ПОИСКИ КЛЮЧЕЙ К «ЗАМКУ» (Часть 2)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

ПОИСКИ КЛЮЧЕЙ К «ЗАМКУ» Часть 2

5. "Замковой горы не было видно. Туман и тьма закрывали её, и огромный Замок не давал о себе знать ни малейшим проблеском света. Долго стоял К. на деревянном мосту, который вел с проезжей дороги в Деревню, и смотрел в кажущуюся пустоту".

Начало романа преподносит читателю камертон, на который он может и не обратить внимания. А ведь уже первый абзац почти двусмыслен: Замок не дает о себе знать и кажущаяся пустота - для кого? Для К.? Для автора? Поскольку отождествлять их мы не имеем права, то очень важно на эти вопросы ответить.

Наши сомнения, по видимости, рассеиваются на этой же странице, словно К. спрашивает именно нас: "В какую Деревню я попал? Разве здесь есть Замок?".

Мы вновь в растерянности: притворяется К. или в самом деле ни сном ни духом не ведает о Замке? Мы ничего не знаем о К., который, в свою очередь, ничего не знает о Замке. Но авторто, наверное, в курсе? Франц Кафка не просто в курсе - он выстраивает текст практически по аналогии с Замком: простой, непритязательный, монотонный, по первой видимости небрежный в нем нет места удивлению - ни читательскому, ни деревенских жителей, ни обитателей Замка: все действительное разумно. А недействительное? Разумны ли миражи? Да, если мы признаем их. Франц Кафка - не в пример Вальтеру Скоту - избавил себя от описания пышного рыцарского Замка, над строительством которого работало не одно поколение жителей Деревни и который предназначен для вящей гордости феодала и защиты от посягательств неприятелей. Ни пышности, ни богатства, ни тщеславия, ни страха. Отрицания можно продолжать до бесконечности, если только нам не удастся ответить на вопрос о предназначении Замка. Весь Замок, каким он виделся издали, вполне соответствовал ожиданиям К.".

Когда же появились эти самые ОЖИДАНИЯ К.? Если еще до первого абзаца романа, то это выявляет в нем лукавство, когда он спрашивает в трактире "У моста": Разве здесь есть Замок?" Похоже, ктото когдато коечто рассказал К. об этом Замке, или он - весьма искушенный путешественник, повидавший множество архитектурных ансамблей и имевший представление о феодальных владениях. Но самое интересное - ОЖИДАНИЕ ЧЕГОТО от Замка, которое становится тайной пружиной сюжета. Впрочем, такова обычная тактика Франца Кафки, который постоянно сталкивает (правда, не в лобовой атаке) два мнения о комто или о чемто, причем сам автор выглядывает из одного из них почти даже с недоумением - а кто, мол, собственно так полагает? Невнимательный читатель может даже не обратить на это внимания, но чтец завзятый непременно ухватится за обе ниточки, но вместо того, чтобы распутать клубок, вдруг обнаруживает, что обе ниточки связаны друг с другом и служат всего лишь иероглифами сюжета. "Черный с белым не берите, да и нет не говорите" - детская присказка служит неслышимым рефреном всех текстов Франца Кафки: недвусмысленная двусмыслица "правит бал" - словно бандерильей тореадор Кафка дразнит и ранит ею читателя при том, что смертоубийственной шпаги в его распоряжении не имеется.

Само описание Замка примечательно - в сниженных, почти уничижительных тонах. В дневниках писателя есть несколько упоминаний о замках, которые он повидал, но в первой главе нам представлен некий офорт, а еще точнее рождественский вертеп (уже появившийся в романе "Америка"), исполненный непритязательно и небрежно. За Францем Кафкой глаз да глаз нужен - чтобы представить его титаническую скромность в качестве стратегии писательского действа; я опятьтаки говорю о масштабности его философскорелигиозных представлений (которые он никоим образом не акцентировал нравоучением, а, напротив, снижал для вящего понимания сложнейшей проблемы жизни ДО и ПОСЛЕ смерти).

Но и это - далеко не окончательный его диагноз жизни, как болезни, и представления смерти, как загробной жизни со всеми вытекающими отсюда бюрократическими последствиями. Франц Гоголь или Николай Кафка (sic!) на пару, с двух сторон - русской и немецкой), с трагической иронией наперевес, атаковали воздушный замок человеческих представлений, выстроенный впрок, на всякий случай, в мнимой надежде и непоколебимой неуверенности по поводу своего будущего, глубокий ров печали окружает Замок, высокие стены отчаяния охраняют его, но то и другое - невидимы, они, как городок в табакерка, в сердце, и лишь душа прозревает (или подозревает) космические масштабы собственной трагедии в момент неминуемого расставания с уже опочившим миром земным ради еще не обретенного, практически фантастического мира небесного.

6. "Неужели землемер К. способен внушить такие мысли?" - спросит читатель. Франц Кафка утверждает: только и именно он. Вот только прочитать роман следует от конца к началу или же, закончив чтение, вернуться к первой главе, когда герой - почти новорожденный младенец, явленный миру Деревни, уже умудренный опытом прошлого предстояния, в котором он не обнаружил ничего достойного внимания и ничего не принес с собой - он не продает и не меняет, не предлагает и не просит, не обещает и даже не надеется. По существу, он - как новорожденный - наг и бос, но у него прирожденная способность облечься в ОДЕЖДЫНАДЕЖДЫ этого мира. Он - Адам, не знающий даже, что он изгнан из рая; напротив, он уверен, что именно у Врат Рая он и находится, а то, что антураж отнюдь не из церковных канонов, значения не имеет: он - Адам, ему предстоит мир, и он предстоит миру, и еще не известно, какая чаша весов перевесит. К. переполнен потенциальной энергией, поэтому не удивительно, что он - всегда в движении, всегда кинетически настроен, не признает препятствий и, похоже, даже не подозревает о их существовании.

Еще одно важное качество К. - детский эгоизм. Все, весь мир, вся Деревня, даже Замковая гора вращаются вокруг него, реагируют на него и, если уж быть, точным, ДЛЧ НЕГО СОЗДАНЫ. Пусть даже созданы автором, не суть важно. Франц Кафка не с потолка взял эгоцентризм К., тот всего лишь воплощение его собственного эгоцентризма. И вовсе не с целью от него избавиться автор наделяет этим свойством К. дело тут в другом - Франц Кафка нашел экономный способ характеристики героя без специального авторского к тому внимания. Речь и поступки К. выдают его с головой, читателю только встать в каждом случае визави с К. - проявится весь сонм чувств, которые - подспудно - станут тревожить читателя, хотя ему и трудно сопоставить себя с остальными персонажами романа, и в этом - тоже своя авторская хитрость. Франц Кафка ни в коем случае не хочет, чтобы читатель возымел чувство любви или хотя бы сочувствия по отношению к своим героям. Чувство кореллирует разум, наводят тень на плетень, отодвигают на задний план то, ради чего бьется автор. Франц Кафка словно напитался мудрости индийской философии, хотя, конечно же, это было его интуитивным открытием. С другой стороны, даже однократное упоминание Вед в его дневнике говорит о многом - формулы трактовки Сущего, НеСущего и не Несущего, которым древняя Индия посвящала тысячелетия, в европейской интерпретации могли дать такие побеги, как "Сиддхарта" и "Игра в классики" Германа Гессе, по существу, взаимоуничтожающиеся произведения. Оба этих произведения литературные игры. Франц Кафка до игры опуститься не только не осмелился бы, ему это даже в голову не могло придти. Тратить жизнь на "развлекаловку" - топить талант в литературном море. Он не знал, что ему поделать с собственной жизнью, но уж, во всяком случае, растрачивать её на бумажную труху он не был согласен. Отсюда - его строе к себе отношение, как к писателя, отсюда - его литературный аскетизм и литературная честность.

7. Предъявлять претензии Кафке по поводу фигуры умолчания в романе и бесполезно и неправильно. У него нет ничего в заначке (кроме всеобщего, может быть, Бога), он - писатель и читатель одновременно; он - проводник, но сам удивляется тому, что открывается его внутреннему зрению и зрению им ведомых.

"И ЕСЛИ БЫ НЕ ЗНАТЬ, ЧТО ЭТО БЫЛ ЗАМОК…" Автор вновь наводит читателя на сомнения - кто знает об этом? К.? Автор? Да и картина Замка не соответствует - прежде всего! - ожиданиям читателя, открывшего роман с названием ЗАМОК. Трудно ожидать чуда от обыденности, хотя человеческий опыт убеждает, что и сама обыденность - чудо, в особенности - на краю жизни, в особенности - в конце дистанции. К. прекрасно понимает это - недаром на память ему приходит его родной городок, не только не уступающий внешне Замку, но и превосходящий его. Правда, этому впечатлению вполне могла пособить разлука, но К. не выказывает ностальгии по родному краю, и сравнение его отягощено реминисценциями другого плана, и упакованы они в краткие придаточные предложения, попутные и небрежные, хотя они вполне могут оказаться Золушками на этой вечном празднике жизни.

"К. шел вперед, не сводя глаз с Замка, ничто другое его не интересовало." Автор явно блефует - хотя взгляд К. прикован к Замку, он анализирует зрелище, вспоминает о родине, сравнивает строения Замка и с Деревней. Если разочарование К. столь велико, то насколько велики были его ожидания, и чего больше они касались - внешнего вина Замка или того, что таилось внутри?

Читатель внешне вполне может представить себя на месте К. - утопающим в снегу и рассматривающим Замок. Но вот внутреннего состояния К. представить себе невозможно - оно зыбко, если вчитываться в каждую строчку. "Если бы К. приехал лишь для его осмотра…". Вновь - тонкий намек на толстые обстоятельства, но текст, похоже, и далее будет состоять из них одних. Башня в родном городке - "вся земная - разве мы можем строить иначе? - но устремленная выше, чем приземистые домишки, более праздничная, чем их тусклые будни". Если обратить внимание на то, что речь идет о церковной башне родного городка… Автор одним пинком этого предложения отбрасывает мяч теологических построений исследователей, но и эта церковная башня - "вся земная - разве можем мы строить иначе? " Франц Кафка не церемонится с религиозными представлениями, а пОходя отметает их, словно семечки на базарной площади. Он понимает: если пойти по накатанной религиозной дорожке, уткнешься в царские врата, куда вхожи только священники. Мю есть иные дороги; мю вечный двигатель все же изобрести, возможно, коли уж идет речь о Жизни Вечной? положив на одну ладонь философию, на другую - религию, Франц Кафка ощущает себя Фемидой с завязанными глазами и не может отдать предпочтения ни той, ни другой, поскольку НЕ ВИТДИТ их. Зато обывательская жизнь - пред глазами, и она, так или иначе, тоже включена в состав Вечной Жизни; вот почему Франц Кафка решается на строительство бытового краеугольного камня - искать в ЭТОЙ жизни не только начала, но и семена, которые, возможно, прорастут на пространстве человеческих отношений, на этой скудной почве, поражаемой всеми климатическими ужасами из ларчика человеческой Пандоры.

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко