Читаем Замок. 23. Глава 23

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

Глава 23. Часть 1

20.01.09
Эта глава, - может быть, самая концентрированная, но, однако же, и самая размытая. Казалось бы, автор наконец-то решился по-радовать читателя откровением, но приступил к сему так застенчи-во, так издалека, что - вот-вот оборвется ниточка. Которую он пря-дет своим пером. Собственно, даже очень важные мысли Франц Кафка здесь излагает опять-таки нарочито туманно, используя для этого ситуацию полусна-полуяви.

Ситуация главы незамысловата. Известно, что писать Кафке приходилось по ночам, так как многочисленные обитатели кварти-ры Германа Кафки не стеснялись предъявлять себя друг другу (и Францу) громким шумом и голосами. По этому поводу он даже на-писал как-то миниатюру "Большой шум". Зато, дождавшись, когда все угомонятся, Кафка усаживался в 19 часов вечера за свой пись-менный столик и трудно писал.

Вот он представляет се6я в роли К., безмерно уставшего за время своей бурной деятельности в Деревне и подыскивающего се-бе уголка, где можно было бы прикорнуть. В жизни своей наш ге-рой спал плохо и тревожно, поэтому всю главу он перемежает строчками, посвященными забытью и счастливому сну. Надо при-знать, что сама жизнь подсказала писателю этот замечательный сюжетный ход. Отыскивая Эрлангера или пустую кровать для от-дыха, в четыре часа утра К. оказывается в комнате очередного сек-ретаря по имени Бюргель, который осуществляет связь между гос-подином Фридрихом и Деревней, причем говорит о сем с такой торжественностью, что сразу вспоминаются выступающие по теле-видению дамы и господа "по связям с общественностью" какого-нибудь Газпрома или крупного банка. А общественность в данном случае, в этой главе, по крайней мере, - это мы, читатель. И лично я не обнаруживаю никакой разницы между рассуждениями Бюргеля и тех, что "по связям с общественностью", - говорится много, под-робно, с апломбом и многозначительно… так что я полагаю, что в курс обучения этих спецов непременно входила именно 23-я глава романа "Замок".

"Все это было сплошное дилетантство. Ничего не зная о тех обстоятельствах, при которых вызвали сюда К., о трудностях, встреченных им в Деревне и в Замке, о трудностях его дела, кото-рые дали или дает о себе знать, - ничего не ведая обо всем этом, бо-лее того, даже не делая вид, что он, как, во всяком случае, полага-лось бы секретарю, имеет хотя бы отдаленное представление об этом деле, он предполагает так, походя, при помощи какого-то блокнотика уладить недоразумение там, наверху".

Частный случай или общее положение? И - то, и - другое. Кафка не был бы Кафкой, если бы не сумел преподать "в одном флаконе" взгляд снизу и взгляд сверху, обе стороны на допросном процессе. Кстати, до самого допроса, разумеется, так и не доходит, речь идет просто о преимуществах или недостатках той или иной системы допросов, ночных или дневных, внезапных или заплани-рованных, знающими или некомпетентными следователями и тд.

Опять-таки - ни слова о теме допросов, как будто бы это никакого значения не имеет, словно системна эта превосходно дейст-вительна в любых случаях и по любому поводу - словом, универ-сальная система ценностей. Бюргель в это верит неукоснительно:

"Не стану разбираться, как обстоит дело по существу, может быть, так оно и есть, я слишком близко ко всему стою, чтобы со-ставить определенное мнение, но заметьте, иногда подвертываются такие обстоятельства, которые никак не связаны с общим положе-нием дел. В этих обстоятельствах одним взглядом, одним словом, одним знаком доверия можно достигнуть гораздо большего, чем многолетними, изводящими человека стараниями".

Нам, читатель, стоит представить себе ситуацию поточнее: чиновник Бюргель, судя по всему, отлично выспался. Тогда как К. не просто клонит в сон, он уже давно плывет в облаке сна и видит землю в прорехах облака изредка и расплывчато.

И еще мы должны представить себе Франца Кафку за пись-менным столом, когда авторская его душа уже отделилась от тела и присутствует НАД ним или, вернее, смотрит на него с другой сто-роны стола. Красиво было бы назвать это мгновением вдохновения, но тут же напрашивается: БОЖЕСТВЕННОГО ВДОХНОВЕНИЯ. ДА ТАК ОНО И ЕСТЬ:

"Одного из секретарей, обнаженного и очень схожего со статуей греческого бога, К. потеснил в борьбе. Это было ужасно смеш-но, и К. усмехнулся во сне над тем, как секретарь при выпадах К. терял свою гордую позу и спешил опустить вскинутую вверх руку и сжатый кулак, чтобы прикрыть свою наготу, но все время запаз-дывал".

Честно говоря, этот крохотный эпизод - лакомый кусочек для господина Фрейда, что очень справедливо. Безусловно, мы не должны забывать о том, что в этой главе Франц Кафка - одновре-менно и К. и Бюргель, и обнаженная фигура секретаря, старательно пытающегося кулаком (!) прикрыть "срамной" орган, что на самом деле для зрителя выглядело бы как раз не пределом скромности, а определенным вызовом, - симптоматика уже не того всем известно-го скромника Кафки, а его иная ипостась, почти уже совершенно раскованная. Не думаю даже, что - влияние Милены, хотя в письме к Броду на этом настаивает. Интимно-смешной момент в столь серьезном тексте выполняет роль задержки и отсрочки очень важ-ной мысли, которая все время ворочается во чреве текста и никак не может появиться на свет фактически по вполне определенной причине - автор опасается "родить" уродца или даже монстра, по-скольку взял он на себя мифическую задачу - вместить в одну фи-гуру всех Муз: поодиночке они решали частные интеллектуальные задачи; арифметическое сложение их нисколько не решало дела - дело Божественного вдохновения вообще.

Честно сказать, к сожалению, я тоже по отдельным эпизодам текста не умею "слепить" Божественную статую, и сам автор в этой главе все время склоняет читателя к волнообразному шевелению занавеса вместо его раскрытия

"В этом отношении мы не делаем различия между обычным и рабочим временем. Такое различие нам чуждо.

"Пустил бы ты меня поспать на твоей кровати, - думал К., - я бы завтра днем или лучше к вечеру ответил бы тебе на все вопро-сы".

"…необходимая граница в отношениях между чиновниками и допрашиваемыми стирается, как бы безупречно внешне она не со-блюдалась, и там, где, как полагается, надо было бы ограничиться, с одной стороны. Вопросами, с другой стороны - ответами, как ни странно, возникает совершенно неуместный обмен ролями.

Однако когда потом читаешь их протоколы, то удивляешься явным промахам, которые видишь невооруженным глазом… Разве при всех этих обстоятельствах жалобы секретарей не обоснован-ны?".

Бюргель, внутренний голос автора, и К., утомленный трудным текстом читатель, столковаться никак не могут. И это вполне по-нятно: Бюргель рассказывает о невыносимых трудностях честного писателя, который может сказать только то, на что он способен, но предупреждает одновременно, что есть много чего еще, о чем ска-зать следует, но нет никакой возможности, поскольку слово, не-смотря на кажущуюся определенность, абстрактно - оно не может определить Неопределимого: даже тысяча имен Бога не выразят его вполне…

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко