ПОИСКИ КЛЮЧЕЙ К «ЗАМКУ»

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

ПОИСКИ КЛЮЧЕЙ К «ЗАМКУ» Часть 1

1. Числить роман "Замок" по рангу мистики или фантастики, как это иной раз делается в рек-ламных целях для лучшей продажи, - все равно, что на корню срубить уже пышно отцветшее дерево, являющее нам, читатель, 25 полновесных плодов, 25 глав, каждая из которых требует не просто внимательного прочтения, но и обдумывания. Дело в том, что плоды эти сродни грецким орехам - в твердом панцире, с затейливо оформленным содержимым, к тому в обманчивой серо-зеленой оболочке, которая создает у новичка впечатление легкодоступного лакомства. Неискушенный читатель может удовлетвориться всего лишь знакомством с внешней оболочкой плода, окрасит пальцы в неожиданный коричневый цвет, ощутит густой йодистый аромат, но так и не догадается, что требуются приличные усилия для извлечения сытного содержимого, по форме напоминающего оболочку головного мозга, что опять-таки символично - над этим произведением Франца Кафки я, например, размышляю уже два десятка лет. Даже переведя за это время биографии писателя, написанные Клаусом Вагенбахом и Максом Бродом, огромный свод писем и дневников, множество раз перечитав их, я все еще делаю открытия, которые теснят друг друга, опровергают друг друга, создают впечатление, что вот-вот откроется истинная подоплека романа, но это не так, неясно витающая мысль не желает оформиться словесно, и даже не потому что "Замок" Францем Кафкой не завершен, а из-за, как я и сейчас подозреваю, несоизмеримости поставленной автором задачи - раскрыть тайну пограничного состояния между жизнью и смертью каждого из нас, читатель.

Ну вот, я и проговорился? Ничего подобного - это открытие я сделал только что (и до этого я несколько раз уже праздновал пиррову победу!), нужно еще доказать, что я прав в своем подозрении и прозрении, но, доказывая, я впаду в грех гордыни и буду делать все, чтобы увести читателя туда, где Франц Кафка и не ночевал и куда он вовсе не направлялся. Возможно, для науки и гож этот метод спонтанного открытия и доказывания его на протяжении всей жизни; с литературой это не так - пристрастность некоей определенности часто вредит делу, в том числе - и в литературоведении. Стоя на почве замеченных нами фактов, мы можем нечаянно затоптать менее очевидные, но оттого не менее важные реалии, совпадения и аллюзии. Нам, читатель, не прилична роль прокурора или адвоката (Франц Кафка сам был юристом); нечего нам делать и на судейском кресле; с большим трудом я представляю себя и в роли репортера на процессе; вот, может быть, обрести себе местечко в уголочке, нет, лучше поближе к месту прений, дабы не упустить важных мелочей и невразумительных секвенций. Зритель на таком процессе тоже лицо заинтересованное, иначе зачем же он сюда явился и тратит драгоценное время своей жизни, которое можно бы, к примеру, употребить на зарабатывание купюр. Мы, читатель, тоже хотим быть "в курсе", коли нам не отказано в желании и усидчивости.

2. Поделюсь, читатель, мыслью, которая давно меня гложет (а я все еще жив) - я не знаю в мировой литературе еще одного такого писателя, который, как Франц Кафка, сотворил свое творчество из собственной жизни, вплоть до любой мелочи, имевшей у него место быть. Иной раз я даже пугаюсь: убери из его произведений все эти мелочи, что в итоге останется? Другие писателю, словно вощеной бумагой, перекладывают такие мелочи "глобальными" мыслями и эскизами современной политической и культурной жизни - метод папье-маше.

В произведениях Кафки, однако, именно сами мелочи играют главную роль. Новизна его, как автора, заключается в том, что мелочи эти располагаются друг подле друга так, что мгновенно создается эффект неожиданности. Из своих игрушечных кубиков он составляет не модель по заранее определенной модой картинке - он создает то несуразицу, то монстра, то исторический нонсенс, то мифологическую пентаграмму. Курт Вольф (да будет память его благословенна в издательском деле!), подаривший миру первую книгу Кафки "Созерцание", уловил эту особенность начинающего писателя, и даже то, что в связи с малым объемом этой прозы текст был набран очень крупным шрифтом, тоже символично: Кесарю - кесарево!

Малая проза Франца Кафки впоследствии подарила свое своеобразие его романам, в последний по времени, но не по важности, роман "Замок" - особенно.

3. Читатель! К сожалению, тебе представлен роман "Замок" в, так сказать, окултуренном виде - с помощью переводчика и редактора. В русском переводе - целых 24 главы, тогда как немецкий текст имеет всего 20 глав, и каждая из них - без названия. Лишь глава шестнадцатая имеет четыре подглавки с названиями. И это вполне понятно: все это - рассказ Ольги о злоключениях семейства, причем упор ею делается именно на Амалию. Так или иначе, мы попали в плен еще почти советского перевода, и тактика здесь может сыграть плохую стратегическую роль. Да, шестнадцатая глава - при последовательном её (по Максу Броду) расположением могла бы показаться огромной по сравнению с остальными, но зато оказалась бы книгой в книге, практически - вставным фрагментом, и тут уж читатель разобрался бы, что перед ним лежит не роман "Замок", а его строительные конструкции, практически уже отделанные, но не собранные воедино (И я еще ни словом не обмолвился о каморке под названием "Искушение в деревне", которая начала строиться еще в 1914 году).

Так что изменилось бы, читай мы роман в раскладе Макса Брода (и онто был вовсе не кафковским)? Подсказки названий исчезли, и нам не пришлось держать их в голове при чтении (или держаться за них как за крохотные краеугольные камни). К слову сказать, между читателем русским и Кафкой оказался не только Макс Брод, но и переводчик с редактором, что имеет не только свои плюсы, но и минусы. Два текста - немецкий и русский - внешний облик и изнанка - и так не совпадают по словесной ткани и структуре, но с этим еще можно примириться, потому что РайтКовалева - переводчик первоклассный. Наверное, и - проницательный, и я очень жалею, что не нахожу рядом с текстом романа и её мыслей по его поводу. Если она надеялась, к примеру, на мою читательскую грамотность, то сие - напрасный труд: чем внимательнее читаю я текст, тем больше у меня вопросов и закорочек.

4. По существу роман состоит из множества миражей, но в данном случае нас интересуют два миража: ЗЕМЛЕМЕР и ЗАМОК. Землемер К. прибывает в Деревню якобы по вызову Замка. Кем К. является в действительности, так и не проясняется до конца. Похоже, что и документовто у него никаких нет - во всяком случае, он их никому не показывает, да никому и в голову не приходит спросить их у него. Отчасти это - гоголевская ситуация, но на… внимательность проверяются не жители Деревни и обитатели Замка, а - читатель, которому приходится самостоятельно и без авторской подсказки разобраться в ситуации романного действа. Отчего К. назвался землемером, знает лишь автор, повидимому, закодировавший некие мысли по поводу этих притязаний своего героя. Первая опорная мысль Кафки: никаким землемером К. не является. "К. насторожился. Значит, Замок утвердил за ним звание землемера. С одной стороны это было ему невыгодно, так как означало, что в Замке о нем знают все что надо и, учитывая соотношение сил, шутя, принимают вызов к борьбе. Но, с другой стороны, в этом была и своя выгода: по его мнению, это доказывало, что его недооценивают и, следовательно, он будет пользоваться большей свободой, чем предполагал".

Сначала Замок заявляет, что не призывал землемера, но уже через несколько минут сам начальник Центральной канцелярии называет его "господином землемером". И все это - виртуально: не видя ни самого К. , ни его документов. Как говорит Йозеф К. в Процессе": "Ложь возводится в систему".

Это ли не является завязкой сюжета, это ли не дает автору возможность раскачиваться на качелях двойной лжи, проходя точку обывательского равновесия и взмывая чуть ли не к небесным сферам?! Самое смешное: землемер заявляется во владения графа Вествеста глубокой зимой, когда землю устилает снег и практически невозможно разобраться в преимуществах или недостатках того или иного участка. Даже навыки свои К. показать не может - его якобы помощники с инструментами так и не прибыли. У него - синекура, не связанная ни с какими обязанностями, та самая свобода и даже большая, чем он предполагал. Свобода - от чего или для чего? Экзистенциальный вопрос возникает уже с первых страниц, но он точно так же зашифрован двусмысленностью положения К., как и игры с ним Замка.

К. начинает жизнь в романе с чистого листа, хотя ему уже тридцать, и путешественник он, по меньшей мере, опытный. И в переделках он уже побывал, и знания людской психологии у него достаточно. По складу характера - явный авантюрист. Сразу возникают подозрения в том, что с моралью он не дружит, что и подтверждается в дальнейшем. Вряд ли за его спиной - уголовное прошлое, но то, что он - любитель конфликтов, отрицать не стоит. Возраст его говорит об опытности, а повадки - о находчивости. Оказывается, даже не зная его прошлого, читатель уже по первой главе успевает составить о нем представление, которое далее и не изменяется. Даже упоминание К. о семье какоето теоретическое, а не личностное. Похоже, завести семью в любом местечке ему ничего не стоит. Он - "ловец человеков", а наживка - сама его натура, широкая изза неопределенности и притягательная изза умения говорить, а в особенности - слушать. Его природное любопытство возводит его и в ранг разведчика, хотя и ясно, что работает он только на самого себя. Назвать его фигурой умолчания невозможно уже хотя бы по той причине, что он мельтешит на всех страницах романа, но, с другой стороны, он все время говорит или слушает, но почти не действует: забросить рыболовный крючок в человеческий пруд он мастер и даже может умело подтянуть леску, но вытаскивать добычу не собирается - пусть сама выполняет его мысленные пожелания " по щучьему велению, по моему хотению". Ктото бросил его, как катализатор, в почти застывший деревенский расплав, чтобы оживить его, вытолкнуть на поверхность содержимое и перемешать так, что одни связи рвутся, а другие завязываются. Собственно, сие - обычный прием в мировой литературе, но Франц Кафка не представляет нам своего героя, а подставляет его под прожектор нашего внимания в виде тени человека, который жил в виртуальном пространстве ДО первой страницы романа. Фигурка из китайского теневого театра, а источник света и его движение - мы сами.

Если именно таков замысел автора - читателю самому стать источником тени К. и жить в романном пространстве по указке этой тени… Нет, Франц Кафка вряд ли мыслил читателя тенью тени К., хотя и без этого подозрения не обойтись - писатель был теоретиком до мозга костей, к тому же искал всегда ходы не тривиальные, а почти потайные. В своей САГЕ ТРЕТЬЕЙ - каюсь! - я слишком прямолинейно прочитал Кафку, но прошедшие с той поры десять лет размышлений свели почти до нуля мою литературную неискушенность. Пришлось принять во внимание тот неоспоримый факт, что "ЗАМОК" ЗА ДВА ГОДА ДО НЕМИНУЕМОЙ УЖЕ СКОРОЙ СМЕРТИ, практически в прихожей у неё, У ВРАТ ЗАКОНА, невозможно представить себе (читателю), каковы были мужество и страдание автора, как умудрялся он выбираться из тени собственного эгоизма под ослепительное солнце своих прозрений. Читателю всегда будет недоставать его опыта умирания и связанных с этим мыслей и чувств. Чужую беду руками разведу… "Не знаешь ты Замка, тихо сказал хозяин.

Конечно, сказал К., Заранее судить не стоит. О Замке я покамест знаю только то, что там умеют подобрать для себя хороших землемеров". Учитывая своеобразный юмор Кафки, можно даже предположить то, что он имеет в виду: каждому из нас придется измерить землю собственным упокоившимся телом, и тут он нетривиально прав, сообщая нам сию тривиальную "новость". " Сколько человеку земли надо" рассказал нам Лев Толстой, но Франц Кафка поставил этот вопрос не столь откровенно и однозначно: жадность к жизни, к её проявлениям он описывает не лобовО, не назидательно, а прячет свой философский камень в стенах Замка, а еще вернее - делая его краеугольным камнем фундамента, и читатель, почти забывший о его существовании, иной раз пытается нащупать его, как шатающийся коренной зуб, но тут же забывает о столь слабом симптоме разрушительных сил природы.

Мудрый юмор Кафки - признак его мужества, которым, казалось бы, он никогда не отличался, но в "ЗАМКЕ", "ГОЛОДАРЕ", "ПЕВИЦЕ ЖОЗЕФИНЕ" это мужество создало вокруг него ореол, который большинство приняло за признак гения; пусть так, но источник этой гениальности - в наконецто отброшенном эгоизме. Такова цена свободы - свободы не ОТ, а ДЛЯ.

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко