ПОИСКИ КЛЮЧЕЙ К «ЗАМКУ» (Часть 4)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

ПОИСКИ КЛЮЧЕЙ К «ЗАМКУ» Часть 4

10. Мы только с вероятностью 50% разрешили первую, самую простую загадку романа. На очереди - следующая, тоже, на первый взгляд простенькая - пора поговорить о Кламме.

А беседа в главе четвертой продолжается, как ни в чем не бывало. Если бы он не вызывал улыбку читателя, вполне можно было бы её вставить в качестве эпизода на сцене театра абсурда. Хозяйка требует от К. гарантий, и тот сразу же соглашается и даже предполагает заверить их у нотариуса. Какие гарантии? Какой нотариус? Разве речь здесь идет о сделке? Хозяйка талдычит: "…всетаки вы чужой человек, сослаться вам не на кого, ваше семейное положение нам неизвестно".

Так оно и есть: помолвка с Юлией еще не расторгнута, семейное положение Кафки - ни два ни полтора; нет, я прав на сто процентов - Франц Кафка приписывает собственную жизнь землемеру К., и читателю ничего не остается, как, взяв известные факты за рифы, углубиться в морскую пучину романа.

Но, упомянув нотариуса, К. тут же требует переговоров с Кламмом. Фрида возражает: "Никогда Кламм с тобой разговаривать не станет. И как ты только можешь подумать, что Кламм будет с тобой говорить". И хозяйка сказала: "Вы требуете невозможного".

Все! Приехали! Я, как и К., не могу привести ни одной причины, почему Кламм не станет говорить с К. Кламм - немой? Столь высокого положения, что не удостоит К. беседы? А безропотно уступить ему свою любовницу - это в порядке вещей?

Мне придется вернуться к предыдущей главе, к тому эпизоду, где Фрида позволяет К. посмотреть в дверной глазок на Кламма. "И через маленький глазок, явно предназначенный для наблюдения, он увидел почти всю соседнюю комнату."

Франц Кафка - мастак в перевертышах. Дверные глазки обычно предназначались для наблюдения за заключенными. Но представить Кламма в этой роли затруднительно. Может быть, и в немецком языке существует выражение ГЛЯНУТЬ ОДНИМ ГЛАЗКОМ - в таком случае мое рассуждение пойдет следующим путем. Не К. смотрит в глазок, а глазок со всем, что за ним находится, следит за К. Может быть, никакого господина Кламма вообще не существует; может это Волшебник из Страны Оз; может быть… нет опоры моей фантазии. А хозяйка и Фрида в один голос утверждают, что Кламм не будет говорить с К., потому что это невозможно. По видимости - Кламм существует. По функциям - его как бы и нет. Но как быть с Фридой - его любовницей? Да очень просто, дорогие читатели, очень даже просто. Фаллос Кламма - искусственный, это - круглая затычка, которую Фрида носит в кожаном карманчике на юбке, и наша маленькая буфетчица в любой момент может ею воспользоваться. Право слово, Франц Кафка намного опередил сексуальные фантазии с имитаторами и прочей лабудой. Нет, читатель, я прихожу к выводу, что Кламм, даже в амплуа чиновника Замка, все же не существует. Паяц, актер, миф, символ читатель может продолжить по своему разумению.

Макс Брод находит фигуре Кламма простое объяснение - мол, это муж Милены Эрнст Поллак и все тут. Фигура, как говорят, демоническая, от женщин отбоя нет, Милену только терпит. И если ФридаМилена заявляет К., что с ним говорить невозможно, то в первом приближении так оно и есть - Милена понимает, что беседа эта будет безрезультатна - она не собирается покидать мужа, зато Фрида имеет в виду совершенно другое: КЛАММ - ПАМЯТНИК. И МЫ НЕ МОЖЕМ НЕ НАЗВАТЬ ТУТ ЖЕ ДОРОГО Кафке имени - ИОГАНН АВОЛЬФГАНГА ГЁТЕ!

Гете, пожалуй, был самым почитаемым Кафкой фигур - и как литератор, и как государственный деятель. Немецкая гимназия, естественно, "зарядила" его душу почитанием этого гения, но и значительно позже Кафка часто возвращался к этой гениальной личности, сверяя с ним свои мысли, и даже осмеливался высказывать почти "критические" замечания - в дневниках 1911 года неоднократно его упоминает. А в июнеиюле 1912 года ни вместе с Максом Бродом посетили Веймар, как священную кумирню.

И надо же такому случиться - Франц заинтересовался дочерью смотрителя дома Гёте и каждодневная запись в дневнике этих дней едва ли не посвящена скорее девушке, чем кумиру. Гете стал фоном. На котором Франц пытался разыграть любовную партию с первой же встретившейся в обители Гёте девушкой. Я не стал бы называть этот эпизод малозначительным; как мне кажется, 29летний молодой человек. Вполне мог упрятать сие в уголок памяти, чтобы в нужный момент вставить в соответствующее место романа. У него могли быть с этим связаны далеко идущие планы - как никак Кламм являлся для землемера К. практически куратором Замка, связующим звеном. И почти сорокалетний Франц Кафка уже собирается говорить с КламмомГёте на равных, а через него - с Замком. И если продолжить линию этих рассуждений, можно разгадать вторую тайну "Замка".

Гордость и тщеславие - вот какие качества, казалось бы, были отняты природой у Франца Кафки. Все отмечали у него именно скромность и молчаливость, да и не выбивался он из сил, чтобы публиковать непременно свои произведения. Но это все свидетельства внешние. При всей, казалось бы, "письменной" откровенности Кафки, во многом он так и остается для всех закрытой книгой.

Человек не может не иметь в душе Бога. Другое дело, что у каждого Бог - свой, иногда он даже - с маленькой буквы. Слава Гёте была заслуженной и проверенной временем, но в 29 лет казалась Кафке не только канонической, но и недосягаемой. Веймарский скульптурный Гёте явил молодому человеку образец жизни и деятельности, подражать которому невозможно. И - нежелательно. А без этого Кафка не мог тогда еще представить своего жизненного пути, если только не считать этот путь - Литературой. Через 20 лет, не прошедших для Кафки даром, он освободился от множества прежних привязанностей, тщета славы стала вполне внятной, а сама личность Гёте - фигурой умолчания. Почти. Заочный спор с бывшим кумиром невозможен. Но можно, смеясь, расставаться со своим прошлым. Кто знает, но, может быть, сыграли свою роль и вот такие строки из Веймарского дневника: "5 июля. Пополудни прогулка в Бельведер. Нехитрое устройство замка, состоящего из главного здания и четырех расположенных по бокам домиков, все низкое и нежно окрашено". Отсюда, читатель, недалеко и до Замка в романе "Замок" во всей его непрезентабельности, и чиновничье величие Кламма и даже нежелание Кламма снизойти до никому не известного К.

Но это - опятьтаки антураж и горькая усмешка Кафки, существует подоплека этого, в общемто, почти мимолетного построения. Франц Кафка в равной степени хотел и открыть читателю истоки произведения и скрыть от него эту почти уже беспризорную связь.

Я имею в виду - "Фауст" Гёте. То, что это произведение великого немецкого классика не было самостоятельным, в настоящее время факт общеизвестный. "Легенда о Фаусте" издана была еще в советские времена. Менее известен другой факт - серьезное знакомство Гёте с алхимическим трактатами, из которых он в книге "Поэзия и, правда. Из моей жизни" упоминает "Золотую цепь Гомера" и "Трактат по магокабалистике и теософии". Утверждают, что уже в 1770 году, после встречи с Гердером, молодой Гёте "излечился" от увлечения пантеистической философией. Так это или не так, читатель может судить сам, прочитав хотя бы вторую часть "Фауста". Мы занимаемся Францем Кафкой и его "Замком", произведением, которым автор, отталкиваясь от того же "Фауста", но одновременно и несколько его, пародируя, пытается. Но никак не может построить ТЕОРИЮ ВСЕГО, но всего лишь в пределах обыкновенной человеческой жизни. Престарелый Фауст со своими духами уже построил "новый светлый мир", так что пришедшему в Деревню К. только и остается назвать его Замком - вслед за остальными. Духи выродились до чиновников и деревенских жителей, так как Фауст. Он же - граф Вествест, отбыл в очень дальние края и, как видно, возвращаться не собирается. А в других дальних краях слух о Замке дошел до слуха и сердца К., который и вознамерился в качестве землемера потрудиться на строительстве "нового светлого мира". И далее этот самый "мир", сиречь, Замок "отмочил" штуку! Вспомним Солярис Станислава Лемма - тот посылает дотошным землянам воспроизведение их мыслей. А в трактире "У моста" К. заявляет во всеуслышание, что скоро прибудут его помощники, и на тебе - на следующий же день они ему представлены Замком! вообщето такого сарказма, как в "Замке", еще поискать надо, причем тщательно замаскированного, причем, если читатель снимет маску, еще не факт, что под ней не обнаружится еще маска, а под ней - и следующая… Автору нечего особенно церемониться с гипсовым или мраморным величием - меняются не постаменты, а те, кто на них восседает или стоит в торжественнонеудобной позе. Это ведь так просто! Еще в древнем Риме научились экономить на мраморе и меняли только головы императоров. Франц Кафка поступает еще проще: в "Бабушке" Божены Немцовой главный обидчик - Сордини, в "Замке" он уже - Сортини, и несть им числа в мировой литературе, к сожалению, из века в век пережевывающую одну и ту же непитательную (уже) пищу.

А прохвостыпомощники - Артур и Иеремия? К. так и не сообразил, что они созданы по его образу и подобию, и даже то, что они имеют притязания на Фриду, подтверждение этого. Никто не скажет, что К. прибыл к Замку не с серьезными намерениями, однако, сам Замок превращает все действо в фарс и противостоять этому невозможно - любой ход К. на этой шахматной доске лишь ухудшает его положение.

История с "испорченным" телефоном вкраплена в текст так ловко, что это современное изобретение демонстрирует читателю почти его собственные приключения с "мобильником". Но и на этом связи К. с замком не заканчиваются - ему явлен специальный посыльный Варнава, играющий роль не только диктофона, но и ходячего почтового ящика. И нельзя сказать, что, в конце концов, К. не догадывается обо всех этих уловках Замка, нет, не дурак же он, просто у него нет выбора: взялся за гуж - не говори, что не дюж. Впрочем, он даже знает, что Судьба - старый шулер, но надеется и на свою ловкость - привычное человеческое заблуждение. Никаких особых затей в тексте вообще нет, но состыкованы все эти затеи таким образом, что картина "нового светлого мира" сияет (или зияет) какимто неожиданным светом, вернее, оттенками этого света, а еще вернее - оттенками тени. При том это - жизнь обыденная, похожа на нашу, читатель, если отбросить технические новации. Иной раз так и, кажется - автор поставил пред нами зеркало, старенькое, засиженное мухами и с потемневшей амальгамой, так что мы не узнаем себя, а пеняем на ближнего.

Ну вот, посмеется читатель: то же мне - Добролюбов. Чернышевский и Франца Кафка" (Остап Бендер не преминул бы другую триаду нам представить). И мне пришлось бы ответить: люди есть люди, вот только плохие книжки их испортили.

Франц Кафка, пусть и не часто, вводил социальные мотивы в свои произведения, хотя напрямую не сталкивал индивидуума и общество, целя на порядок выше. Но для этой трудной темы, читатель, нам потребуется передышка… для того, чтобы забыть все, что сказано выше.

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко