В "ЗАМКЕ" — ВМЕСТЕ С ФРАНЦЕМ Кафкой
Глава первая. Прибытие.
Сколько раз во время своих прогулок по Праге - в любую погоду, в любое время дня и ночи - Франц Кафка останавливался на набережной Влтавы или на Карловом мосту, вглядываясь в очертания Градчанского замка!

И вот теперь К., прибыв невесть откуда невесть куда, всматривается в "мнимую пустоту" Замковой горы, стоя на мосту, соединяющем проезжую дорогу с Деревней. Эта мнимая пустота, привлекшая пристальное внимание К., скорее всего не обратит на себя читательского внимания, потому что название романа уже непреложно владеет им, отчего же не быть пустоте мнимой - хотя бы по погодным условиям, обозначенным автором. Но на той же странице К. спрашивает: "В какую деревню я забрел? Разве здесь есть Замок?" и тут же желает "убедиться, не привиделось ли, чего доброго, ему во сне предыдущее сообщение". Если К. "прибыл" и всматривается в "мнимую пустоту", то отчего он спрашивает, в какую деревне он попал, и сомневается, есть ли здесь Замок. Сообщение о Замке графа Вествеста ему словно "привиделось во сне", и тем не менее К. тут же заявляет, что он - "землемер, приглашенный графом". И что утром прибудут его помошники с приборами.

Далее следуют телефонные перенговоры и… "К. насторожился. Следовательно, Замок признал его землемером. С одной стороны, это было неблагоприятным признаком, потому что показывало, что в Замке имеею о нем все необходимые сведения и, улыбаясь, предвкушают схватку. Но, с другой стороны, это было признаком и благоприятным, так как выказывало, по его мнению, что его недооценивали, и что у него больше шансов, чем он мог надеяться с самого начала. А если подумать, что с помощью этого явно обдуманного полупризнания его права на должность землемера могут постоянно держать его в страхе, то заблуждаются: его слегка напугали, да и только".

В этом отрывке сказано уже очень много и все-таки - недостаточно: землемер К. так полупризнанным и остается до конца романа. Да это, в общем-то, - всего лишь повод, затравка для дальнейших событий и ожиданий главного героя и - читателя. Главное, речь уже недвусмысленно заходит - пусть обиняками - о некоей борьбе или предвкушении борьбы. В начальных эпизодах К ведет себя весьма находчиво, словно не раз уже попадал в переделки и и чуть ли не ходу готов "срезать подметки" - так он умеет подать себя и Шварцу, и трактирщику.

К. - лет тридцати-сорока, при нем наличествует потрепанная одежда, тощая котомка да суковатая палка - уж профессию странника он-то вполне освоил. А трактирщику он заявляет, что подобные ему уезжают от жены и детей, чтобы через несколько строк опровергнуть и это: Я всегда предпочитал быть свободным". Он даже "подозревает, что жизнь наверху, в Замке, не придется ему по вкусу". Хотя еще вчера вечером К. не подозревал о существовании Замка, сегодня утром он, основываясь на скудных сведениях о нем, явно претендует на роль не зависимого от него и связанного с ним лишь деловыми отношениями человека.

И еще кое в чем признается он трактирщику: "… я не могуществен, сказать тебе по секрету - в самом деле, нет. И вследствие этого, вероятно, к власть имущим испытываю не меньшее уважение, чем ты;только я не так откровенен, как ты, и не собираюсь болтать об этом на каждом шагу".

Вот так - по секрету всему свету - объявляет К. свое кредо Замку.

Запомним связь "Замок" - "власть имущие", но внимание обратим на вторую часть высказывания об "откровенности" и "болтливости" - по сути, здесь речь идет об откровении литератора, то есть, автора Франца Кафки. а если мы еще вспомним о том, как сказал Макс Брод что роман начинал писаться от первого лица, да и, скажем так, имя героя К. также весьма прозрачно, то и сама характеристика героя - лет 30-40 (как раз возраст Кафки в период работы над романом), потрепанная одежда (известно. Что некоторые костюмы автор носил чуть ли по десять лет), дорожные атрибуты (длительные пешие прогулки и даже путешествия - давнее увлечение автора), устремленность к свободе (в том числе - и от семьи) была органична для Кафки.

Тем не менее отпечаток некоей двойственности лежит на герое - он робок и отважен одновременно, проницателен и наивен, не страшится химер и и в то же время вызывает их в своем воображении. Первыми же страницами автор настраивает читателя: будь внимателен, анализируй, перед тобой - герой недюжинный, но в чем его особенность –придется угадывать; я не собираюсь облегчать твоей задачи, читатель, и не потому, что не умею этого делать (а ведь на самом деле не умею!), а из-за одинаково трудного с тобой, читатель, плавания по морю житейскому, устремленности к неизвестным Америкам и того паче - к горним вершинам.

Мы можем подозревать два варианта авторской задумки: или он заранее знал направление и задачу поисков героя (но почему он так и не закончил романа?), или рассматривал роман как способ гипотетического поиска и решения некоей человеческой сверхзадачи. Это - вариант более предпочтительный в любых случаях, особенно же - для озабоченного не только физической констатацией бытия читателя. В конце концов почему бы не воспользоваться опытом детективного чтения и не попробовать, хотя бы на некоторое время, отождествить себя с К. - пришлецом и чуть ли не авантюристом, в одиночку вторгшимся в снежные запределья и начинающим жить - по сути - с чистого листа. У него гораздо меньше возможностей и средств в жизни, чем у Робинзонна Крузо, скорее К. - младший брат Гулливера, только со взглядом, устремленным поверх крыш жалких хижин, с сердцем, чуть ли не заранее избавленным от любви, с ясным умом, разыгрывающим пьесу на театральных подмостках Деревни - для Небесного Зрителя. Но здесь я забегаю вперед остановившегося ненароком читателя.

"В целом, как отсюда, издалека, казалось, Замок отвечал ожиданиям К. это бы не древний рыцарский замок и не новое великолепное строение - расползшееся сооружение, состоявшее из нескольких двухэтажных и большого числа прижавшихся друг к другу низеньких зданий; Замка в нем было признать нельзя - скорее уж просто городишко. Только одну башню увидел К.; правда, было неясно, венчала ли она жилое строение или принадлежала Храму Божьему. Стаи ворон кружили над ней".

Вот так! Надежда на "рыцарский" роман испаряется, и романтическое настроенные натуры, отложат, пожалуй, книгу в сторону.

При виде Замка К. вспоминается его родной городок, , где он не был очень и очень давно, и далекое путешествие, предпринятое им в поисках Замка. Таким образом, К., мягко говоря, сблефовал, упомянув о жене и детях, ради которых хочет подзаработать.

И вот К. отправляется к Замку главноу деревенской улицей, которая, "если и не удалялась от Замка, то и ближе к нему тоже не подходила". К Замку, оказывается, ведет окольный путь - крохотной, заваленной еще более глубоким снегом, улочкой. Даже тренированные целодневным походным шагом ноги К. увязли в этом снегу, словно снежные сугробы жительствовали рядом с обитателями Деревни - в нарочитом недружелюбии к чужаку и его стремлением пробиться к Замку".

Школьный учитель, обиженный умом старик, "девушка из Замка", кожевник Лаземан, возчик Герстакер - знакомства К. расширяются. Одновременно - по крохам - ему достаются некоторые сведения об этом странном симбиозе Деревни и Замка: оказывается, как указал учитель, "между крестьянами и Замком нет слишком большой разницы". Но от ответа на вопросы К. о графе учитель уклоняется и даже говорит по-французски: "примите во внимание присутствие невинных детишек". Итак, разговор о Замке и графе (Божественном Провидении и наместнике Бога на земле, по мнению Макса Брода) способен порушить невинность младого поколения? Пожалуй, что теологические построения Макса Брода из главы первой никак не вытекают. Однако все же, кто этот граф Вествест? Не реальный ли это прототип? В окружении Франца Кафки никакого графа, разумеется, не было. Но Милена Поллак вполне могла рассказать или написать ему о квартировавшем на квартире Поллаков в Вене "красном грае" - графе Франце Шавготше, вернувшемся из революционной России после миссии освобождения из плена австрийских военнопленных-инвалидов. Уже после смерти Кафки, в 1925 году, Милена сбегает с графом от мужа из Вены в Прагу. - словно в доказательство написанной ранее Кафкой фразы "Примите во внимание присутствие невинных детишек". Быть может, Франц Кафка догадывался об "изене" возлюбленной с очередным Францем и не смог избавиться от искушения сообщить об этом Милене (рукопись романа "Замок" была им передана ею вместе с дневниками).

Неужели "адюльтерный" мотив имеет действительно какое-нибудь отношение к роману? Или это - всего лишь реплика в сторону проговорившегося автора?

"-Вам не понравился Замок? - быстро спросил учитель" и через три строки пояснил: "Чужакам он не нравится".

Если уж мы затронули историю отношений Кафки с Миленой Есенка-Поллак, то высказывания учителя вполне могут иллюстрировать длительную и упорную осаду Миленой Кафки, когда она старалась вытащить его из пражской "скорлупы" в Вену. Как-никак, Вена до 1918 года была столицей Автро-Венгерской империи и вполне могла ассоциироваться с Замком в романе, а Прага в таком случае - всего лишь "Деревня", пусть "между крестьянами и Замком нет слишком большой разницы".

У писателя обычно всякое лыко - с троку, так что не приходится удивляться никаким прихотям ассоциаций. Вот хотя бы старательное описание башен Замка и воспоминание о башне в его родном городке. Право слово, Франц Кафка не мог не вспомнить о "стобашенной" праге (на самом деле их было 657), и дом, в котором он родился, даже носил название "У башни".

Если уж очень поднатужиться - в стиле теории Макса Брода - то весь этот башенно-колокольно-храмовый отрывок вполне можно посвятить памяти Иерусалимкого Храма, откуда еврейский народ рассеялся по белу свету. Однако некоторые места главы первой вполне могли быть навязаны автору его двойственным отношением к родной Праге, из которой он всю жизнь стремился уехать, но, как написано в одном из его писем: "Прага не отпустила. У этой матушки - острые когти".