожалению, в землемере мы не нуждаемся. Тут для него не нашлось бы ни малейшей работы. Границы наших маленьких хозяйств обозначены, все аккуратно размежевано. Перемена владельца случается редко, а маленькие межевые споры мы улаживаем сами. Следовательно, на что нам землемер?" (Р.-К.)

Но у властей (каких именно?) совсем иные намерения - в "свойственной им категорической манере сообщили, что будет приглашен землемер. И общине поручено держать все необходимые для его работы планы и записи. Вас это распоряжение, естественно, не касается, не могло касаться, потому что было это много лет назад, и я об этом не вспомнил бы, если бы теперь не был болен и у меня не достало бы времени поразмыслить о забавных случаях". (Р.-.)

Ничего себе - забавный случай! Разве речь идет не о втором пришествии Христа или чего-то в этом роде!? Разве не грозит нам всем - по легенде - Верховный Суд? Староста и сам этого не отрицает, но староста – забавник многосмыслен: "Существует ли контрольный орган? Да только контрольные органы и существуют. Конечно, они не занимаются явными ошибками в грубом смысле этого слова, ведь ошибок-то не случается, и даже если однажды ошибка случилась, как в вашем случае. кто же в конце концов рискнет сказать, что это - ошибка.



-Это было бы уже нечто новенькое! - вскричал К.

-Для меня это нечто очень странное, - сказал староста."

Староста-агностик высказывает высказывает сомнение в том, что последующие контрольные органы выявят ошибку. Итак - ошибка, и ошибка - "старенькая". Что же в конце концов имеет в виду староста, и с чем никак не может согласиться К.?

-Вы, господин староста, постоянно называете мой случай незначительным, и тем не менее он дал много работы большому количеству чиновников, и даже если сначала он, по-видимому, был очень незначительным, тем не менее благодаря усердию служащих, вроде Сордини, ему придали громадное значение. К сожалению, и совершенно против моего желания. Мое честолюбие не достигло такой величины, чтобы позволить возникнуть и обрушиться относящейся ко мне колонны бумаг, я предпочитаю работать за маленьким чертежным столиком в качестве самого обыкновенного землемера".(пер. Райт-Ковлевой)

автор выстраивает замечательную цепочку "пришествие Христа - христианство - богословие" и тд и тп. И здесь уже привходящее заслоняют суть дела. "Нет, - сказал староста, - случай ваш - не важный. В этом смысле у вас нет причин для жалобы, ваш случай среди незначительных - самый незначительный. Объем работы не определяется степенью важности дела, вы все еще очень далеки от понимания устройства нашего ведомства, если так полагаете. Но даже если его рассматривать с точки зрения объема работы, случай ваш - самый мельчайший. Обыкновенные случаи, то есть, случаи без так называемых ошибок, задают работы много больше, к тому же, конечно, работы много плодотворнее…" (пер. Райт-Ковлевой)

несмотря на все старания супруги старосты и помошников К., все равно не обнаруживается папка с так называемым делом землемера.

И почему-то НИ У КОГО не возникает вопрос, который был бы задан в любом цивилизованном обществе: "Ваши документы, уважаемый? На худой случай - графское приглашение? Ах да, его и быть не могло…но в таком случае как вы узнали, что о приглашении все же шла речь? При помощи Духа Святого?" Не исключено - а у Кафки ничто исключено быть не может. Сама завязка романа - Божественного оттенка, никак не иначе. И тогда получается: К. - ПОСЛАН, словно Замок, графское ведомство имеет и другие пути общения - помимо бумажно-бюрократических. В романе этот круг замыкается, ПОЧТИ замыкается, потому что Божественный промысел, прежде чем вернуться к Богу же, должен прожить земную жизнь - в Деревне, выполнив предназначенное ему и - во всяком случае - СЛУЖА ПРИМЕРОМ.

Конечно, все вышесказанное - всего лишь предварительное суждение читателя, требующее дальнейшего материала и дальнейшего развития этой мысли, но держать "столько-то в уме" при последующем чтении желательно и даже необходимо.

Неоднократное обращение читательского внимания к письму Кламма подчеркивает еще и следующая деталь: К. накалывает его на гвоздь в стене, а перед уходом к старосте снимает письмо с этого гвоздя, словно автор настаивает: "Обратите внимание, перед вами - гвоздь сезона!" Что ж, комментарий старосты этого письма способен, быть может, внести какую-то ясность.

Наверное, самое время вернуться к событиям личной жизни Кафки в период увлеченности им женой Эрнста Поллака: история этой четы была известна всей Праге, следовательно - и родителям писателя. Староста со своей подагрой и его деловитая , во всем помогающая супруга вполне могли символизировать для автора его родителей, тем более что поучающими речами отца Франц был полон по самое горлышко" с самого детства. Письма и телеграммы, на которые были столь тароваты влюбленные, не оставались тайной и для родителей писателя - почту он получал как на работе, так и дома. Интересно, что именно в доме старосты К. высказывает прискорбно: "Затем впоследствии одно цеплялось за другое, пока, естественно, не к добру, не заменили меня, а теперь грозят выгнать".

Не следует забывать и того, что староста назначен "непосредственным начальником К., и того, что отец для Франца, при всей сложности отношения к нему, в конце концов "ВЫЗВАЛ сына из инобытия энтропии, так что не пренебрежем продолжения разговора:

"-В известной степени ваше предположение верно, - согласился староста. - Вы правы в том смысле, что указания из Замка нельзя принимать за чистую монету. Так ведь осторожность необходима повсюду, а не только здесь, и тем необходимее, чем важнее указание из Замка, как в вашем случае. но то, что вы упомянули о приманке, - мне это не понятно. будь вы повнимательнее к моей речи, тогда вы бы непременно поняли, что вопрос с вашим вызовом сюда слишком сложен для того, чтобы мы могли здесь на него ответить за время нашей краткой беседы.

-В таком случае остается сделать вывод, что все очень неясно и неразрешимо,, за исключением того, что меня изгоняют.

-Кто осмелится вас выгнать, господин землемер? - воскликнул староста. - Как раз неясность с предысторией вопроса гарантирует вам самое вежливое обращение, только вы, по-видимому, чересчур чувствительны. Никто вас здесь не удерживает, но тем не менее и не прогоняют".(пер. Райт-Ковлевой)

Последнее позволяет нам вновь вернуться к толкованию письма Кламма старостой: "…в нем не сказано ни слова о том, что вас назначают землемером; напротив, речь идет в основном только о графской службе, и даже этого не высказано с определенностью. Вы только приняты, "как вам известно", то есть, бремя доказания того, что вы приняты, возлагается на вас самих".

Добившись всего ого, что он имел, отец Кафки - собственным трудом и собственными способностями - вполне мог возложить бремя доказывания на своего своеобразного сына, не желающего идти предопределенным родителем путем (и все-таки наполовину смирившимся с этим решением).

Итак, клубок множества аспектов и проблем жизни писателя (и не только его) сплетен в пятой главе романа: семейные и любовные отношения, писательское призвание и работа ради куска хлеба, призывы низмененного бытия и устремленность в горние выси - духовного и религиозного порядка. Одновременно это - и игра: Замок выглядит карточным домиком, из-под которого автор поочередно вытаскивает то одну, то другую - в совершеннейшем беспорядке, казалось бы, - карту, стараясь не обрушить до срока карточное строение, и что это - именно игра, подчеркивается некоторыми деталями и интонациями повествования, которые сами по себе служат для читателя как бы разрядкой в столь многоосмысливаемом тексте. Все-таки, все-таки Кафка не избежал влияния не слишком им одобряемого Фридриха Ницше, что же касается Кьеркегора, "…во всяком случае, он находится на той же стороне мира". (Дневник, 21 августа 1913).