Читаем Замок. 4. Первый разговор с хозяйкой

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

4. Первый разговор с хозяйкой

17.06.08

       Недавно нидерландские ученые установили, что "серое" вещество мозга отвечает за "ум", а "белое" - за "чувствительность", возможно, они имели в виду "чувственность". Так вот, оказывается, что "объем серого вещества у мужчин в 6 раз больше, чем у женщин; зато белого вещества у женщин в 10 раз больше, чем у мужчин. Собственно, эти данные я не считаю вполне корректными, так как ничего не сказано о геях и лесбиянках.

      Отчего-то при сем известии у меня сразу возникла мысль: Франц Кафка умен, как мужчина, и чувствителен, как женщина. На основании чего? Сказать затрудняюсь, но зато вношу корректив в свое предположение: и ум, и чувствительность Кафки были однобокими. Он абсолютно ничего не понимал в технике, а чувствителен был лишь в отношении самого себя (кстати, чувственность его была ниже средней). И к абстрактным построениям его ум не был приспособлен. Как рыба в воде он чувствовал себя среди речевых оборотов и придаточных предложений, ловил основательных размеров абзацы в мутной воде двусмысленности, умел бредить совершенно ясными мыслями и поражать соответствием несоответствий. Проза его, конечно, тяжеловата, так как перегружена реминисценциями и ассоциациями, за которыми читатель угадывает нечто, которое трудно определить и от чувства которого трудно отделаться.

      Меня, например, все еще волнуют помошники К. Эх, помошники, помошники, зачем он вас выдумал? Спору нет, они были нетребовательными, пристроились в уголочке, на двух старых женских юбках. Как они все время говорили Фриде, для них это дело чести - не мешать господину землемеру и занимать как можно меньше места, поэтому они все время, правда, с хихиканьем и сюсюканьем, пробовали пристроиться потеснее, сплетались руками и ногами, скорчившись так, что в сумерках в углу виднелся только один большой клубок. К сожалению, днем становилось ясно, что они внимательно наблюдали и все время следят за К., даже когда они, словно в детской игре, приставляли к глазам сложенный кулак в виде подзорной трубы и выкидывали всякие другие штуки, или, мельком поглядывая на К., занимались своими бородами - они, как видно, очень ими гордились…

      Ох, длинна, длинна цитата, но…Меня окончательно доконали бороды - не может быть, что они случайно появились в тексте. И когда я вспоминаю, что бороды носили Райнер Мария Рильке, тоже обитатель Праги в те легендарные времена, и Оскар Поллак еще в самой юности, одно время - друг Кафки, все становится на сои места.

      Оба - свидетели юности Франца Кафки, причем если Поллак поражал трудолюбием и серьезностью, то Рильке - экстравагантностью поведения и творчества. Столь непохожие, они сплелись и разделились в образе помошников, но вот что они внимательно следили за Кафкой - это такая неправда, что хочется принять их с обратным знаком: Поллак не пожелал принять участия в обсуждении творчества друга, а Рильке вообще не было ни до кого дела. Но, по-видимому, и невнимание Рильке задевало Кафку, а если принять во внимание, что в перевернутую подзорную трубу все виделось не увеличенным, а уменьшенным… Неужели до Кафки дошли-таки нелестные суждения обоих о его творчестве?

      Собственно говоря, один раз наткнувшись на равнодушие Оскара Поллака к его творчеству, Франц Кафка мог, конечно, затаить обиду на всех и вся, на всю жизнь, что, безусловно, не способствовало желанию писать. Лишь в 1912 году он начал работать достаточно много и почти регулярно. Правда, этому способствовали отношения с Фелицией Бауэр и интенсивная переписка с ней. Думаю, и первая книга - "Созерцания" - несколько вдохновила его, хотя он не преминул высказаться о ней иронически: "…в магазин поступило 11 экземпляров. Я купил десять, интересно, кому достался одиннадцатый".

18.06.08

      Четыре раза подряд прочитав четвертую главу, я все никак не мог поверить, что Франц Кафка в этом романе умудрился на полном серьёзе - равным образом - решать тактические и стратегические задачи. Нет, он не так прост, как это может показаться с первого взгляда. Его "партийная" кличка KLIDAS - МОЛЧУН (ПО-ЧЕШСКИ) УЖЕ ГОВОРИТ О МНОГОМ. В тихом болоте черти водятся. Сам себе на уме. Высоко сижу - далеко гляжу. Много народ знает поговорок о подобных субъектах и не стесняется высказать правду. К сожалению, в амплуа народа мне выступить не удастся, но руководствоваться этими поговорками я не премину.

      О романе "Замок" в европейской критике еще 20 лет назад высказано более тридцати версий, причем в нагрузку придавались общественно-политические, идеологически-религиозные и личные мотивы. Ангажированность исследователей способствовала жесткости и узости суждений, что уже не здорово. У меня самого есть грех на душе - 10 лет назад, работая над САГОЙ ТРЕТЬЕЙ, я попал в подобную ловушку и пропустил огромное количество намеков Кафки на обстоятельства создания романа и высказанные в нем мысли. Скажу прямо, я не надеюсь расшифровать верно все его намеки, а ведь речь идет - ни много ни мало - о создании образа Кафки в последние годы его жизни, когда, в принципе, уже можно было расставлять все точки над всеми I. Традиция монолога "из могилы" в мировой литературе не слишком-то развита из-за веры в сиюминутность жизни ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. Мы мало учимся (совсем не учимся) у древних отцов церкви, для которых их верократический горизонт если и был усеян облаками ересей, им это не мешало, а помогало, поскольку враг требует от нас изощренности мысли и действия, то есть, мешает зарастать мхом теневым, сомнительным сторонам учения. Мы изучаем опавшую листву в литературных ландшафтах, забывая о корневой системе и питающих её соках земли. И клейкие весенние почки не вызывают у нас особого энтузиазма, мы не грезим о их будущей судьбе, хотя, может быть, и правильно - опавшими листьями полным полны кладбищенские просторы и некрологи на однодневных памятниках.

      Мишель Монтень задолго до смерти расписал церемониал собственных похорон и, должно быть, следил из гроба за неукоснительность исполнения завещания. Франц Кафка о подобных мелочах не беспокоился, у него была другая задача: как паук - стройную симметричную паутину, Кафка строил виртуальную аллею славы и бесславия для себя, своих близких, друзей, возлюбленных, случайных знакомых и сослуживцев, героев книг, религиозных героев и представлений - все это нужно было разместить в литературном ПАЗЗЛЕ "Замка". Часть составляющих была виртуальна, и потому была возможность обозначить лишь их контуры, что требовало особой изобретательности, даже - изощренности . вот на неё

19.06.08

      Паутина напомнила мне о связях Кафки с другими людьми. Есть в этом нечто негативное, и меня тут же упрекнут за то, что я пытаюсь представить Кафку в виде паука-хищника. Но этот упрек я заранее отстраняю - он всего лишь воспринимал вибрации своей сети, в которую попадали предполагаемые жертвы; писателю крайне необходима была информация, а не её источники. Отсюда - и специфика его поведения: преобразование этих вибраций в мысленное и текстовое пространство. Отношения с Фелицией Бауэр здесь - исключение: немало попил он кровушки этой энергичной девушки, но и жертвой её назвать почти нельзя. Уровень её духовного развития был довольно-таки низок, и множества "укусов" предполагаемого хищника она практически не заметила. О Фелиции Бауэр следовало бы поговорить особо не только потому, что пять лет она была в пределах досягаемости и немеркантильных интересов писателя. Надеюсь, это еще впереди.

      Возвращаемся к главе четвертой и тем связям, которые в ней можно проследить. Давайте еще раз - чтобы более не возвращаться к столь волнующему человечество вопросу - выпишем "сексуальную" цитату.

      Они лежали вместе, но уже не в той одержимости, что прошлой ночью. Чего-то искала она, и чего-то искал он, бешено, с искаженными лицами, вжимая головы в грудь друг друга, но их объятия, их вскидывающиеся тела не приносили им забвения, еще больше напоминая, что их долг - искать; и как собаки неистово роются в земле, так зарывались они в тела друг друга, и беспомощно, разочарованно, чтобы извлечь хотя бы последний остаток радости, пробегали языками по лицу друг друга. Только усталость заставила их благодарно затихнуть. И тогда снова вошли служанки. "Гляди, как они тут разлеглись!" - сказала одна и прикрыла их из жалости платком.

      Как видите, эротика здесь даже не ночевала. Но три раза - настойчиво! - говорится: друг другу.

      Как ни странно, на память мне приходит термин ДРУЖБА. Несмотря на свидетельства Брода о чувстве влюбленности Кафки в Милену, в той же биографии он приводит письма к нему Милены по поводу отношений её с его другом. То, что говорит женщина о Франке (так она называла Франца), свидетельствует: она гораздо больше Брода знала о его друге и гораздо ближе подступила к своему несчастному возлюбленному. Приводя эти письма, Макс Брод даже не подозревал, что они почти перечеркнут предыдущий текст и заставят читателя теряться в догадках6 отчего самый близкий друг Франца Кафки так бездарно написал его биографию. Собственно, к чему он стремился, публикуя её… У меня такое впечатление, что она - один из ходов пиар-кампании, которую он проводил под лозунгом МОЙ ДРУГ - ГЕНИАЛЬНЫЙ ФРАНЦ КАФКА. Он строил этот великолепный лайнер, чтобы вплыть на нем и самому в мировую литературу. Он так много сделал для своего бедного друга, что мне стыдно направлять упрек в его сторону - ОН НЕ ПОНИМАЛ ФРАНЦА КАФКУ. Почти два десятка лет дружбы скопились в бесчувственный текст биографии, которая, как и текст романа "Замок", требует своего скрупулезного анализа.

      Милена, женщин-эмансипе, привлекала Франца и своей естественностью, так же он привлекал её своим непостижимым интеллектом. Их поиски в мире привели к встрече, и они искали друг в друге свободы от интеллектуального одиночества. Милена по- женски ПРОВИДЕЛА Кафку, и ей казалось, что своей естественностью она сможет победить его стеснительность, но не понимала, что его стыд плоти был порождением стыда ГРЕХОПАДЕНИЯ и идеализацией сосуда Божьего - человека. Ничто человеческое мне не чуждо Кафкой прочитывалось: КАК ЖАЛЬ, ЧТО НИЧТО ЖИВОТНОЕ МНЕ НЕ ЧУЖДО! Вот откуда в цитате всплывают собаки - благородные животные в поисках своих хозяев. Мы все - чья-то потеря, ищем свою половинку в субъекте противоположного пола, явно не понимая, что мы - ПОТЕРЯ БОГА. Вот о чем сожалел Франц Кафка, вот что его постоянно угнетало. Но это не имело к религии никакого отношения: между землей и небом - всего лишь воздух, а то и - безвоздушное пространство, в котором не отыщет опоры искусственный летательный аппарат человека. Вот за что еще я упрекаю Макса Брода: он искусственным образом (весьма неискусно) повязывает друга религиозностью, даже не понимая, что БОГ - ПРЕВЫШЕ РЕЛИГИИ. Нами руководит не религиозный инстинкт, а ИНСТИНКТ БОЖЕСТВЕННЫЙ. Религиозное учение забирает его в свое лоно, чтобы искусственным образом взращивать эмбрион морали. Профессиональные моралисты Кафке претили, но проблема морали сама по себе его весьма интересовала. Во-первых, потому, что этика - живность в океане литературном. Во-вторых, этика врожденная и этика благовоспитанная имеют меж собой зазор, который может стать пропастью человеческого падения.

      Я читал о том, что на Западе существовал обычай сочинения священниками текстов завтрашних проповедей. Естественно, они имели основание - соответствующий текст Библии. Эта упорядоченность тоже грешит литературой. Франц Кафка же, напротив, сам факт существования литературы считал достаточным основанием для того, чтобы искать в ней место этике. Почему? Подозреваю, что в душе своей он не находил ей места. Понимаю, как кощунственно это мое мнение, но оно - не более чем способ заполнить лакуны восприятия Кафки-человека. В конце концов, у меня есть и собственный опыт этических срывов в штопор. Читатель упрекнет: подобное ищет подобного. Это - так. Но это и Кафке служило материалом исследования человека. самого себя - в первую очередь.

      Когда К. немного погодя выбрался из-под платка и оглянулся, его ничуть не удивило, что в своем углу уже сидели его помошники и, указывая пальцами на К., одергивая друг друга, салютовали ему; кроме того, у самой кровати сидела хозяйка и вязала чулок; эта мелкая работа никак не шла к её необъятной фигуре, почти затемняющей свет в комнате.

      Сцена совокупления довольно скромная) тем не менее потребовала от автора дальнейшего снижения накала при помощи еще более скромного юмора, хотя словечко салютовали приводит на память случай, когда друзья (помошники?) впервые привели его в публичный дом и как, должно быть, поздравили его, когда он, наконец-то, "оскоромился".

      Впервые в романе на сцену выходит хозяйка, к тому же - вяжущая чулок. Наш автор не терпит пустых, проходных фраз, а фигура хозяйки вообще многие годы оставалась без моего внимания, но вдруг я вспомнил, что написано Кафкой в письме к Оскару Поллаку 2.12.1902:

      Однажды перед Рождеством верзила, ссутулившись, сидел у окна. Его ногам в комнате места не было; так что он для удобства высунул их из окна, довольно болтая там ими. Своими неловкими худыми пальцами по-паучьи вязал он шерстяные чулки для крестьян, чуть ли не нанизывая серые глаза на вязальные спицы, так как было уже темно.

       Кафка-верзила пишет, занимается литературным творчеством - в этом нет никакого сомнения. Но "обвинить" хозяйку в том же самом деянии - не слишком ли это дерзко? Ну, ладно, дадим и ей шанс - пусть она будет иметь некое отношение к словописанию, иначе весь её разговор с К. вызовет у нас некоторые сомнения. Кроме того, не преминем обратить внимание на то, что её фигура застит свет, попадающий в комнату из внешнего мира.

      "Я уже долго жду", - сказала она, подняв широкое, изрезанное многими старческими морщинами, но все же при всей массивности еще свежее и, вероятно, в прошлом красивое лицо. в её словах звучал упрек, совершенно неуместный по той причине, что К. её сюда вовсе и не звал.

      Это - практически явная авторская подсказка читателю, и сама фигура К. тут же приобретает некие масштабы, о которых раньше не было и речи. Весь разговор К. с хозяйкой, несмотря на разнонаправленность мыслей персонажей, по сути, - игра в одни ворота, в которой не мешало бы разобраться. К. собирается нанести визит своему куратору-старосте для обсуждения важных дел и просит отложить разговор, но хозяйка замечает:

      "Это дело еще важнее, поверьте мне, господин землемер. Там дело касается работы, а тут - человека, Фриды, моей милой служаночки".

      Нам не остается ничего другого, как вновь ввести в оборот не Фриду-Милену-любовницу, а Фриду-служаночку, причем в последнем словечке кроется намек не только на ласковое, но и несколько пренебрежительное к ней отношение хозяйки. Еще стоит обратить внимание на антитезу ДЕЛО И ЧЕЛОВЕК. Многоопытная хозяйка обращает внимание . на известную библейскую формулу ЧЕЛОВЕК ДЛЯ СУББОТЫ ИЛИ СУББОТА ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА. Это - из давнего прошлого, некогда прекрасного её лексикона.

      Право же, изумляюсь точной тонкости выражения своих потаенных мыслей нашим автором. Он сидит за ширмочкой, дергает за ниточки и разными голосами озвучивает реплики персонажей кукольного действа, восходящего почти к Рождественским яслям, а то и колядкам, и театру Петрушки.

      "И так как Фрида только сейчас назвала моих помошников верными людьми, значит, мы тут все друзья".

      Друзья-помошники! Это было бы многозначительно, не будь оно с оттенком почти издевки. Да еще заявлено о верности! Кого можно считать верным другом Франца Кафки? Один Макс Брод выставляет свою кандидатуру, да где-то на задворках маячит фигурка Ицхака Лёви, артиста еврейской бродячей труппы, разыгрывающей крохотные пьески в кафе для увеселения пьющей пиво публики. Мы ничего не можем сказать о мнении Кафки по поводу этих самых верных его друзьях, поскольку Макс Брод - автор сценария своей же пьесы о Франце Кафке. Нам остается лишь вчитываться в пассажи К. о своих помошниках, которые для него слились в одну фигуру, чем-то напоминающую о змее. Причем это - скорее не символ мудрости, а - скрытности, опасности и опасения. Это - еще не окончательный вердикт, а - предположение.

      Так вот, хозяйка, должен вам сказать, что, по-моему, лучше всего нам с Фридой пожениться, причем как можно скорее.

      А вот теперь у меня есть доказательство, что это говорит не К., а сам Кафка: отрывок из "Письма отцу":

      Ты сказал мне примерно так: "Она, наверное, надела какую-нибудь модную кофточку, как это умеют пражские еврейки, и ты, конечно, сразу же решил на ней жениться. И жениться как можно скорее, через неделю, завтра, сегодня…"

      Это - 1919 год, а эхо этой тирады - предыдущая цитата из "Замка". 1921 года. Какие еще нужны доказательства, читатель? Вот они 0 одно к одно. Правда, 1919 год -это время помолвки с Юлией Вохрыцек, а 1921 - речь идет уже о Милене Есенска-Поллак. Но ситуация явно не выдуманная, взятая из собственной жизни и приписанная землемеру К. у меня не так уж много прямых доказательств своей версии в том или другом эпизоде "Замка", чтобы я не воспользовался ими как краеугольными камнями при строительстве данного текста. Как видите, я работаю безо всякой задней мысли по поводу нашего героя и строю его образ по меркам, снятым самим Кафкой.

      А беседа в главе четвертой продолжается как ни в чем не бывало. Если бы он не вызывал улыбку читателя, вполне можно было бы её вставить в качестве эпизода на сцене театра абсурда. Хозяйка требует от К. гарантий, и тот сразу же соглашается и даже предполагает заверить их у нотариуса. Какие гарантии? Какой нотариус? Разве речь здесь идет о сделке? Хозяйка талдычит: "…все-таки вы чужой человек, сослаться вам не на кого, ваше семейное положение нам неизвестно".

      Так оно и есть: помолвка с Юлией еще не расторгнута, семейное положение Кафки - ни два ни полтора; нет, я прав на сто процентов - Франц Кафка приписывает собственную жизнь землемеру К., и читателю ничего не остается, как, взяв известные факты за рифы, углубиться в морскую пучину романа.

      Но, упомянув нотариуса, К. тут же требует переговоров с Кламмом. Фрида возражает:

      "Никогда Кламм с тобой разговаривать не станет. И как ты только можешь подумать, что Кламм будет с тобой говорить". И хозяйка сказала: "Вы требуете невозможного".

      Все! Приехали! Я, как и К., не могу привести ни одной причины, почему Кламм не станет говорить с К. Кламм - немой? Столь высокого положения, что не удостоит К. беседы? А безропотно уступить ему свою любовницу - это в порядке вещей?

      Мне придется вернуться к предыдущей главе, к тому эпизоду, где Фрида позволяет К. посмотреть в дверной глазок на Кламма.

      И через маленький глазок, явно предназначенный для наблюдения, он увидел почти всю соседнюю комнату.

      Франц Кафка - мастак в перевертышах. Дверные глазки обычно предназначались для наблюдения за заключенными. Но представить Кламма в этой роли затруднительно. Может быть, и в немецком языке существует выражение ГЛЯНУТЬ ОДНИМ ГЛАЗКОМ - в таком случае мое рассуждение пойдет следующим путем. Не К. смотрит в глазок, а глазок со всем, что за ним находится, следит за К. Может быть, никакого господина Кламма вообще не существует; может это - Волшебник из Страны Оз; может быть… нет опоры моей фантазии. А хозяйка и Фрида в один голос утверждают, что Кламм не будет говорить с К., потому что это невозможно. По видимости - Кламм существует. По функциям - его как бы и нет. Но как быть с Фридой - его любовницей? Да очень просто, дорогие читатели, очень даже просто. Фаллос Кламма - искусственный, это - круглая затычка, которую Фрида носит в кожаном карманчике на юбке, и наша маленькая буфетчица в любой момент может ею воспользоваться. Право слово, Франц Кафка намного опередил сексуальные фантазии с имитаторами и прочей лабудой. Нет, читатель, я прихожу к выводу, что Кламм, даже в амплуа чиновника Замка, все же не существует. Паяц, актер, миф, символ- читатель может продолжить по своему разумению.

      И вовсе не исключено, что я переменю своё мнение по мере дальнейшего чтения - в конце концов, уже до конца месяца оплатил услуги Интернета.

20.06.08

Отступление о кожаном кармашке

- Входит! - закричал Пятачок. - И выходит!
- Здорово выходит! - закричал Иа-Иа.
- Входит и выходит - прямо замечательно!

      Известна стеснительность Кафки в вопросах пола и его отстраненность от любой непристойности в разговорах. Нисколько в том не сомневаюсь - подтверждают такие разные свидетели, как Макс Брод и Милена. Однако известно: гони черта в дверь - он возвращается через окно. Подсознание творит с нашим сознанием чудные вещи, и литературные тексты выдают то, что стараемся спрятать поглубже. Кроме того, чудесное и своеобразное чувство юмора нашего героя творит литературные чудеса.

      Эротические реминисценции в литературных текстах обычны и чаще всего неудачны. Скорее всего, по той глупой причине, что авторы пытались решить сложную-односложную задачу снятия фигового листочка. Увы-увы! Даже такой мастер, как Владимир Набоков, почти не справился с этой задачей; даже такой специалист, как Генри Миллер (весь - в теме!) не решился сорвать запретный плод с литературного древа познания доброго зла. Литературное чутье бессильно пред природным чувством имитации попыток продолжения рода, и виной тому, безусловно, Библия, где сексуальные отношения Адама и Евы прописаны столь нечетко, оставлена такая лакунища, что теперь её не заполнят сонмы поэтов и прозаиков любопытного в этих пределах толка.

      -Конечно, - сказал К., - у вас есть свои секреты, не станете же вы делиться ими с человеком, с которым всего полчаса как познакомились, да и у него еще не было случая рассказать вам все о себе". Но это замечание, как оказалось, было не совсем удачным: оно словно пробудило Фриду из какого-то оцепенения, выгодного для К. она тут же вынула из кожаного кармашка, висевшего на поясе, круглую затычку, заткнула глазок…

      Ну, с секретами Франц Кафка явно поторопился - по секрету всему свету… Отношение его к сексу очень сложно, а непосредственность других в этом плане всегда удивляли его. Юлия Вохрыцек и Милена Есенска-Поллак чуть ли не шокировали его своей непосредственностью там, где таилось для него табу. Особенно бойкой была Юлия, которую смешила скромность жениха, и она не стеснялась выговаривать ему… Известно, что поведение партнеров во время полового акта может иной раз стать источником недоразумения, которое осложнит и без того сложный (для Кафки) процесс. И скорее всего Фрида-Юлия, - а не К.-Кафка - бесшабашно и неосторожно завела во время акта пустой разговор, поскольку Кафка был далеко не выдающимся любовником и не мог даровать женщине самозабвения. И, рассердившись на не готового к беседе Франца, наказала его - вынула из кожаного кармашка, висевшего на поясе, круглую затычку, заткнула глазок… Писатель воспользовался эвфемизмами кожаный кармашек и круглая затычка вместо влагалище и член. Чтобы читатель не пропустил столь волнующей коллизии, автор уточняет последующее действие Юлии (пардон, Фриды!): заткнула глазок.

      Опасаюсь, что я не совсем внятно перевел романный эпизод в русло возможной действительности, но, думаю, читатель, особенно - продвинутый в сем плане, без труда воспроизведет в воображении ситуацию. Причем не кривить скептически губы, а улыбаться, как это делал Кафка, выписывая свои иероглифы.

      Со страхом и трепетом приступаю я к следующим страницам романа, на которых отдельные абзацы и даже предложения скромно говорят о многом, и это многое лишь брезжит со страниц в очи, хотя и ослепляет словно проблеск молнии, о которой мы, в сущности, ничего не знаем и изобретаем метафоры для вящей понятности, но поэтический образ сам должен стать молнией, чтобы убедить читателя в своей правдивости и обратить его в свою еретическую веру. Монолог хозяйки слишком важен, чтобы опустить его.

      -Сейчас я вам с удовольствием все объясню. Конечно, я не имею отношения к Замку, я только женщина, только хозяйка этого захудалого двора - возможно, он и не из самых захудалых, но не далеко ушел ,- так вот вы, может статься, моим словам никакого значения не придадите, но я всю жизнь смотрела в оба, со всякими людьми встречалась, всю тяжесть хозяйства вынесла на своих плечах - хоть муж у меня и славный малый, но хозяин он никуда не годный, и ему никак не понять, что такое ответственность. Вот вы, например, только благодаря его ротозейству - я в тот день устала до смерти - сидите у нас в Деревне, на мягкой постели, в тепле и довольстве.

      Кто этот хозяин? Да Макс Брод же! И в самом деле - по недосмотру в одной из газетных статей он назвал в числе прочих перспективных писателей Франца Кафку - а тот еще не опубликовал ни единой своей строчки! Беспрецедентно! Другого такого случая в мировой литературе я не знаю! Франц Кафка не мог не отблагодарить (пусть с крайним запозданием) друга этими коварными строчками, но главное здесь - след, на который он ставит читателя.

      Нам теперь остается выяснить, кто же такая ХОЗЙКА. Супруга Брода и владелица захудалого двора…Может быть, пражская журналистика? Или журналистика вообще? Тепло, но сомнительно - ради неё Кафка не стал бы ломать обагренные чернилами копья. Давайте примем версию: Деревня - это Прага, а Хозяйка - провинциальная литература (по сравнению с Веной, к примеру, Прага считалась провинциальной). Допустим.

       Господин землемер меня спросил, и я должна ему ответить. Иначе ему не понять то, что понятно само собой: господин Кламм никогда не будет с ним разговаривать, да что я говорю "не будет" - он не может с ним разговаривать. Господин Кламм - человек из Замка, и это уже само по себе, независимо от места, которое господин Кламм занимает, очень высокое звание. А что такое вы, от которого мы так униженно добиваемся согласия на брак? Вы не из Замка, вы не из Деревни. Вы ничто. Но, к несчастью, вы все же кто-то, вы чужой, вы всюду лишний, всюду мешаете, из-за вас у всех постоянные неприятности… нам ваши намерения неизвестны… Но я вовсе вас не упрекаю. Вы такой, какой вы есть…

      Стоп! Я прерываю цитату, так как рассвет уже близок, и дальнейшие намеки хозяйки излишни. Кламм (описание внешности соответствует другому персонажу, но это неважно) - памятник Иоганну Гёте, его персонификация. Мне долго не давался этот образ, пока я не обратил внимание на НЕ МОЖЕТ РАЗГОВАРИВАТЬ.

      ДОГАДЛИВЫЙ ЧИТАТЕЛЬ УЖЕ НАВОСТРИЛ УШИ И ГЛАЗА - теперь можно представить себе во плоти и Замок, но нет, еще слишком рано, еще нас поджидает неожиданность.

      А Фрида? - спросит озадаченный читатель. -как быть с Фридой?

      А никак! В этой главе сказано достаточно ясно: "…она любовница Кламма - хотя я считаю, что это сильно преувеличено…"

       Нет, для нас важнее следующее: … достаточно будет и того, что я увижу, какое впечатление производят на него мои слова, а если никакого или он совсем не станет меня слушать, то я по крайней мере выиграю одно - то, что я без стеснения, свободно высказался перед одним из сильных мира сего".

      Известен пиетет Кафки перед Гёте, так что это не пустые слова - осмелиться выступить в аудитории, в которой выступал его кумир. Но сие - дела давно минувших дней. Не забывай, читатель: на романном дворе - 1921 год, у Кафки написаны сотни страниц превосходной прозы, часть уже опубликована, ему есть о чем поговорить с Гёте.

      Это - проблема: восседать на горе рукописей и завидовать памятнику на постаменте. Правда, зависть писателя - особого рода, она не носит негативного оттенка, она -маховичок в организме, который помогает не расслабляться ( а Кафка сему подвержен!) и подталкивает писателя к письменному столу. Или вспомним: Кафка и Брод - в гостях у Гёте в Веймаре. С одной стороны - Брод, с другой - Гёте. Сравнение - явно не в пользу первого, и масштабные измерения должны были утешить нашего героя и придать ему литературные силы.

      Любой (самый неизвестный) писатель мнит о себе нечто - простор, дальний горизонт, воображаемые пейзажи, - которые манят к себе его перо или стрелку курсора. Психологическое состояние при сем -от нуля до 10 баллов. По этой шкале Кафка себя вряд ли оценивал - одно-единственное воодушевление и сотни плачей на реках вавилонских, тем не менее мировая литература имеет в его лице то, что она имеет, - ГЕНИЯ ВОПРЕКИ СЕБЕ. И роман "Замок" - в том числе - трактат о литературе, как способе выживания личности в обществе себе не подобных.

      Когда я прочитал одну-единственную страницу Паоло Коэльо (половину первой и половину последней), меня не удивил ажиотаж вокруг этого экзотического имени - подобное притягивает подобное. К концу жизни Франц Кафка имел об этом феномене четкое представление, и я постараюсь доказать это.

21.06.08

      Внезапно поймал себя на сходстве с политологами, пережевывающими сопли друг друга. Точно так же занимаюсь домыслами и предположениями и даже - спекуляциями. Правда, жизнь в конце концов выводит политологов на чистую воду, а кто выведет меня? Пока я надеюсь только на самого себя и - Франца Кафку. Уж он-то в своем чистилище имеет право и на райское блаженство и - на новые грехи. И я помогу ему в этом.

      Дальнейшая беседа персонажей в убогой каморке непосредственно касается желания К. говорить с Кламмом о Фриде.

      -Из-за меня отношения Кламма с Фридой никак измениться не могут. Либо между ними никаких близких отношений вообще не было - так, в сущности, считают те, которые отнимают у Фриды право на звание любовницы Кламма, - тогда и сейчас никаких отношений нет, или же, если такие отношения существовали, то можно ли думать, что из-за меня, из-за такого, как вы правильно выразились, ничтожества в глазах Кламма, они могли разрушиться?

      …Фрида сказала: "Матушка, конечно, во всем права. Кламм обо мне больше и знать не желает. Но вовсе не из-за тебя, миленький мой, - такие вещи на него не действуют. Мне даже кажется, что только благодаря ему мы с тобой нашли друг друга".

      На поверхности - речь идет о Кламме-Эрнсте Поллаке, супруге Милены - адюльтер налицо, и любовный треугольник колет глаза читателя.. но подобных любовных треугольников, и в жизни, и в литературе, - что снежинок, и никакой сверхзадачи подверстать сюда не удастся. В конце концов любовь на 99% состоит из воображения, а воображению Кафки мог позавидовать даже "кремлевский мечтатель".

      Как я теперь понимаю, речь шла о ПРЕЕМСТВЕННОСТИ - Кламма-Гёте вручает К.-Кафке Музу-Фриду. Насколько оправданы притязания Кафки на замещение вакантного места гения? И как мог наш герой претендовать на него, получив известность в довольно узких литературных кругах? Понимал ли он пределы (беспредельность) своего дара? Думаю: очень даже понимал. Собственно, это было видно невооруженным глазом. Томас Манн, Герман Гессе, Ромэн Роллан,Роберт Музиль, Вальзер, Рильке - это все производители литературных произведений, имитирующих классику. Даже декоратор Рильке и игрушечных дел мастер Гессе были бесконечно далеки от исканий Франца Кафки. Он - не прост о штучный литературный товар, он - единственный и неповторимый. По сути - певец во вражеском стане. И он не мог перепеть своего окружения - серьезных тугодумов, поэтов-рационализаторов, экспрессионистов-эквилибристов. Все они работали на потребу, широко распахнув глаза в окружающий мир и улавливая ноздрями аромат "клубнички" или экзотических специй. Они мечтали и думали о своем читателе. Заботились о нем. Надеялись пропитать его своей овсянкой или испеченным в старой золе картофелем. Они выстраивали литературный процесс при помощи кирпичей-фолиантов и отвечали чаяниям общества, которое и способно-то было к войне или революции. На разные голоса "повторяли азы" и провеивали уже до них провеянную мякину. Если уж на то пошло - заполняли еще не существующее виртуальное пространство несущественной информацией. Гладили общество по головке или бросали в него протухшие со времен Апулея яйца и прокисшие в жаркой политической атмосфере помидоры.

      Это не могло не вызывать удивления Кафки, занятого только человеком, только самим собой. Слава, деньги, любовь - неужели только такой тематики человек и достоин? Борьба за литературные эполеты продолжается как ни в чем не бывало под громы пушек и стоны умирающих. Да, он сам - по чистой случайности - получил в 1915 году премию Теодора Фонтане и почтил это событие ироническим замечанием.

      И все-таки, все-таки… Каждая писательская душа обременена - пылинкой ли, двухпудовым ли грехом, всемирной ли тяжестью. Кто измерит? Как измерить? Собственным ли ржавым безменом или расслабленной резиновой совестью. Очень, очень это трудно. С такой трудностью встречается красавица, не знающая, какую себе выставить оценку и с каким плюсом.

      Франц Кафка мерил себя масштабами Иоганна Гёте. "Ну, ты и загнул, дядя!" - скажет удивленный читатель. А вот и нет. Ничего подобного. Если это и не чистая правда, то близко к ней. У меня даже есть доказательство. Иоганн Петер Эккерман. "Разговоры с Гёте в последние годы его жизни". Кладу рядом книжечку Густав Яноух, "Разговоры с Кафкой". Яноух познакомился с Кафкой в марте 1920 года и беседовал с ним во время прогулок, дела затем записи. Отметим, что это - тоже последние годы жизни Кафки. И он не мог не понимать значения этих бесед и сравнимости их с ситуацией Эккерман-Гёте. А ведь у него были друзья, а он доверился чужому человеку; создается даже впечатление, что он дает интервью будущему. однако мне кажется, что он был очень одинок, и знакомство с Миленой Есенска-Поллак также было следствием этого одиночества. К. в романе "Замок" тоже одинок. Одинок тотально. И - никакой рефлексии по этому поводу. Напротив, он старательно завязывается знакомства и налаживает связи. А Франц Кафка? Он делает то же самое, но - в романе.

      Хозяйка разговорилась, впрочем, в провинции поговорить любят. "Разве было мне до вас дело, пока вы были одни?". Вопрос резонный. В своем воображении

22.06.08

каждый поэт-писатель обручен с Музой, чем Кафка плоше? И эта виртуальная связь на самом деле как раз не виртуальна - писателю необходима психологическая подпитка, а так как со стороны, извне, она приходит крайне редко, включаются внутренние ресурсы, Божественная батарейка, энергию которой подписывают во время работы. Франц Кафка использовал для подпитки дневник, а в еще большей степени - письма, и в этом плане, конечно, был профессионалом-психотерапевтом для самого себя. Он сам (хотя не исключена виртуальная связь с Гёте) изобрел вечный двигатель творчества. Мешала ли ему сила трения окружающего мира? Несомненно. Но Божественная-то батарейка у него никогда не разряжалась. Положительным или отрицательным был потенциал - не важно: ВСЕГДА БЫЛА РАЗНИЦА ПОТЕНЦИАЛОВ. Она - необходимое условие как в физике, так и в метафизике, как в обывательской действительности, так и в подсознании.

      Есть еще один симптом психологической устойчивой неустойчивости Кафки: дневниковые стенания и тончайший юмор в прозе. Причем юмор этот - ни в коем случае не зубоскальство, а особенный прием снижения ВЫСОКОГО для большей читательской удобоваримости. Правда, для начала читателю необходимо расшифровать писательские мифологемы или хотя бы догадаться о том, что они присутствуют в тексте. Кафка был самым лучшим читателем Кафки-писателя; если уж на то пошло - единственным. Наше коллективное читательское сознание тоже не лыком шито, но мы почти всегда забываем, что перед нами - не обычная, а стоклеточная доска, на которой разыгрывается множество жизненных и литературных партий.

      Вот хозяйка то ли жалуется, то ли дает отповедь К.: "Я бы и сама вас избегала, если бы не связала судьбу Фриды со своей судьбой. Только ей вы должны быть благодарны - хотите или не хотите - за мою заботу, даже за мое уважение к вам. И вы не имеете права так просто отстранить меня, потому что передо мной, перед единственным человеком, который по-матерински заботится о маленькой Фриде вы несете самую серьезную ответственность. Возможно, что Фрида права и что все свершилось по воле Кламма, но о Кламме сейчас я ничего не знаю, никогда мне с ним говорить не придется, это для меня совершено недоступно. А вы сидите тут, обнимаете мою Фриду, а вас самих - зачем скрывать? - держу тут я. Да, я вас держу, попробовали бы вы, молодой человек, если я вас выставлю из своего дома, найти пристанище где-нибудь в Деревне, хоть в собачьей будке".

      Читателю самому придется подставить вместо хозяйки Провинциальную литературу, вместо Фриды - Музу, вместо Кламма - Гёте, К., естественно, сам Кафка, и прочитать вышеприведенную цитату, чтобы убедиться: в мыслях Кафке палец в рот не клади. Он совершенно ясно видел собственное писательское положение в Праге - оно почти призрачно узкая известность в узком кругу. Когда после смерти друга Макс Брод попытался найти издателя для его произведений, Герхардт Гауптман ответил, что никогда не слышал о Кафке. А кто теперь помнит имя этого невыдающегося писателя? Таково течение литературного процесса - легковесность и бездарность вальяжно плывет по поверхности. Какой силы характера должен быть гениальный писатель, чтобы наблюдать подобное явно несправедливое (во все века!) расположение слабых и сильных подразделений литературного войска. В сущности, эта война - на проигрыш. Проигрывает литература, но проигрывает и читатель, одолевший бездарную книжку. Владимир Ильич был глубоко прав: "Один шаг - вперед, два шага - назад". Жемчужных зерен, возможно, в каждом веке одинаковое количество, зато навоза - навалом, и такое положение в сельском хозяйстве давно бы покончило с голодухой.

      К.-Кафка даже подчеркивает:

"Мое положение чрезвычайно непрочно, этого вы не отрицаете, напротив, всячески стараетесь доказать. Вы и тут, как и во всем, что вы сказали, по большей части правы, однако с оговорками. Например, я знаю место, где я мог бы отлично переночевать.
"Где это? Где?" - в один голос закричали хозяйка и Фрида с таким пылом, словно у обоих была одинаковая причина для любопытства".
"У Варнавы", 0 ответил К.
"У этих нищих! - крикнула хозяйка. - У этих опозоренных нищих!"

Хозяйка берет в свидетели своих слов помошников К., и тот замечает: "Это мои помошники, а вы с ними обращаетесь, будто они ваши помошники, а мои сторожа…"

       Далее становится ясно, что хозяйка и помошники - заодно, мало того: они снимают с себя всякую ответственность.

      Да, не слишком лестного мнения Франц Кафка о своих друзьях, но лишь в романом пространстве нашлось для него место. Впрочем, требовательность Кафки к литературным текстам (своим и чужим) косвенно свидетельствует и о требовательности к друзьям, тем более что и они были литераторами (два в одном), так что приходилось ему очень не легко, и ни их оценки, ни оценки их литературных трудов мы не обнаружим. Тем не менее я убежден, что беседы с ними не были бесполезны. Он больше слушал и тем самым получал от друзей больше, чем они от него. к тому же нужно было соответствовать уровню общения - то есть, больше читать и мыслить самому.

      Глава подходит к концу, и К. спешит покинуть её, но хозяйке не терпится научить его уму-разуму: "куда бы вы ни пришли, помните, что вы тут самый несведущий человек и будьте осторожны…".

       Право слово, обывательская мудрость НЕ ВЫСОВЫВАТЬСЯ! Нависает над Кафкой, и предупреждение хозяйки недвусмысленно, но он отвечает в тираде К.: Да, конечно, я нахожусь в неведении, это правда, и для меня это очень печально, но тут есть и то преимущество, что человек в своем неведении действует смелей, а потому я охотно останусь при своем неведении, и пока есть силы, готов даже нести все дурные последствия, а их, наверное, не избежать".

      Кто это говорит? Иоганн Вольфганг Гёте? Нет, Франц Кафка , и это слова не мальчика, но мужа.

Назад | К содержанию | Далее

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко