Читаем Замок. 6. Второй разговор с хозяйкой

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

6. Второй разговор с хозяйкой

28.06.08

       За окном - уральская жара, а в романе - среднеевропейская мягкая зима. Действие в романе не привязано ни к какой стране, название её урезано еще больше, чем имя К. Автор намеренно уклоняется от возможной конкретики, распространяя тем самым события и идеи на все человечество (в западном ареале). Франц Кафка пишет экономно, чтобы работать внутри мысленного, а не физического пространства. Франц Кафка общечеловечен. Возможно, поэтому его творчество не относится ни к чешской, ни к немецкой, ни к еврейской литературе. Не знаю уж, на сколько языков он переведен. Подозреваю, что число их больше того числа языков, на которые он ПЕРЕВОДИМ. Известно, например, что в Китае существует обычай не переводить, а ПЕРЕСКАЗЫВАТЬ. Я же вспоминаю, как в детстве горел, читая ночами "Трех мушкетеров", а потом пересказывал роман на вечернем дворе ребятам и до сих пор помню ощущение пресности своего пересказа. Почему я вдруг вспомнил об этом? Читатель уже давно догадался - здесь я тоже пересказываю роман "Замок" и делаю это почти бестолково. Все время мне хочется представить себя рядом с К., но не в качестве его бестолкового помошника (хотя ассоциация угрожает), но все никак не вытанцовывается: только я ухвачусь за одну ниточку из клубочка, как она разрывается и раскопать её кончик удается (или не удается) через несколько страниц. Но за это время другие ниточки трепещут под ветерком моего любопытного старания - нет, честное слово, переводит текст Кафки с немецкого на русский легче, чем с кафковского на язык собственного разумения. Понятно, что о ста процентах подлинного прочтения не может быть и речи - уже хотя бы из-за недостатке информации об авторе (собственный ум в качестве пособия тоже изрядно заизвестнякован). Что же делать? Взялся за гуж…

       Я до сих пор вспоминаю, как десять лет назад смотрел по телевидению кинофильм "Замок". Тогда я был очень недоволен им - не знаю уж, чего я ожидал. Но вот атмосфера заснеженности, полумрака, быстроногий настойчивый герой и какая-то одержимость непонятной верой - все еще преследуют меня. Беда в том, что я не могу себя поставить на место К. (а как просто это удавалось сделать с героями других произведений в детстве!).

      Детство не хочет подать мне руки из-за колючей проволоки лагеря рядом с домом. В квартире напротив недолгое время жил офицер из лагерной охраны, в соседнем подъезде - бухгалтер оттуда же. Еще во дворе и на реке Зее встречались худые мужчины с наколками и полупонятной речью (на фене). Эта взрослая жизнь была рядом, но детское разумение ничего не разъясняет мне, уже старику. Откуда пришли-вернулись эти худые изработанные мужчины? Слова "лагерь" и "тюрьма" ничего не объясняют, их опыт, слава Богу, миновал меня, хотя не раз я просыпался от ожидаемого, но не состоявшегося стука в дверь. Условия советского существования подарили почти поговорку ЧТОБ КАФКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ. Но она, в общем-то, поверхностна. Вот я пытаюсь сделать текст Кафки былью и ощущаю свое бессилие - я уже ухожу от самого себя, но все еще не достигаю Кафки. Непостижимый автор! От чего ты хотел уберечь нас, прося сжечь рукописи? Эта мысль не дает мне покоя - ты знал про тщету моих усилий. Но твой К. - тем не менее - пример не броуновского, а преднамеренного движения. Это не вдохновляет, но обнадеживает. Не отталкивает, а привлекает. Прячется, но "Ау!" слышно из полумрака.

      Меня все время преследует ощущение, что в этом романе нет рамок, границ и горизонта. Каким образом Франц Кафка добился этого - загадка, и от решения этой загадки зависит главное: каковы ДУХ И ПЛОТЬ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. Казалось бы: черт ногу сломит на этих заснеженных, но разговорчивых страницах. В романе так мало действия, что остается лишь подслушивать бесконечные разговоры К. с жителями Деревни, которые служат источниками информации для К. и пособниками в нелегкой борьбе с …ИДЕЕЙ. Да, идея фикс преследует К., а он-то считает, что сам преследует её. То есть, он думает, что догоняет, хотя на самом деле убегает. Убегает от прошлого, каково бы оно ни было. Призраки этого прошлого малочисленны, словно забыто основное, может быть, даже -грехопадение. У Джозефа Конрада есть роман "Лорд Джим" - о человеке, который, струсив однажды, приговорил себя к собственному презрению и к презрению собственного тела, в результате чего стал бесстрашным и даже внушающим страх другим своим бесстрашием. Таково перерождение при жизни, проживание двух жизней. Лорд Джим тоже убегает от самого себя прошлого и представляется другим совершенно иным человеком, чем самому себе.

      Это, наверное, и стоит все время иметь в виду: один К. говорит и действует в романе, но его визави видят и говорят с совершенно другим К. Прием в литературе отнюдь не новый, но изменен важнейший компонент: читатель практически ничего не знает о К., и ЗАГАДКА К. ПРЕСЛЕДУЕТ ЗАГАДКУ ЗАМКА. В начале этого исследования я ввел понятия МИРАЖЕЙ ЗАМКА И К., то есть, в романе происходит борьба миражей. Хотелось бы сказать - идей, но я не готов дать им определения. В "Лорде Джиме" персонажи не знают о герое главного, но читатель-то знает. В "Замке" персонажи и читатели на одном почти уровне неизвестности, и автор манипулирует этой неизвестностью, как щитом или фата-морганой. Разные бывают способы защиты - как у ежа или как у черепахи., но внутренняя мягкотелость и податливость очевидны.

      Теодор Юзеф Конрад Коженевский родился в семье польского дворянина в Бердичеве - "столице" польско-российского еврейства в 1857 году и умер в один год с Кафкой. Миру он стал известен как пишущий на английском языке Джозеф Конрад. Еврей Франц Кафка писал на немецком языке. Два чужака в иной культуре, две раздвоенности, две полуразрушенной ментальности. Тем не менее Коженевский сумел всего лишь приспособиться к поступательному движению мировой литературы, а Кафка сразу выставил приспособленчество за порог своей кельи. Он "думал" не вширь, а вглубь. Писал не в мир, а в стол. Чувствовал не атмосферные колебания, а зачатия землетрясений под земной корой.

29.06.08

       Снова - постоялый двор "У моста". Лишь в самом конце главы автор говорит о его посетителях то, что я предположил ранее: "одетых скорее по-провинциальному, чем по-крестьянски" Каковы же должны быть требования Кафки, если Прагу он считает провинцией? Вена, Берлин, Мюнхен, Париж - да, он навещал их, но, по-моему, ни разу не высказал восхищения по их поводу. Где угодно, только не в Праге! Понятною, она обрыдла ему из-за семейства, из-за квартиры, где он имел комнату и столовался, но в остальном избегал интересов и занятий родителей и сестер. К концу жизни он неделями не выходил из своей комнаты, и служанка приносила ему туда еду. Можно представить себе психологическое состояние Кафки в этот период, а еще больше - тот накал страстей, который каждый раз разгорался за общим столом. "Господин сын", - так выражался Герман Кафка. Уже давно общение отца и сна шло через матушку, которая служила скорее телефонной линией, чем громоотводом. Такое положение сложилось после того, как Франц стал выказывать свою неприязнь напрямую, в лицо - правда, матушке, а не отцу.

       А глава как раз начинается с проблемы квартиры К. "Ты нашел новую квартиру?" - спросил хозяин, уставившись в землю". Да, так оно и было: в 1916-1917 г.г. Франц Кафка предпринял много стараний для того, чтобы найти жилище отдельно от семейства. Правда, формальной причиной сначала была вторая помолвка с Фелицией Бауэр, но сам-то он знал, что никогда на ней не женится. Тем не менее он сменил две квартиры - в переулке Алхимиков и Шёнборн-Паласе. У него были очень большие претензии к новому жилищу, но одновременно приходилось и экономить, так что и тут сложились сложности. Особенно - со здоровьем после пребывания в холодном Шёнборн-Паласе.

      Хозяин, который обычно ни во что не вмешивается, на этот раз заговорил о супруге своей Гардене: "Но она очень волнуется и расстраивается из-за тебя, не может работать, все лежит в постели, вздыхает и без конца жалуется".

       Шестая глава до некоторой степени второстепенна; мне кажется, что автор затеял её, чтобы дать читателю возможность получше освоиться в тексте - предыдущие главы были очень насыщенными и концентрированными. Мы, правда, не должны забывать о том, что перед нами -черновик романа, которым распорядился Макс Брод по своему усмотрению. Но что есть - то есть, и на том стоять будем.

30.06.08

       Мы уже знаем, что Франц Кафка немалое значение придавал именам в своем творчестве - даже отыскивал их в календарях, подсчитывал количество букв в имени ( Frieda), а то и просто маркировал имя единственной буквой - К так что имя хозяйки - Гардена - вряд ли тоже выбрано им случайно. Кстати, оно созвучно "Богемии" - пражской ежедневной газете, которую постоянно читал Кафка. Это - тоже довольно удивительно: самый необычайный в мире писатель читает самую обыкновенную газету. Посмотрев на его фотографию в сюртуке и шляпе, да представишь еще газету в его руке… Лично у меня это па не вытанцовывается. Обывательская привычка ежедневного чтения газет - кладбищенских эпитафий жизни - создает иллюзия жизни, с которой не жалко расстаться, и Кафка расставался с этой иллюзией, создавая взамен её иную, выходящую из берегов иной реки, не знающей течения Леты. Кафка с чтением газет уподоблялся обывателю, вернее - пытался это сделать, но сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит.

      Вспомним, однако, что Достоевский брал из газетных заметок сюжеты для своих произведений, и мировая литература из-за этого пополнилась шедеврами.

      С газетами также связана журналистская практика Милены Есенска-Поллак - Франц с утра бросался к газетному киоску, чтобы отыскать очередную заметку возлюбленной в венской или пражской газете. Век тому назад газеты были еще одной иллюзией становления общественной жизни. Но лишь отталкиваясь от этой бумажной иллюзии, писатель мог еще с грехом (или талантом) пополам пестовать свое творчество.

      Гардена призвала к себе К., чтобы с глазу на глаз

02.07.08

       восстановить для себя самой и устремившегося по направлению к Замку К. впечатления прошлого. Правда, все зигзаги их беседы все равно приводили к Кламму, из-за которого этот разговор и состоялся. Обстановка в закутке хозяйки - вполне реальна, и сам разговор касался реальных вещей, но к концу главы возникает опять впечатление миража: начинаешь сомневаться в рассказе хозяйки, пусть все почти в нем достоверно. Сомнение в конце концов вызывает ранг бывшей любовницы Кламма, который присвоила себе хозяйка. По праву или нет - об этом, возможно, речь еще впереди.

      Итак, в качестве доказательства хозяйка предъявляет К. три вещи, которыми она якобы сумела обзавестись у Кламма: " Правда, о подарках надо было самой позаботиться - Кламм от себя никогда ничего не даст, но, если увидишь что-нибудь подходящее, можно у него выпросить".

      Две вещи - вполне тривиальные: чепец и платок, а вот третья - фотография - вызывает кое-какие мысли. Фотография - старая и нечеткая, и лишь с помощью Гардены К. узнает, что изображенный на ней молодой человек - курьер Замка. Сначала К. усмотрел, что тот "лежит" , а потом уточняет - "парит" .

      Я усматриваю тут намек на статью Кафки "Аэропланы Брешии", которая была опубликована в конце сентября 1909 года в "Богемии".

      Еще раз вернемся к вышеприведенной цитате, которая так или иначе напомнит нам о первом и последнем посещении Кафкой и Бродом Веймара в 1912 году. Естественно, что Веймарский Кламм-Гёте мог одарить посетителей лишь сувенирами и впечатлениями, причем и то и другое - по фантазии его адептов. Этот период пик увлечения начинающего литератора Гёте. В дневниках Франца есть и восхищение патриархом немецкой классической литературы и трезвый взгляд на развитие этой литературы после Гёте. Макс Брод вспоминает, что они очень много занимались Гёте перед посещением Веймара. Францу тогда было 29 лет, и его не могло не удивлять положение Гёте, который в 26 лет стал другом Карла августа, герцога Веймарского и Эйзенахского, и очень долго занимал при нем государственные должности. Не знаю, были ли Францу и Максу известны некоторые подробности этой дружбы: беспутное их поведение - бражничанье, купание нагишом, скачки на лошадях по крестьянским полям, не слишком почтительное обращение с девушками. Гёте панически боялся сифилиса, но этот акт не оставил никакого следа ни в дневниках Кафки, ни в его интересе к "публичному" полу. Я уже писал выше, что Кламм в "Замке" и Гёте-памятник статуарны. Дочка смотрителя в усадьбе Гёте в Веймаре и Кафка испытывали некоторую симпатию друг к другу, и она предоставляла друзьям некоторые послабления в доме в неприсутственное время. Имя её неизвестно, но Гардена говорит, что была любовницей Кламма 20 лет назад и даже еще раньше. Три раза вызывал якобы Кламм к себе Гардену, и каждый раз она уносила "в клюве" какой-нибудь для себя сувенир. Какая-то странная односторонняя связь с кумиром. "Значит, вот как долго хранят верность Кламму," - сказал К."

      Если представить себе выражение лица Кафки при выписывании этой фразы, может быть, мы обнаружим и сомнение в его тоне - к концу жизни большая часть привязанностей растворяется - мы взрослеем, и вместо микроскопа пользуемся телескопом. Гардена почти спокойно произносит ужасные вещи: "Когда он человека к себе не зовет, он забывает его начисто".

      Зовут ли нас мертвые - зависит только от нас самих. Мысль эта настолько же незамысловата, насколько и эмоционально-обвинительна. "Да, конечно, - сказала хозяйка, - вам и так все понятно, это дело особенное. Вы все толкуете неправильно, даже молчание". Кстати, последним предложением Кафка упрекает не себя, а других - из его молчаливости можно было извлечь немало уроков, хотя главный урок потомкам ему дать не удалось - Макс Брод выдал его со всеми потрохами рукописей.

"Опять мы вернулись к вашему делу", - сказала хозяйка.
"Или к вашему, - сказал К., - наши дела тесно соприкасаются".

       Да, и этой фразе есть объяснение: по пути в Веймар, друзья заехали в Лейпциг, где Макс Брод познакомил Кафку с Эрнстом Ровольтом и Куртом Вольфом, в издательстве которых вскоре вышла первая книга нашего героя - "Созерцания". Некоторые переводят название - "Наблюдения", но мне это кажется просто неверным: наблюдение предполагает заинтересованность, созерцание свободно от намеренности.

      Похоже, я не слишком четко объяснил положения шестой главы, но это - всего лишь прикидка; некоторые ассоциации никак не вытанцовываются, память-материалочерпалка загребает не слишком глубоко и старательно. Боюсь, что мой контракт с романом "Замок" односторонен - Кафка, как всегда, уклоняется от своих обязательств перед мировой литературой. Возможно даже, что он смеется надо мной в своем чистилище - он выполнил свой писательский долг на сто с лишним процентов, тогда как я, читатель (то есть опять же я), прожигаю остатки лет то на холоде, то на солнцепеке Северного Урала.

03.07.08

       Сегодня - день рождения Франца Кафки: 125 лет назад он родился, чтобы сделать эгоизм предметом тщательного литературного рассмотрения безо всяких экивоков в сторону морали и общественного сюсюканья. Это природное явление в человеке бывало опорой для свершения великих дел и еще более великих преступлений. Франц Кафка предложил иной вариант эгоистической жизни - дипломатическую осторожность при общении с внешним миром и расчленение собственного эгоизма на микроскопические составляющие, каждая из которых служила затравкой для мощного залпа в общественное бытие, которое спокойно уклонилось от взрыва в духоподвижническом центре, привычно перейдя на орбиту свободного хаотического парения. Удивляться сему не стоит: перед глазами - 2000 лет такого же параллельного присутствия Библии в нашей жизни. Но Библию несли в мир множество рук, причем большая часть из них делали это профессионально. С Кафкой дело обстоит иначе - его творчество не стало Ковчегом Завета уже хотя бы потому, что цивилизация довела общественный эгоизм до своего предела. Еще одна причина - растворение ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ СУЩНОСТИ среди нескольких миллиардов особей, каждая из которых пестует в себе ЖИВОТНОЕ. "Ничто человеческое мне не чуждо" ныне следует читать: НИЧТО ЖИВОТНОЕ МНЕ НЕ ЧУЖДО. Франц Кафка перемудрил: он вступил в общественную воду, когда поток был изрядно замутнен и на его глазах становился все мутнее, так что тончайшие узоры его прозы таяли от распаленного животного дыхания, и капли стекали в поток, не умея просветлять его и опускались на дно общественного омута.

Отступление об индивидуализме, эгоизме и социализме

       Если сравнивать индивидуализм Кнута Гамсуна (настоящая фамилия - Педерсен Кнут) и эгоизм Франца Кафки, сравнение будет не в пользу первого: обычная, практически стереотипная проза Гамсуна шла навстречу ожиданиям публики, была чуть-чуть эпатажна (на сладкое!), но не привнесла в литературу ничего нового. Почти современник Кафки Кнут Гамсун прожил долгую жизнь, добился литературной известности, но запятнал себя сотрудничеством с нацистами, доказав тем самым, что лозунги имеют обычай воплощаться в действие, за которые приходится нести ответственность. Франц Кафка тоже одно время пытался (втайне от всех!) совершить политическую манифестацию с проектом им придуманного социалистического общества. Думаю, что таким образом он пытался представить самому себе проект утопического общества, в котором ему хотелось бы жить. Правда, аскетическим бывают только секты, но стать руководителем такой секты Кафке, конечно, было даже не под силу, а и не по нраву. Опять же это - не индивидуализм, а эгоизм, и он не мог не понимать того, что не только Кафок, но и аскетов не вырабатывают на конвейере.

      Я стал припоминать прожекты политиков прошлого и настоящего, и с удивлением обнаружил странную аберрацию зрения прожектеров - видят они так много, что не замечают себя (хотя, быть может, заключают себя в портативные скобки или невидимые кавычки). Абсолютно все политические и социальные программы пропитаны трудовым потом и кровью, которые вполне корректно обмениваются на твердую валюту и шаткую совесть.

      Суди сам, читатель, подвижничество Кафки в социальном направлении (хотел написать - социалистическом, но забастовала клавиатура).





      "НЕИМУЩИЙ РАБОЧИЙ КЛАСС.




Обязанности: ни денег, ни дорогостоящего имущества    не владеть или не принимать.  Разрешается только следующее имущество:  обычная одежда (назначаемая персонально), необходимое для работы, каморка,  предметы первой необходимости для собственного пользования.  Все остальное принадлежит беднякам.
Средства пропитания только зарабатывать.  Не страшиться работы, для которой достаточно сил,   без ущерба для здоровья.  Или самим выбирать работу, или, если это невозможно,  руководствоваться распоряжениями рабочего совета, занимающегося управлением.
Не работать за зарплату большую, чем это необходимо для пропитания в течение двух дней.


      Самая умеренная жизнь. Питаться только самым необходимым, например, купленным на минимальный заработок, который также является и максимальным:  хлеб, вода, финики. Пища бедняков, ночлег бедняков.
Отношения с работодателями   доверительные:  никогда не просить содействия суда.  Любую полученную работу всегда доводить до конца при любых обстоятельствах, разве что она плохо отзовется на состоянии здоровья.
Права: Предел рабочего времени   шесть часов, для работающих физически   от четырех до пяти часов.
При болезни и нетрудоспособности старики  помещаются в дом престарелых или больницу.


      Рабочее существование   вопрос  совести и вопрос веры в ближних. Общественная собственность дарована государству для учреждения больниц, общежитий.
По меньшей мере  временное исключение из числа самостоятельных женатых и женщин.


      Совет (тяжелая обязанность) способствует управлению.
Так же на капиталистических предприятиях (два слова неразборчивы)


      Там, где можно, помогать, мысленно отрешившись, в приюте для бедных (в качестве учителя).


      Максимум пятьсот мужчин.


      Исправительный срок один год".




      Молчал, молчал и   выдал!  Я даже не удивляюсь тому, что этот проект Франца Кафки никогда не печатался на русском языке   репутация обязывает,  но репутацию Кафке критика создала определенную, все прочее  отрубалось на прокрустовом ложе идеологии. 


      В сущности, этот проект аскетического существования рабочего класса выдает абсолютную отстраненность Франца Кафки от принципов государственного устройства вообще, классовых интересов и различий, жизненного кредо отдельного человека. Не сочувствие, но   монастырская суровость.  Собственно, эту общественную власяницу писатель примерил  на себя и счел её пригодной на этом основании   для рабочего класса.  Тем не менее сей проект   неожиданный поворот кадра в фильме о жизни писателя, и если бы благожелательные цензоры клацнули здесь ножницами, нам-то не стоило бы отбрасывать эту заповедь пуриста.

      Правда, можно и предположить, что это набросок, предназначавшийся для включения в какое-либо произведение, но слишком уж чеканен стиль, слишком сурова концепция, слишком крут поворот душевного рычага.

      Вообще-то у меня появилась мысль как-нибудь сотворить пирамиду из неожиданностей в жизни Кафки и в его произведениях. Честное слово, компьютер лучше меня справился бы с этим проектом; кроме того, можно сотворить несколько вариантов такой пирамиды. Наглядность вообще способствует усвоению материала, особенно - для тех натур, которые смотрят прямее, судят жестче и более склонны к солидолу, чем елею. Господа литераторы - многостаночники, их внимание рассеивается, всем сестрам по серьге они все равно не раздобудут, но стараются с толерантностью наперевес атаковать читательские окопы. Если мы вычтем в качестве налога на бездетность (сомнительного сына его еще нам предстоит обсудить) проект НЕИМУЩИЙ РАБОЧИЙ КЛАСС из творчества Франца Кафки, то это пойдет ему (творчеству) только на пользу. Хотя, с другой стороны, ежели приложить к литературному наследию с левой стороны страничку с этим проект и пришпандорить гвоздем на 150 миллиметров (эх, читатель, тебе, небось, и невдомек, из какого произведения этот гвоздь выпал в наши мозолистые от клавиатуры пальцы!), можно и социалистическую пробоину сотворить в суденышке "Франц Кафка ".

      Шучу-щучу! Конечно, у меня есть пара костылей - интерес нашего героя к социализму-анархизму и практика инспектирования предприятий Богемии в связи со страхованием от несчастных случаев, но ОДНА, НОГ ПЛАМЕННАЯ СТРАСТЬ обычно сжигает побочные интересы, которые предлагают себя не хуже путан на городских перекрестках и которым иной раз иной литератор может уделить некоторое внимание. Побочный - неплохой термин, им я и завершу это отступление (sic!).

04.07.08

      На соседнем огороде женщины перекликались о телевизионной передаче с Гордоном. Поскольку с теле я не дружу, то хотел пропустить пулю мимо, но, оказывается, речь шла о литературе. Как я понял, известный баламут Митрофанов и Сергей Минаев, гла-писатель, долбили клювами Толстого и Достоевского. В качестве аргумента своей гениальности Минаев торжественно кричал о гигантских тиражах своих произведений. Думаю, что тираж презервативов будет повыше минаевского…

      3 июля по радио "Эхо Москвы" назвали "Превращение" Франца Кафки романом. Сначала я возмутился, а затем, задумавшись, согласился - это действительно конспект приличного романа.

      Все-таки моя мысль о присуждении Кафке Нобелевской премии шла в абсолютно правильном направлении и вот почему. В передаче "Книговорот" по радио России успел услышать сообщение о том, что французскую литературную премию Ренодо, присуждавшаяся живым писателям, на этот раз (посмертно) получила писательница (имя, к сожалению, не запомнил), погибшая в Освенциме. Известно, что все три сестры Франца Кафки погибли в концлагере, и его самого ждала та же судьба, так что у Нобелевского комитета еще есть возможность мужественного отступления от своего правила.

      Я собираю буквально молекулы жизни и творчества Кафки и понимаю, что это можно как осудить, так и приветствовать. К примеру, известие о том, что японский писатель Мураками получил премию Франца Кафки за книгу "Кафка на пляже", должно бы подвигнуть меня на её чтение, но…я имею правило вообще не читать модных писателей, так как мода - это то, что имеет заслуженно краткую жизнь, и вытесняется следующим патроном в равнодушной обойме досужего обывателя.

Назад | К содержанию Дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко