Читаем Замок. Глава 22 (Часть 2)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

Глава 22. Часть 2

18.01.09
Я соскучился по тебе, читатель, хотя, ели ты думал о Кафке, мы были рядом. Ровно два месяца я перепахивал тексты Кафки и чужие переводы, и это было небесполезно - мне кажется, что теперь-то я нашел подлинного Кафку. С большим запозданием я убедился в том, что он был тонким стилистом далеко не в беллетристическом смысле - точность мысли и чувства для него были гораздо важнее гладкописания. Кроме того, останавливая свое перо там, где заурядный писатель непременно прибавил дополнительное, лишнее, пояснительное слово, Франц Кафка, как больной зуб, трогает грамматическую заскорузлость читательских амбиций, и это вполне понятно - нельзя вливать новое вино в старые мехи.

Да, с романом "Замок" хлопот не оберешься, хотя иной раз мне даже кажется, что я вижу на некоторых страницах невидимую улыбку писателя - то тут. То там разбросаны фразы, каждую из которых можно взять в качестве "золотого ключика", но - по размышлении - видишь, что это тупик лабиринта, искусно замаскированный многообещающей многозначительностью, и уже на следующей странице при таковой же находке думаешь: "Ну. На этот раз ты меня не проведешь, это - обманка, лучше не обращать на это внимание, главное - впереди…". А потом возвращаешься к этому месту с удивлением - автор и здесь обманул мои неверные ожидания.

То, что это обнаружилось именно в последних главах романа, закономерно. Роман уже на излете, хотя ни гнезда, ни посадочной посадки не видно, и вот фразы на бреющем полете шелестят над страницами. Но понимают - не то это место, которое им предназначено, и все же, выпустив элероны. Но не шасси, садятся только потому, что кончился запас метафизического топлива. Итак, 22-ая глава: К. возвращается на круги своя - к Фриде и обнаруживает, что его место в её постели занимает бывший помощник Иеремия. К тому же оказавшийся другом детства Фриды. "Я на тебя не рассердился, я понял, что тут действуют такие силы, с которыми тебе не справиться, я радовался, что ты хотя бы сопротивляешься им, помогал тебе защищаться…".

К.-Кафка мешает Фриде-Фелиции выполнить её долг перед природой - завести семью, родиться детей, создать домашний очаг. Все дневниковые прокламации Кафки на эту тему для самого себя остаются пустыми мечтами и обещаниями. Мы можем, читатель, рассуждать, ломал ли он комедию или нес эту трагедию в творчество, - не важно; и над ним довлели некие силы. Со дна омута его души бьют холодные, дарующие зубную боль ключи, и чистое облегчение - исповедальная фраза: "Клеветать можно было только с одной целью - бороться с твоей любовью к нему. Если бы это было нужно и клевета оказалась подходящим средством, я бы ничуть не поколебался оклеветать его, и никто меня не осудил бы за это, потому что благодаря его хозяевам у него столько преимуществ передо мной, что я, полностью предоставленный самому себе, имел бы право возвести на него какой-нибудь поклеп".

Хорошенькие дела! Только что речь шла о Фриде с её знакомцем по Берлину, а уже пора переметнуться в Вену, где Милену ждете муж Эрнст Поллак, заинтересовавшийся супругой вновь из-за внимания, проявленного к ней Кафкой. Сказать по правде, двое этих мужчин уважали друг друга, Милена осталась для них разменной монетой. Если уж на то пошло оба они не разглядели величия этой женщины, закончившей жизнь в фашистском концлагере из-за того, что она старалась (часто удачно) спасти жизнь евреям и коммунистам в оккупированной Чехословакии.

"Хозяевами" Эрнста Поллака были богема и легкомыслие, чуждые Кафке. "Знаток" Поллак обладал прекрасной памятью и был эрудирован почти во всем, тогда как Кафке была присуща тяга к исследованию до глубины мелочей (из которых, в общем-то, и состоит жизнь). Удивительно, что Милену в их обоих привлекали как раз противоположные качества глубина и широта взглядов, хотя интуитивно, пожалуй, она подозревала, что её возлюбленный "пашет" не только глубоко, но видит и далеко за горизонтом.

Пресловутый "треугольник", кстати, был кстати (пардон за тавтологию!) и для романа "Замок" - вот полюшко-поле, где можно разыграться не только обывательскому любопытству, но и доскональному разбору трех сопряженных ("эх, тройка, птица-тройка" бесконечного адюльтера!) личностей. Правда, здесь я киваю скорее в сторону Марселя Пруста, но, если вдуматься, не так уж они и далеки эти любимые мной писатели.

19.01.09
В том, как К. "убалтывает" Фриду. Очень много от писем Кафки к Фелиции - вот полигон, на котором он оттачивал свое писательское искусство, так что - совершенно безвинно - эта деловая, не блещущая интеллектом женщина внушила своему возлюбленному творческую потенцию, так что я даже опасаюсь представить себе, что произошло бы с писателем. Не случись той встречи с Фелицией в августе 1912 года в доме Макса Брода. Так что посредниками между Фелицией и Францем оказались Макс Брод и впоследствии Эрнст Вайс, которых можно было бы представить в образах помощников К., но тогда характеристика их писателем весьма нелицеприятна:

"…если даже ту думаешь, что помощников послал Кламма, - хотя это неправда, их послал Галатер, - и если даже они пытаются тебя околдовать таким образом настолько, что тебе даже и в их грязи. В их гадости мерещится Кламм, как иногда человеку кажется, что он видит в навозной куче потерянный бриллиант, в то время как его никогда не мог бы найти, даже если бы камень там был…".

Можно было бы и усомниться, что вся эта тирада не имеет никакого отношения ни к Фелиции, ни к Броду, ни к Вайсу, но автор настаивает - он четыре раза в одном предложении употребляет ДАЖЕ. В этом клубке есть одна ниточка, за которую мы просто обязаны потянуть. В общении с другими Франц Кафка вел себя часто так скромно и нерешительно, что хотелось его ободрить, хотелось ему покровительствовать (любимое занятие недалеких людей). А он прекрасно это видел и - опять же из скромности - не решался восстать против сего покровительственного отношения, но и вытащить эту душевную занозу был не в состоянии. Нарыв прорывался творческим образом, опосредованно, не нейтральной территории бумажного листа. Рефлексия не только сеяла, но и получала плоды, которыми наслаждаемся мы, читатель.

Если продолжить эту мысль, можно представить себе, что литературному тексту Кафка доверял то, что не мог доверить дневниковому, а внимательный читатель его дневников может с удивлением припомнить, что автор в квартире своих родителей писал о родичах откровенные вещи, тогда как о друзьях и знакомых упоминал очень редко и лишь однажды посетовал на то, как мало они его понимают (назвав имена Велча, Брода и Фелиции).

Вряд ли можно, однако, сказать, что в своей прозе Кафка сводил с ними "счеты", но его глубокая потаенность и честность, не находящая выхода в молчании, побуждали иной раз на пассажи, впрочем, достаточно завуалированные.

Тексты Франца Кафки - прекрасная школа психологии, вот только учебник многотомен и написан на новой, кафковской латыни, которой не обучишься ни в каком университете.

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко