Читаем Замок. Глава 21 (Часть 2)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

Глава 21. Часть 2

18.11.08
1921 год. Милена Есенска-Поллак пять раз (по меньшей мере) посетила Франца в Праге. Как билось при этом его сердце? А её? Они уже не на "ты", они уже - поврозь. Куда исчезла эта любовь? Да и откуда она взялась? Ответа нет ни на первый, ни на второй вопросы, так что остается предположить, что сия химера зарождается в (несуществующей) душе влюбленного. Нет у Кафки письменного свидетельства по этому поводу: то, что - в письмах, слова той же химеры, в дневнике - искать напрасно, так что приходится изощряться в догадках, да и не по поводу любви, собственно, а по поводу тех мыслей, которые копошатся в мозгу К.

"Значит, все-таки случилось то, что можно было предвидеть, но нельзя было предотвратить. Фрида его бросила. А вдруг это не окончательно, может быть, дело обстоит не так скверно; Фриду надо было снова завоевать, правда, на неё легко влияли посторонние, особенно эти помощники, считавшие, что положение у них с Фридой одинаковое… но стоит К. только приблизиться к ней, напомнить ей обо всем, что говорило в его пользу, и она с раскаяньем вернется к нему".

Так ли все обстояло на самом деле? Кто кого покинул? Да нет, речь может идти только о том, кто кого не оставил - Милена не хочет оставить своего мужа. Франц не просто удручен - он обижен и оскорблен: ему указали на его подлинное место - место немощного в физическом отношении влюбленного.

"…не нужно было вмешательства высших сил, чтобы отнять Фриду у К., достаточно этого неаппетитного помощник, этого куска мяса, который порой казался безжизненным". Такой эвфемизм делает честь Кафке-писателю и Кафке-человеку - откровенность до последней запятой… потому что точку должен поставить читатель. Вот только захочет ли он? Франц Кафка - не между Мопассаном и Лоуренсом, привычных читателям, и его сексуальные перипетии попадают в текст всего лишь отраженным ударом теннисного мячика (ну да, Милена Есенска-Поллак училась теннису). Для неё-то, по-видимому, сексуальные отношения с Кафкой (муж-то рядом, и он вновь обращает на неё внимание - на неё обратил внимание сам Франц Кафка! Знаток Поллак не мог этого не оценить) особого значения не имели, в ней больше говорила не женщина, а журналистка и литературное чутье. Вот почему она не только не избегала переписки, но и при первом удобном случае добивалась свидания с бывшим возлюбленным. Наконец, в её распоряжении были его рукописи - дневники и проза: Кафка, таким образом, захотел откупиться от неё, одновременно присутствуя в её жизни. В первой из сегодня вышеприведенных цитат об этом тоже идет речь.

Сейчас, много лет спустя, я задаюсь, однако, вопросом: почему Милена Есенска-Поллак, несомненно, одаренная женщина и журналистка, даже не подумала сделать из имеющегося в её распоряжении материала, фактов и близости с Кафкой книгу о его жизни. Даже Густав Яноух получил свою дозу славы, опубликовав "Разговоры с Кафкой". Которые многие исследователи считают - по большей части - его домыслами. Милена вращалась в том же пражском кругу, в котором присутствовали все друзья и знакомые Франца, с некоторыми она была близка и многое могла от них узнать, наконец, она преследовала письмами Макса Брода, но …кроме проникновенного некролога в газете "Народны листы", будущие исследователи жизни и творчества Кафки из её рук ничего не получили. У меня нет объяснения этому, разве что… По существу, она всю жизнь переходила из одних литературных рук в другие, хотя все эти руки, кроме кафкрвских, написали маловыдающиеся произведения - ни Богу свечка. Ни черту кочерга. Ладно, неуемная жажда удовольствий преследовала её, но через некоторое время после смерти Кафки она родила сына, страшно располнела и потеряла былую привлекательность - не самое ли время, наконец, использовать шанс, который дали ей Судьба и Франц Кафка? А, судя по её письмам Броду, она так много понимала кратковременного возлюбленного, так точно определяла его личные качества, что даже Макс Брод включил её письма в биографию друга - сам он оказался бесталанным биографом (какой он питатель, по-моему, забыли даже критики).

К. ведет себя так, что поневоле спохватишься - неужели Кафка умудрился всего в нескольких словах определить нечто очень важное и для читателя, и для биографа (напомню, что текст - но не сам роман! - близится к концу)?

"Теперь-то уж мы с тобой можем наверстать все, что упущено". - "Ты так думаешь? - сказал помощник и с широким зевком прикрыл усталые глаза. - Я бы мог тебе подробнее объяснить, что случилось, но времени у меня нет, надо идти к Фриде, крошка меня ждет".

Наверстать упущенное Францу Кафке так и не удалось - любовный роман закончился, "Замок" практически застрял на одном месте. В любовной истории поставлена точка, расставлены все точки над I, продолжение требует не только новых усилий, но и нового стимула, а случай - в руце Божией. Да, физическое состояние нашего героя стремительно ухудшается, но это не мешает ему создавать великолепную короткую прозу в "Замок" он никак не ожжет пробиться. Но не слишком ли непомерную ношу взвалил на себя Франц Кафка, не слишком ли обнадежил его гений, предложив создать "Замок"? то, что положено сборнику притч или афоризмов, не положено роману даже философский трактат будет разорван в клочья, попади в него несколько взрывчатых идей, может быть, не коррелирующих друг друга. А тут еще эта бытовуха, заплата на заплате, сквозь прорехи которой пытаются протиснуться потаенные навсегда идеи! Я и так и этак стараюсь оправдать автора, которому оправдания эти вовсе не нужны - он и до сих пор полагает, что его тексты сгорели.

8.12.08
Читателю ДНЕВНИКА может показаться, что, замолчав, я ушел в глухую несознану, однако, это не так - мне представилась возможность перевести значительный текст нашего героя, и, уверяю тебя, читатель, я не потерял зря время. Текст этот уже переводился, но на этот раз я собственными глазами убедился: чтобы прожить со своим героем долгую и счастливую жизнь, следует читать его на языке оригинала, СТАВ СОБСТВЕННЫМ ПОСРЕДНИКОМ. Я это сделал, и прояснилось кое-что новое не только в самом Кафке, но и в его интерпретации. У меня появилось впечатление, что каждому исследователю жизни и творчества Кафки приходится открывать СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО. Преступления, естественно, никакого нет, а если оно и имело место, то именно - Франца Кафки против самого себя. Если беспристрастно прочитать его ПИСЬМО ОТЦУ, можно обнаружить, что автор совершенно верно воспринимал ситуацию своих злоключений, вот только когда он смотрел в зеркало этого текста, то видел не себя, а своего родителя Германа Кафку, словно тот нарочно встал между ним и зеркалом, заслонив широкоплечей фигурой хрупкий абрис фигуры сына. Делать нечего - наш герой ищет спасения в письменной медитации, что было бы само по себе замечательно, если бы он не медитировал только на самом себе. Время вынужденных скитаний Карла Россмана прошло, Йозеф К. методично, как и полагается хорошему чиновнику, ищет выхода из безвыходной ситуации, и только мнимый землемер пытается предпринять осаду мнимого Замка. Герои романов Франца Кафки не передают по наследству приобретенный ими опыт ни друг другу, ни автору. Если уж на то пошло, картина, разворачивающаяся перед читателем, статична. Читаем ли мы биографии Кафки или его произведения - неважно, - мы пребываем в пограничной ситуации эмигранта, покинувшего родные пределы, но так и не выпущенным из таможенного терминала в силу запутанности параграфов инструкций, постановлений и законов, которые и придуманы именно для того, чтобы не просто осложнить въезд в чуждые пределы, но и заставить эмигранта поверить в невозможность новой жизни в новых пределах еще вернее, чем при оглядке на прошлые бедствия. Роман "Замок" - учебник невозможности эмиграции и невозможности не эмиграции.

Эта коллизия - всего лишь констатация тривиального факта: сама наша жизнь - всего лишь пограничная ситуация между жизнью и смертью: напрасен вопль: "Мамочка, роли меня обратно!", напрасна предсмертная молитва: "Господи, прости мне мои прегрешения…".

Удивления достойно уже то, что в подобной ситуации землемер К. еще что-то предпринимает, еще ввязывает в свои заблуждения других, словно они - хворост для поддержания его огня, которому и гореть-то осталось всего ничего. Напрасно искать в этом огне хоть искру сочувствия, и каждый, имеющий с К. дело, имеет дело с делом только самого К.то ест опят же - с миражом. Сам К. все еще не подозревает, что самые близкие ему люди - Фрида и помощники - его покинули, тоже стали миражом, находятся уже вне сферы его влияния. Известие об этом он просто не желает воспринимать. Ему бы стряхнуть с себя эти тенета, глянуть суровой правде в глаза, а он перебрасывает внимание на Варнаву, который приносит ему из Замка новые иллюзии - встречу с секретарем Кламма Эрлангером.

По сути, автор представляет читателю обыкновенного, дюжинного героя с недюжинными запросами и мечтами. Он просто пропускает мимо ушей сообщение из Замка по телефону, что ему НИКОГДА не будет позволено явиться в Замок. Он слышит только то, что хочет услышать; видит только то, что представляется ему имеющим отношение к его планам. Idea fix подсказывает ему слова и поступки, idea fix не позволяет ему ни впадать в отчаяние, ни терять силы... к. - это Дон Кихот и Санчо Панса в одном лице, в нем - безумие первого и ухватки второго. Я удивляюсь, что землемер К. все еще не стал нарицательной фигурой, как те же Дон Кихот и Санчо Панса. И очень даже напрасно! Наш К. - это зеркало, в которое никак не хочет вглядеться современное общество. К. - это те, которые на букву "К" - Кашпировский, к примеру, или тот же господин Касьянов, или даже не на эту букву - Березовские, Жириновские и иже с ними. Я намеренно понизил планку литературную до политико-информационной - так понятнее. Даже мне самому. Ничто человеческое нам не чуждо (кроме самой человечности). Писатель верхним чутьем почуял веяние ХХ века - конец эры человечности, начало эры бесконтактного человеческого общения - сквозь прорезь лазерного прицела, телеглаз или с помощью "аськи". Чем больше население земного шара, тем меньше пространства между отдельными особями и тем настоятельнее потребность отстранения - то ли из страха, то ли из брезгливости. В этом нет ничего странного - психологи утверждают, что увидевший в день две тысячи незнакомых лиц подвергается такому стрессу, что никаких депрессантов человечеству уже не хватит.

А землемер К. менее столетия назад сообразил, в чем дело. Американцы интуитивно повторили его открытие простой и циничной фразой: НИЧЕГО ЛИЧНОГО! И ни один из современных философов не завопил в ужасе: "Опомнитесь, люди!".- " Ага, щас! Ищи дураков!"

НИЧЕГО ЛИЧНОГО означает эгоизм в степени безумия, место альтруизма - у параши…А каким заманчивым казалось начало - воздушные замки…

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко