Глава вторая. БАРНАБАС.
События в ней разворачиваются таким образом, что, - казалось бы, волшебным образом - исполняются все ожидания главного героя. Все, кроме одного: ему заявлено, что никогда он не получит разрешения явиться в Замок. Правда, в первой главе К. уже пытался отправиться в Замок, но не сумел - опять-таки волшебным образом - даже приблизиться к нему. Герой отнес сие на счет улочек и снежных сугробов, но теперь ему уже недвусмысленно заявлено по телефону: НИКОГДА.

"-Хорошо, - сказал К. и повесил трубку".

В этом "хорошо" - казалось бы - покорность, но при всем том звучит и так: "Хорошо же!" - как не смиренное полуобещание-полуугроза. И дальнейшие события подтверждают это - К. ожидал борьбы, К. к ней готов.

Что СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ - к этому мы привыкли и словно бы даже пропускаем это мимо своего сознания, фактически воспринимая эту игру вполне серьезно - на бытовом плане. Вот и К. включается (вынужден включиться) в игру, тем более что начинается она на условиях, им же предложенных, - с помошников. Он пообещал прибытие помошников, и вот они - здесь. Правда, они - неизвестные ему люди, а и других он ожидать не мог. Ему не за что глазом зацепиться на них, они ускользают от его разумения как "змеи". Эти помошники - эманация Замка, таким способом Замок приближает его к себе, одновременно выдавая ему идею посредничества, а для того чтобы у К. никаких сомнений не оставалось, ему дарован и курьер - простой деревенский парнишка.

Герой получает из графской канцелярии письмо и мысленно исследует его вдоль и поперек, в подтексте и в надтексте. "В письме кишмя кишели: предложение работы, служба, начальство, условия работы, оплаты, отчетность, ответственность и даже, кроме всего прочего, даже нечто личное выражалось тоже с той точки зрения. Пожелай К. стать работником, он может им стать, но - К. представил себя во всей ужасающей серьезности - безо всяких перспектив в любом другом месте. К. знал, что действительное принуждение ему не угрожает и не боялся его, по крайней мере, здесь, но давление окружающей среды, привычка к разочарованиям, незаметное, но настойчивое влияние каждого неудачного мгновения - этого он, конечно, опасался, но несмотря на риск, он вынужден был отважиться на борьбу. Письмо даже не умолчало о том, что К., прежде чем начать эту борьбу, должен на неё отважиться; высказано это было с тонким расчетом, , и только беспокойная совесть - беспокойная, но не нечистая! - могла это заметить; это были слова "Как Вы знаете" - относительно его приема на работу; К. представился и с этого мгновения уже знал, как обозначено в письме, что принят".

Призвание - вот о чем идет речь, с моей точки зрения, причем призвание не Божественное, а п человеческое, земного плана; пока, во всяком случае, речь о Божественном Промысле не идет.

Наша стезя нам ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ, а не ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ - даже на протоптанной дорожке нас нет до поры до времени, и от нас зависит не только наша собственная участь, но и участь этой самой натоптанной дорожки, кою возможно изукрасить и колеями и придорожным садом.

В конце письма - неразборчивая подпись и объяснение её: "Начальник Н-ской канцелярии". Зная тончайший юмор Кафки, можно бы было подсластить пилюлю Максу Броду и расшифровать это так: "Начальник Небесной канцелярии". Сколь ни обидно это выражение, означающее для нас покорность, но и вызов Судьбе, нам также не следует оставлять его вне поля зрения нашего чтения, если мы не собираемся пропустить что-либо из сказанного автором.

Итак, интрига романа вполне заявлена, и то, что во главе её - "некто землемер", для которого к тому же в Деревне нет никакой работы, ни в коем случае не должно нас обманывать: скорее, если судить по поведению обитателей Деревни, то толпящихся около К., то прячущих от него свои лица, РЕЧЬ ИДЕТ ИМЕННО О ПИСАТЕЛЕ. А учитывая характер профессии Кафки, К., конечно, мг представиться и юристами тогда интерес крестьян к нему, и страх перед ним также обоснованны.

Юрист в писателе Франце Кафке усиливал именно его литературную отточенность. Логика построения почти всех его произведений носит чаще всего юридический оттенок: право и вина, Закон и ответственность перед ним… А так как герои Кафки являются или не являются носителями этого Закона в своей душе (или хотя бы - отражения его), они дефилируют перед нами не в качестве примера Правосудия, а в качестве примера признания права на Правосудие, заработанного своей (а также - чужой) жизнью. Но если в первом случае это - жизненная стезя героя, то во втором жизненные обстоятельства сопутствующих герою персонажей, которые он - вольно или невольно - ставит себе на службу.

По логике вещей отношения людей обоюдозависимы и обоюдоостры. Но - давайте вспомним! - в предыдущих двух романах ("Америка" и "Процесс" )вовлеченные в орбиту действия главного героя персонажи до встречи и после встречи с ним не претерпевают никаких изменений, словно автор ратует за чистоту эксперимента и старается исключить из романа множество побочных сюжетных линий, могущих отвлечь читателя от главного. Главного - чего?

Карл Россман в юные свои годы затерялся в пространствах Америки. Тридцатилетний Йозеф К. бросился навстречу судебной опасности. Еще более повзрослевший К. проделывает долгий-долгий путь, причем - не сразу из родного городка, а изрядно поколесив по чужим местностям, чтобы попытаться подступить к Замку, и оказывается остановлен (кем же?) на этих подступах.

Казалось бы, 30-40-летний человек, много чего повидавший в своих скитаниях и набравший порядочно опыта, мог при затруднениях и преградах опереться на опыт прежних побед и удач, но на память К. приходит всего одно-единственное воспоминание из юности, когда он наконец взобрался на высокую стену соседнего с храмом кладбища (на самом деле бывшего вблизи обиталища семейства Германа Кафки в Старом городе Праги), и"не было никого его величественнее". "Чувство этой победы, казалось, стало ему опорой на всю жизнь, и не так уж это безрассудно, так как теперь, через много лет, снежной ночью, пусть он и ухватился за Барнабаса, оно пришло ему на помощь".

И все-таки, все-таки не так уж оно и оптимистично, это воспоминание - ассоциации с кладбищем вряд ли безобидны (тем более - для смертельно больного автора). Нет и не может быть проходных деталей для писателя. старавшегося "докопаться до самых темных глубин".