ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПЕРВЫЙ РАЗГОВОР С ТРАКТИРЩИЦЕЙ.
Автор настойчиво подчеркивает усталость и долгий отдых К. и вдруг: "- Кажется, я тебя понимаю, - сказала она, уцепившись за его шею и хотела еще что-то сказать, но не сумела вымолвить ни слова, и так как стул стоял рядом с кроватью, она, покачнулись и упали в неё. Они лежали вместе, но не слишком, как тогда, ночью. Она домогалась чего-то, и он жаждал того же; гримасничая, неистовствуя, так что груди её расплющились под напором его лица, устремились они друг к другу, но их объятия, их возбужденные тела не позволяли им забыться, а напоминали, что их долг - обретение друг друга; как собаки в ловушке безнадежно роют землю, так они зарывались в тела друг друга и разочарованно, беспомощно, старались добраться до огрызка наслаждения, раз за разом вылизывали они лица друг друга. Только усталость заставила их благодарно утихомириться. (Р.-К.)

Скорее всего, именно так представил Кафка встречу с Миленой в Гмюнде - через полтора месяца после счастливых весенних дней. Ведь после встречи в Гмюнде письма его Милене приобретают совершенно иной оттенок и - уж во всяком случае - не свидетельствуют о любви счастливой.

Далее на страницы романа вступает трактирщица при двусмысленной поддержке помошников К. он сообщает, что женится на Фриде, и та - коленопреклоненная - вопрошает: "Почему я? Почему именно я избрана для этого?" И - страстен становится её "неистовый" поцелуй, долженствующий как бы стать знаком благодарности за предложение.

Трактирщица тут же заводит речь о "гарантиях", поскольку К. - "чужак" и семейные его обстоятельства никому не известны. А ведь и на самом деле так Франц Кафка уже в очередной - третий! - раз обручен: пока он счастливо "прохлаждается" в Вене, в Праге его ожидает невеста Юлия Вохрыцек. И К. заводит речь о "нотариусе" и одновременно: "Вмешается и еще какое-нибудь графское ведомство. Впрочем, я еще кое-что обязан сделать до свадьбы. Я обязан поговорить с Кламмом".

А Клемм как раз это ведомство и представляет. Давайте на первый случай представим себе, что Клемм символизирует для Кафки, как пишут многие исследователи, мужа Милены Эрнста Поллака. То, что Фрида объявляет себя любовницей Кламма, вполне объяснимо, если вспомнить, как мало она для него значила в семейной жизни, окруженной сонмом его многочисленных любовниц. И если в фигуре трактирщицы писатель изображает богемную среду четы Поллаков, то въяве предстает его тонкий сарказм и достаточно трезвый взгляд на положение вещей.

"Правда, я не имею отношения к Замку, я просто женщина и трактирщица в этом заведении последнего разряда - пусть не последнего, но далеко и не первого - и, быть может, моему объяснению вы не придадите никакого значения, но в своей жизни я повидала многое и встречалась с многими людьми, да и всю тяжесть хозяйствования в трактире несу одна. Мой муж, правда, добрый малый, но хозяин он никакой и никогда не понимал, что такое ответственность. К примеру, только благодаря его безалаберности - а я в тот день с ног валилась - вы находитесь здесь, в деревне, и нежитесь у нас на кровати". (Р.-К.)

"Середнячки" – вот как характеризует Кафка свое литературное окружение, да и могло ли быть иначе для него, ориентировавшегося на вершину - Гете! А ситуация с мужем трактирщицы забавнее еще больше - как раз благодаря "безалаберности" Макса Брода не опубликовавший еще ни единой строчки Франц Кафка попал в список перспективных молодых писателей!

Кафка, конечно же, дает характеристику и себе - хотя бы словами трактирщицы: "Вы не из Замка, вы не из деревни, вы - ничто! Да, к сожалению, вы еще кое-что - чужак, тот, кто всегда в пути и всегда лишний, кто постоянно доставляет всем хлопоты…" именно так воспринимает себя и писатель и не стесняется отмечать это множество раз в своих дневниках и письмах.

Но самый "праведный" гнев трактирщицы вызывает то, что он собирается поговорить с Кламмом. Да, это так - Кафка в письмах Милене неоднократно заявляет о своем желании встречи с Эрнстом Поллаком, но продолжает эту тему в романе следующим образом: "…это еще не значит, что я готов выдержать взгляд Кламма, когда между нами не будет двери, или что я не выскочу из комнаты при одном его появлении". Хотя в данном случае Кафка, безусловно, наговаривает на себя: при всех тех страхах, нервозности и сомнениях, предшествующих всем его объяснениям, он практически никогда ("Письмо отцу" - случай особый и требует специального и обстоятельного разговора) НЕ УВИЛИВАЛ от решающих и разрешающих обстоятельств. "Я все равно в выигрыше, свободно выговорившись перед влиятельным лицом".

А вот и Милена объясняет свои семейные отношения голосом Фриды: "Кламм обо мне больше знать не хочет. Но, конечно, не потому, что появился ты, любимый, - ничто подобное на него повлиять не может. Да, пожалей, - я думаю, - это его рук дело, что мы сблизились под стойкой: благословенный, а не проклятый час".

Это высказывание - одно из самых что ни на есть фактографических в романе, оно - словно цитата из писем Милены Кафке.

Писатель, узнавший не только похвалы, но и порицания в свой адрес, не может не вложить в уста трактирщицы и следующего пассажа:

"-В наших местах вы всего несколько дней, и уже хотите все знать лучше местных, лучше меня, старой женщины, и Фриды, повидавшей и послышавшей так много в гостинице. Я не отрицаю возможности достичь чего-то даже вопреки предписаниям и старым обычаям; я не испытала ничего подобного, но так называемые примеры этого имеются:, что, может, оно и так. Но тогда это, конечно, происходило совершенно иначе, чем действуют вы, постоянно говоря: "Нет, нет", уверясь в своей правоте и пропуская мимо ушей слова ваших доброжелателей!. (Р.-К.)

не включавшийся в критические баталии Франц Кафка практически на пороге своей смерти высказал понимание действительного положения своего в литературе. Но - и не только в литературе. Повторяя мысль трактирщицы, Кафка констатирует: "Мое положение в высшей степени ненадежно…" - "Но Фрида - частица моего дома, и никто не имеет права называть её положение ненадежным".

Милена Есенска-Поллак, так же как и Кафка, была больна туберкулезом, и многие их письма, особенно перед разрывом, были посвящены этой теме, и - по сути - в романе впервые зазвучал мотив обреченности. Пока это - как бы случайные тревожные нотки. О семействе Барнабаса: "…ох, да уж лучше там, чем в гостинице". Почти догадка К.: "…будто они - помошники ваши, а мои - стражи".

Однако не случайна и фраза "…появления рука об руку с Ольгой, видимо, выдававшего сближение с семьей Барнабаса". "Рука об руку" - не об обручении ли с Юлией Вохрыцек, отец которой был еврейским религиозным функционером, вспоминал автор?

Равновесие ситуации автор полагает восстановить достаточно странным образом, по словам трактирщицы, её "любимая малышка покинула - в некотором смысле - орла, чтобы соединить свою судьбу с таким слепым кротом". Кафка - и в дневниках, и в своих произведениях - упоминает - в общем-то - таинственное, живущее вне солнечного света животное. При всей фактической существенности сравнения, есть здесь и кое-что подспудное - напоминание о недрах земных, о неизвестности могилы, быть может, и, конечно же, - о безбрежности неизведанного. Писатель - и на краю - заявляет: "…не знающий обычно отваживается на большее, и поэтому я охотно постараюсь на некоторое время воспользоваться своей неосведомленностью и, пока хватит сил, быть может, терпеть её дурные последствия".

"-Уж не опасаетесь ли вы, - а неосведомленному все кажется возможным, - уж не опасаетесь ли вы за Кламма?"

Скажете: смешная угроза до смешного наивного человека! Боже упаси меня в очередной раз умозаключить, что автор здесь "бросает вызов обществу"!а если это - ни много ни мало - вызов судьбе? Но у нас для этого материала и слишком много и слишком мало, нас ожидают следующие, спешащие нам навстречу главы.