Читаем Замок. Планы Ольги (Часть 3)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

20. Планы Ольги

6.11.08
Особенной загадкой для меня является следующее - история с ПИСЬМАМИ. Ольга рассказывает К. о том, что написала для Варнавы записку, в которой напоминала слугам о том, что они обещали помощь в Замке. Один из слуг - в конце концов - порвал эту записку и бросил в корзину для бумаг со словами: "Вы ведь сами так поступаете с письмами". И вот тут меня осенило: вот что не давало мне покоя - история переписки Франца Кафки и судьба самих писем. Да, Макс Брод должен был проявить максимум упорства, терпения и дипломатии, чтобы заполучить в свои руки письма, написанные Кафкой. Ну, с письмами к Фелиции все ясно - в конце концов, за некоторую сумму передала ему драгоценное наследие. Но - ни слова о том, вернул ли Брод письма Фелиции к Францу. Письма Кафки к Милене Есенска-Поллак тоже оказались в распоряжении Брода, но не известно. Что случилось с письмами самой Милены к Кафке, которые она, попросила его забрать из квартиры семейства Кафки. А каким образом в руках друга Кафки оказались письма к той же Хедвигу Вайлер и Греты Блох (я уж не говорю об Оскаре Поллаке, погибшем еще в 1915 году)? Живые друзья, правда, могли вполне передать в руки Брода письма Кафки, хотя и сами могли бы их опубликовать и откомментировать, что было бы не лишне. Показательно и то, что родители и Оттла сохранили письма Франца и отдали ему их, когда он разбирал бумаги в комнате друга после его похорон. НО ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ПИСЬМАМИ ЕГО (ФРАНЦА) АДРЕСАТОВ? Они тоже представляют интерес для исследователей и - немалый. Брод отвечает на этот вопрос молчанием. Даже свои письма к Францу он опубликовал весьма и весьма скудно. Скажу честно, мне не нравится эта игра в одни ворота. Разве что… разве что сам Франц - "Вы ведь сами так поступаете с письмами".

Намерения пиромании Кафки по отношению к своему наследию известны. Но как-то не вяжется это с его отношением к друзьям и возлюбленным - безжалостной рукой порвать или сжечь часть своей прошлой жизни, в них запечатленной. Следует в таком случае отыскать в его жизни (очевидно. В последний период) ту минуту и ту причину, которые побудили его к поистине варварской акции.

7.11.08
"Не отчаиваться! Не отчаиваться, даже когда не отчаиваешься…".

Эта запись в дневнике Кафки сначала казалась мне полной пессимизма, пока вдруг до меня не дошло - он искал (и почти находил!) мужество даже в безвыходной ситуации (жизнь - тоже одна из таких ситуаций, включающих смерть). Давай, читатель, к примеру, забудем, что наш герой - писатель, придадим ему статус лишь чиновника, прожившего недолгую и не слишком счастливую жизнь. Нет ни дневников, ни переписки… Одни только свары в семействе, да прогулки, да путешествия, да санатории и пансионаты… Брррр! Вполне возможны свидания с психиатрами, перебирания мелких подробностей быта и отношений, сексуальная прострация… Этакий "БЛЮМФЕЛЬД, ПОЖИЛОЙ ХОЛОСТЯУ". Большей скуки себе и представить невозможно. Хотя "Блюмфельды" об этом догадываются лишь к концу жизни, да и не догадываются - чувствуют, да и не чувствуют - обнаруживают пробоину в цистерне тела, через которую уходит запас пресной жизни в полное тайн море. А Францу Кафке приходилось барахтаться в этих потоках, льющихся на него со всех сторон - затхлая, полная ржави вода, заготовленная на всякий сличай, на случай долгого дальнего плавания. На самом же деле - сельтерская, пиво, шнапс, микстуры.

Это страшное открытие Франц Кафка сделал, как видно, по соизволению судьбы, по свойству характера, по странному стечению генов. Авторитет дружбы с Оскаром Поллаком, по правде сказать, влек его в мутные воды схоластического искусства и "серьезной" литературы. Разочарование в дружбе с Оскаром и прислоненность к другому схоласту - Максу Броду имеют временной разрыв, в течение которого случайно (?) Франц нащупал в обыденности тропку с таинственными знаками пейзажа души. Рефлексия окутывала его темным облаком, не позволяя быту читать моральные прописи. начинался писатель - между образами Клейста и Гете. Ученичество и подражание - все это осталось за скобками того периода (многочисленные опыты безжалостно сожжены или уничтожены). В столь молодом возрасте - около 25 лет - так решительно перелистнуть страницу творческой жизни способен только гений. Вот почему я поражаюсь образу К. в романе - столь же решительный поворот в его жизни не дает буквально никаких плодов, всего лишь хлопоты внедрения и укоренения в пределах властительства Замка с чудовищной обывательской коростой. Что же касается свидетельств, то уж не знаю, стоит ли полагаться на свидетельские показания Варнавы, которые приводит Ольга.

"Я его единственный поверенный. Но он наверняка рассказывает мне лишь малую долю того, что лежит у него на сердце. Он часто говорит о Замке, но из его рассказов, из этих незначительных случаев. О которых он сообщает, невозможно понять, каким образом эта обстановка вызвала в нем такую перемену. Особенно трудно понять, почему он, став взрослым мужчиной, полностью потерял ту смелость, которая в нем, в мальчике, приводила нас в отчаяние. Правда, это бесполезное стояние и бесчисленное ожидание изо дня в день без всякой надежды на перемену ломают человека, делают его нерешительным и, в конце концов, он становится не способным ни на что, кроме бесполезного стояния на месте. Но почему же с самого начала он не сопротивлялся? Ведь он очень скоро понял, насколько я была права и что никакого удовлетворения его честолюбию там не найти, хотя, быть может, ему и удастся принести пользу нашему семейству. Ведь там во всем - кроме причуд всякой челяди - царит большая скромность, там честолюбивый человек ищет удовлетворения только в работе, а так как сама работа тогда становится превыше всего, то всякое честолюбие пропадает - даже детским мечтаниям там места нет. Но Варнава, как он мне рассказывал, казалось, что он там ясно увидел, как велика и власть, и мудрость даже тех, собственно говоря, неважных чиновников, в чьих комнатах ему разрешалось бывать".

Вот это мен всегда и поражало в Кафке - начав во здравие, он заканчивает за упокой. Только-только я уже подготовился к превосходным степеням по поводу открытия тайны Замка, как меня тут же окунул автор в холодную воду чиновничества:

"Как они диктовали, быстро полузакрыт глаза, отрывисто жестикулируя, как одним мановением пальца, без единого слова, рассылали ворчливых слуг, а те в такие минуты тяжело дыша, все же радостно усмехались, или, как один из чиновников, найдя важное место в книгах, хлопал по страницам ладонью, а все остальные сразу, насколько позволяло тесное помещение, сбегались и глазели, вытягивая шеи. И это, и другое создавало у Варнавы самое высокое мнение об этих людях, и он себе представил, что если вдруг они его заметят и ему удастся перекинуться с ними несколькими словами, - уж не как постороннему. А как сослуживцу по канцелярии, хотя и в самом низшем чине, - то для нашей семьи удастся достичь невиданных благ".

Ну, чем не Союз писателей в московском доме Ростовых! Ну, чем не писатель-неофит, околачивающийся в коридорах с надеждой хотя бы поздороваться с нынешней знаменитостью! И как коррелируется с этим предыдущий пассаж о честолюбии и скромности, о работе-ТРУДАХ и ответственности! Узда издевки превращает сии отрывки текста в ушат холодной воды на внимательного читателя, только-только почти сопричастившегося Святыне. Уж и не знаю - стыдиться ли мне самого себя, пишущего, или …Никаких "или-или"! наше искусственное осеменение бумаги - если не ошибка то преступление. Высокая литература - преступление пред лицом массового читателя, маслит - преступление по отношению к Духу самой Литературы. Сие - не мои выдумки, это я медитируя на тексте Франца Кафки, на что, вполне возможно, он и рассчитывал, живописуя свою ЧИНОВНИЧЬЮ МАНТРУ.

Ах, Варнава-Варнава! Приезд какого-то там землемера перевернул вдруг вновь его жизнь.

"…вдруг он прижался лицом к моему плечу и залился слезами. Он нова стал прежним мальчуганом. Перед ним как будто открылся совсем новый мир, и ему не совладать с радостными заботами, которые несет с собой это открытие. А случилось только то, что ему дали письмо для передачи тебе, но ведь это было первое письмо и вообще первая работа, которую он получил".

Я - шокирован! Этого да невозможно было предположить - землемер вдруг становится читателем, получившим послание от самого Гете. Главное - одобрительное и ободряющее, чему он и сам удивляется. Но суть даже не в том: главное - неофит Варнава, пройдя испытательный срок искуса и почти безнадежного терпения, возвращается в лоно для перерождения. беллетристика посвятила бы этому целый роман, но наш автор выкроил всего пару страниц для рассказ о столь важной человеческо-писательской трансформации. Интрига, правда, не хитрая, но атмосфера творчества предполагает не только интуитивный подход, но и осознание этой интуиции. Здесь следует воспользоваться опытом прагматизма женской интуиции, которая сама по себе служит отмычкой ко многим сейфам наших отношений.

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко