Читаем Замок. Планы Ольги (Часть 4)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

20. Планы Ольги

9.11.08

Отступление о кинофильме "Замок"

Пришлось пожертвовать сном ради просмотра по ТВ фильма "Замок" в Балабановской версии. Экранизация поразила физиономией Януса. Первая половина фильма не дает зрителю опомниться - стремительный "землемер Сухоруков" перемещается по экрану для того, чтобы "вогнать" в ленту как можно больше реплик из "Кафки", но эти реплики - как прожужжавшая мимо уха пуля - оставляют лишь впечатление чего-то важного, но уже не нуждающегося в размышлении. Сухоруков - наперегонки с Кафкой - перемещается по Деревне как заведенный режиссером механизм. Ему некогда - жить, говорить, думать. Ему некогда даже произвести половой акт (впрочем, может быть, Балабанов решил намекнуть на импотенцию Кафки). То, что остальные персонажи "подыгрывают" Сухорукову, вообще снимает Кафку с экрана. Звуковые и изобразительные вставки - как намек на "потустороннее" - вставками так и остаются - зрителю даже в голову не придет связать их с судьбой главного героя, так как зритель не успевает составить о нем не только впечатление, но и определить свое отношение к "землемеру". Имя его - К. - не звучит ни разу, а персонаж без имени имеет право на существование лишь как функция, аллегория или пародия. Режиссер не впускает зрителя в пространство Деревни, хотя она - оперативное пространство не одного лишь Сухорукова, так что зритель не получает ни физического, ни эмоционального напряжения при действе на экране. Балабанов решил перебаланить Хичкова, взамен медленного нагнетания напряжения использовать клиповую смену кадров и эпизодов, а это уже - просчет на все 100% - Кафке здесь нет места. Мысль - сама по себе - стремительна, но подсознательная работа над ней может длиться (и длится!) годами. Франц Кафка не суетлив, напряжение его - именно в мысли, а не в действии. Специфика кино - спецификой, но экранизировать роман Кафки возможно лишь при наличии неограниченного экранного времени и безграничной проникновенности в текст Франца Кафки. Заранее поставленные рамки и условия ведут лишь к кастрации романа, который и без того не завершен автором.

Вторая половина фильма - сценарий отыгрыш весьма любопытный, и Франц Кафка, наверное, с любопытством с ним ознакомился, но - как с не имеющим к нему никакого отношения. Продолжить роман Кафки путались многие, но пришпандорить одну притчу к другой означает обескровить обе. Я еще понимаю, если бы Балабанов, сделав фильм по Кафке, продолжил бы его собственной интерпретацией, но "сесть на хвост" Кафке - напрасная идея: немотивированность его - совершенно иного свойства: она - множество читательских мотиваций как раз и держат на плаву тексты писателя. Я в очередной раз убедился, что экранизации гениальных произведений невозможны: там, где слишком много средств, текст погибает - слишком много воды, удобрений, окучиваний, стимуляций.

А теперь - о главном. В фильме "Замок" Замка нет вовсе. Да, конечно, его миражный образ присутствует, но нет гипнотической стимуляции зрителя: тень - более выразительный образ, чем картина. Сия прописная истина режиссеру, конечно, известна, но попытка заменить одну условность другой убивает обе. Чучело чайки сводит пьесу "Чайка" на уровень натюрморта - предшественника мертвого модернизма.

Пожалел ли я о потерянном времени и сне? И да, и нет - это было нечто посещения кладбища в родительский день, кладбища с чужими могилами.

Рассказ Ольги вызывает непредвиденную реакцию К.% "Все передо мной притворялись…". Автор вкладывает в этот короткий вывод, по-видимому, лично-наболевшее, но искаженное восприятием нашего героя. если уж на то пошло, то Франц Кафка сам был великолепным притворщиком или умалчивателем) в отношениях с другими. Очень даже возможно, что он пропускал эти отношения сквозь сито предполагаемого или вершащегося в тот период творчества. Упоминание друзей и знакомых в дневнике - без расстановки акцентов, без обсуждения на страницах отношений с ними, БЕЗ ЭМОЦИЙ! Очень странно, если рассматривать дневник средством психотерапии. Следовательно, Кафка загонял эти эмоции в подсознание или… или, в самом деле, был равнодушен - дружеские отношения трактовались им скорее как попутнические. То ли еще Оскар Поллак оскорбил его лучшие намерения в дружбе, то ли европейское понятие дружбы отличается от русского - личностного и очень сложного. Уже в новелле "Приговор" дружба не преодолевает планку ПОНИМАНИЯ ДРУГОГО. Самоотреченность и альтруизм - качества, которыми не "грешил" Франц Кафка. Практически он никому не позволял "пить" из сосуда своей души. Даже дружба с Ицхаком Леви (несколько покровительственная) ничему не научила нашего героя. ОТДАВАТЬ = ПООЛУЧАТЬ было ему не известно. Отдавать он умел только бумаге, отдаваться - только творчеству. Причем это - без позы Райнера Мария Рильке или Оскара Уайльда. Природное свойство гения - завод по переработке душевного мусора - функционировал почти бесперебойно. Я ни в коей мере не ставлю это в упрек Францу Кафке - я всего лишь пытаюсь связать ниточки его жизни и творчества, перепутанные подсознанием.

Возьмем те же два письма Кламма у нашему землемеру - Ольга пространно и обстоятельно описывает всю их подноготную:

"…и работа Варнавы выйдет далеко за пределы посыльного , обслуживающего одного тебя, пока можно будет на это надеяться; но сейчас все сосредоточено только на тебе. Там, наверху, мы должны удовлетворяться тем, что нам дают, но тут, внизу, мы, может быть, и сами можем что-то сделать, а именно: обеспечить себе твое доброе отношение, или, по крайней мере, защититься от твоего недоброжелательства, или же, что самое важное, оберегать тебя, насколько хватает наших сил и возможностей, чтобы твоя связь с Замком, которая, быть может, и нас вернет к жизни, не пропала зря".

Два вполне эфемерных послания Кламма Ольга называет СВЯЗЬЮ С ЗАМКОМ? Припоминаю, что еще в самом начале издания своих книг Франц Кафка получает от Курта Вольфа такие одобрительные письма, что и сам Кламм мог бы позавидовать их доброжелательству и одобрению. И в дальнейшем переписка Кафки и Вольфа была достаточно интенсивной - нет, Кафке грех было жаловаться на издателей. Сие приводит к коварному открытию: ЗАМОК - ЛИТЕРАТУРА. Но Ольга тут же выливает ушат холодной воды: "Ведь ты тут чужой, и тебя одолевают подозрения, и вполне оправданные подозрения". Только талант способен усомниться в своем таланте, только талант еще видит разницу между БЫТЬ И КАЗАТЬСЯ, потому что именно эта разница и есть творческий потенциал. Но эта разница - по мере удаления одного от другого - вопреки физике - обратно пропорциональна проявленности таланта или, по крайней мере, его эффектности. Микромир требует огромной разницы потенциалов, но читатель может оказаться на неё не способным, и все усилия писателя пойдут прахом. "Эти письма казались мне на первый взгляд совсем невжными, устаревшими, они, собственно говоря, сами опровергали себя тем, что направляли тебя к старосте". К старосте? К издательству? Наш автор закручивает интригу почище любого автора детективов - поиски "Сожженной карты" Абэ Кобо ни в какие сравнения с этим идти не могут.

"Если подчеркивать важность этих писем, мы вызвали бы подозрение - зачем мы преувеличиваем такие пустяки и что, расхваливая тебе письма, мы их передатчики, преследуем не твои цели, а свои, больше того, мы могли этим обесценить письма в твоих глазах и тем самым разочаровать тебя без всякого намерения, если же мы не придали бы письмам никакой цены, мы тоже вызвали бы подозрение - зачем же тогда мы хлопочем о передаче этих ненужных посланий., почему наши дела противоречат нашим словам, зачем мы так обманываем не только тебя, адресата писем, но и тех, кто нам дал это поручение…".

Нужно заметить, что связь между Куртом Вольфом и Францем Кафкой обеспечил Макс Брод, познакомивший их в Лейпциге. Но Брод вовсе не похож на неискушенного Варнаву, напротив, это Франц Кафка - неискушенный автор, получающий письма из Замка. Франц Кафка перепутывает концы и начала, но всего лишь на первый взгляд; на самом деле это не так: он един во всех лицах, и диалог его - монолог же, и это знает каждый писатель, "прокручивающий" в уме за и против, возражения и контрдоводы, уловки и сомнительные доводы.

"А найти разницу между этими крайностями, то есть правильно оценить письма, вообще невозможно, они же непрестанно меняют свое значение, они дают повод для бесконечных размышлений, и на чем остановиться - неизвестно, все зависит от случайностей, значит. И мнение составляется случайно".

Ну, как тут не поверить прозорливости нашего автора, - история с его наследием подтвердило высказывание Ольги! Она - Кассандра и тонкий аналитик одновременно, автор передал ей не только все свои полномочия, но и сомнения в своих сомнениях. Да, Макс Брод даже не уловил в нижеследующем пассаже иронии друга или, напротив, остался ею доволен:

"Когда, к примеру, как это уже один аз случилось, Варнава приходит и сообщает, что ты недоволен его работой посыльного, а он, с перепугу или, к сожалению, не без оскорбленного самолюбия, предлагает, чтобы его освободили от этой должности, тут я, конечно, способна обманывать, лгать, передергивать - словом, поступать очень скверно, лишь бы помогло. Но тогда я поступаю так не только ради нас, о, по моему убеждению, и ради тебя".

Макс Брод старательно подчеркивал свою побудительную роль в отношении Кафки - не только публикации его начального творчества, но и подстегивания самих творческих порывов. Как обстояло на самом деле? давайте вспомним историю написания новеллы "Приговор" в ночь с 33 на 34 сентября 1912 года - под влиянием встречи с Фелицией Бауэр, но - что уж тут поделаешь? - опять-таки в доме Макса Брода.

10.11.08
Рассказ Ольги , собственно, завершился стуком в дверь нового гостя. Слишком много сведений (и эмоций) получил Е., чтобы с ходу уложить их в голове и сделать какие-то выводы. Читатель тоже остается в таком же положении - зацепиться ему не за что; вернее, зацепок много, но они слишком мелкие и не слишком надежные. Выяснилось только, что планы Ольги оказались эфемерными. И планы самого автора в период написания романа были тоже не слишком определенными - история любви к Милене завершилась её двуличием, хотя, скорее всего, она прекрасно разобралась в характере возлюбленного, который, по правде сказать, ни одного большого дела не доводил до конца - будь ли то роман с творчеством или любовный роман. Если бы Милена пошла навстречу его желанию быть вместе, Франц, естественно, уклонился бы, как это уже случалось с Фелицией. К. одобрил Ольгу, которая оставила за ним право сообщить или не сообщить о его пребывании в доме Варнавы. К., как и Кафка, тоже предпочитает интригу - положение, из которого можно приобрести кое-какие дивиденды. Он опирался на миражи, которые сам и создавал. Особой разницы между жизненными ситуациями и поступками героев своих произведений он не видел - они были на 90% умозрительными, так что и ответственность он нес почти эфемерную (с его точки зрения). Жизнь сама по себе только вкраплялась им в литературу, и просто удивительно, что Фелиция Бауэр, вполне деловая женщина, так и не разобралась в этом - её интеллектуальный уровень не позволил ей сделать верные выводы из того обилия письменных свидетельств о себе, которые предоставил ей её жених. Милена оказалась более искушенной в связях с мужчинами-писателями, но и она не смогла выдержать "стой там иди сюда" Франца Кафки. Познав её физически, он не разобрался в артистичности, но и прагматизме её натуры. У него не было ни малейшей надежды вылепить из неё по-пигмалионовски некое полумифическое существо - она оказалась ему не по зубам, да и жизненной энергии в нем оставалось все меньше и меньше. Фелиции Бауэр он "водил за нос" целых пять лет, столько же лет жизни отдать Милене он уже был не в состоянии. Он не только очень быстро постарел (о чем говорил заранее), но и повзрослел - в нем умер взрослый ребенок". Если судить по дневнику, в последние два года жизни Франц Кафка литературную мудрость преформировал в житейскую. "Жозефину" и "Голодарь" - тому свидетельство. Эти две новеллы - самые ясные его произведения, хотя и не потерявшие ни притчевого характера, ни стилистического своеобразия. подступавшая смерть (пусть с запозданием) открывала его душу и простым человеческим отношениям, и загадке иудаизма. В этом нет ничего странного - иллюзии и условности канули в прошлое, он уже стоял пограничником на границе жизни и смерти - сторожким, внимательным, отвлекшимся от суетности сомнений. Правда, не исключено, что и Дора Димант вела его под руку в этом направлении - она приняла его, как приютского ребенка, с которыми она в то время имела дело. В самом деле - последняя любовь. Действительно - Орфей и Эвридика поменялись ролями.

К. окольным путем покидает жилище Варнавы, его провожает Ольга, получившая от него град комплиментов и заверений, словно она тоже может стать его окольной дорогой к Замку. А что, собственно, привлекает Ольгу в К. - неужели его землемерство? Если перешагнуть через личные и семейные обстоятельства, то - да, именно должность землемера. Но откровенность её - совершенно иного свойства: Ольга говорит много больше, чем требуется для объяснения К. их семейного положения. Она удовлетворяет и любопытство К. в отношении Замка, причем скорее угадывая его, чем по просьбе К. их ночная беседа, неспешная и почти интимная, - вполне претендует на продолжение отношений, а инициатор скорее - девушка, сумевшая сразу подобрать ключик к собеседнику.

Ночное свидание К. и Ольги (втайне от невесты Фриды, подозрения которой вполне обоснованны), конечно, не выдумано Кафкой - в нем слишком много жизненных деталей, мимо которых никогда не проходит наш автор. Но что удивительнее всего - он ни в коей мере не соблазняет читателя женскими образами, чем непременно грешат беллетристы. Так, походя, он может еще сообщить какую-нибудь деталь, но вовсе не для зазывания читателя (а беллетристы подражают зазывалам у входа в цирк); если уж на то пошло, разместив на спине женского персонажа номерок (как делается это на танцевальных первенствах; правда, номерком награждается мужчина, в танце на него если кто и смотрит, то именно для определения его номерного статуса), наш автор достиг бы того же успеха, как и с присвоением им имен. Живая женщина нужна Францу Кафке очень редко - в качестве напоминания ему о его не мужском, а писательском статусе. Действо в романе - театр-буфф, гротеск и зубоскальство в кулак. "Замок" - и не роман вовсе, а - представление в кукольном театре. А кукол озвучивает только авторский голос. слишком дорогое для него удовольствие - побочные описания и обстоятельства, даже проходные, казалось бы, мизансцены нагружены до предела.

Вот К. запасается розгой для наказания посланного за ним Фридой Иеремии. Наш К. еще даже чуть-чуть и беспокоится из-за того, что Фрида осталась наедине с Артуром, хотя - за его спиной - ситуация кардинально изменилась: помощники уже - не помощники землемера, а Фрида - не его невеста. Иеремия получает место коридорного в господской гостинице, Фрида возвращается на прежнюю должность буфетчицы, однако… однако она отправляет Иеремию за К. в дом Варнавы. Я не усматриваю здесь логики - сам не ам и другому не дам, что ли? Или Фрида предполагает начать второй круг общения с К. с того места, где они так тесно познакомились? Или она препоручила Иеремии знаменательную фразу: "Я явился к вам, чтобы сообщить пренеприятное известие…"?

А известие и в самом деле просто пакостное.

11.11.08
Читатель, наверное, помнит, что в самом начале романа помощники в своей тесно облегающей тело одежде напомнили ему ЗМЕЙ. Посыльный Варнава тоже мечтал о такой форменной одежде, а пока что сестра ему ушила брюки, чтобы они были в обтяжку. Упоминание о ЗМЕЕ, который, как известно, - библейский ЗМЕЙ-ИСКУСИТЕЛЬ, оказалось пророческим, но, что самое главное, ПЛАНЫ ОЛЬГИ, как и планы самого К. оказались мгновенно похеренными.

"Когда Галатер послал нас к тебе… он как раз замещал Кламма. Когда он нас к тебе посылал, он - и я это хорошо запомнил, потому что мы именно на это и ссылаемся, - он сказал: "Вы отправляетесь иуда в качестве помощников землемера". Мы сказали: "Но мы ничего не смыслим в этой работе". Он в ответ: "Это не самое важное, если понадобится, он вас натаскает. А самое южное, чтобы вы его немножко развеселили. Как мне доложили, он все принимает слишком близко к сердцу. Он только недавно попал в Деревню и сразу решил, что это большое событие, хотя на самом деле все это ничего не значит. Вот это ему вы и должен внушить".

Кто бы мог ожидать такого поворота дела? По-моему, автор наносит удар читателю ниже пояса. Словно Галатер и ему приказал повеселить нас, читатель. Однако самого Замка и его идеи сие как будто не отменяет. Вот почему К. нисколько не удивился этой новости ,и не возмутился, и вообще не проявил никаких эмоций.

Дорогой Иеремия, - сказал К., - только излагать все это ты должен не мне, а Галатеру. Он вас послал по своей воле, я вас у него не выпрашивал. А раз я вас не требовал, значит, я мог отправить вас обратно и охотнее сделал бы это мирным путем, чем силой, но вы явно на это не шли. Кстати, почему вы с самого начала, когда вы ко мне только пришли, не поговорили со мной так же откровенно, как сейчас?".

Оказывается, просто не проникся серьезностью ситуации и выясняет мелкие подробности, словно в них может содержаться загадка происходящего. Все его планы порушены, а он делает вид, что его это нисколько не заботит. Или особое самообладание позволяет ему вести себя с таким достоинством и мужеством. К. оказывается в еще более худшем положении, чем в первый свой день пребывания в Деревне - первый приступ Замка закончился конфузией. Мало того - его, оказывается, даже всерьез не принимают, играют с ним в кошки-мышки и еще в черт знает какие игры! Кстати, Иеремия отвалил К. то ли упрек, то ли комплимент: "Вот я и пошел и не только нашел тебя тут, но у видел, что эти девчонки идут за тобой как на поводке". По всей видимости, Кафка все же распознал в себе этот талант, и им гордился, и, естественно, пользовался. Даже написав эти строки, он, конечно. Не мог предвидеть, что в следующем, 1923 году, он обратит на себя внимание Мицци Эйснер и Доры Димант.

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко

Отступление о кинофильме "Замок"