Читаем Замок. 20. Планы Ольги

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

20. Планы Ольги

30.10.08
Ольга вдруг переводит разговор на тему посыльного и посредников, на которых, якобы, и следует перенести внимание. Что ж, последуем её совету. В истории отношений Франца и Фелиции посредников даже многовато: Эрнст Вайс, Грета Блох, сестра Фелиции… Даже мать Франца переписывалась с матерью Фелиции Анной.. . Даже Макс Брод - сбоку-припеку - участвовал в этой истории - он, можно сказать, послужил поводом для знакомства Франца и Фелиции, не подозревая о катастрофических и литературных последствиях. Когда знакомишься с письмами Кафки, то обращаешь внимание на два обстоятельства. Первое: длинные письма к возлюбленной начального периода к концу сменились почтовыми карточками - автору нечего было скрывать от всего мира, личное, душевное испарилось, лишь информационная составляющая имела еще какое-то значение. Это - с психологической точки зрения. Но было и кое-что другое. Приходящую в дом Бауэров почту от него мог просматривать кто угодно - по секрету всему свету. Если это - не черствость, то что же? НАМЕРЕННОСТЬ. Вся семья теперь в курсе отношений Фелиции и Франца. На её месте я, конечно, счел бы это за оскорбление - почтовой открыткой отделываются обычно по незначительному поводу или незначительному лицу. Эволюция их отношений претерпевала взлеты и падения, но синусоида не слишком-то удалялась от горизонтали или приближалась к ней во всем этом было нечто искусственное, экспериментальное и, как говаривала фрау Грубах в "Процессе", НАУЧНОЕ. Я уже так много высказывался об этой переписке, что боюсь повториться. Но каждый раз, когда я думаю об этом, ситуация мне кажется все более ЧУДОВИЩНОЙ: длинная череда писем из Праги к Берлин - чудовищное змееподобное существо, преследующее девушку, удав, заглатывающий её медленно и беспощадно. И как "берлинка-делячка" поддалась сему искусу, куда смотрели её глаза (единственное, на что еще мог снисходительно смотреть её жених)? По всей видимости, Франц Кафка оказался первым, кто обратил на неё столь бурное внимание. В её размеренной трудовой (в основном) жизни этот внезапный всплеск был ударом ниже пояса, но таким приятным, что сладкая боль его не должна была проходить какое-то время… Какое-то время оказалось не слишком продолжительным - жених никак не хотел сорвать яблочко, чуть-чуть равнодушно трепещущее под его холодным ветерком. Но…

Но тут всплывает из переписки 1914 года нечто странное - очень оживленная (едва ли не подавляющая!) переписка с подругой невесты Франца - с Гретой Блох. Вот уж посредница так посредница! Письма к ней Франца достаточно двусмысленны, словно он усложнил ту литературную задачу, которую поставил в эпистолярии к Фелиции Бауэр. В меру своей испорченности я стал сопоставлять некоторые известные мне (от Макса Брода) сведения. Некая госпожа М. признавалась ему, что любила Франца и имела от него сына, причем при сопоставлении известных дат это не могло бы противоречить истине. Инициал М., правда, был загадочен, пока я не сообразил: Грета и Маргарет - одно и то же лицо. Я не стану теперь шелестеть виртуальными страничками писем к ней Франца (это еще предстоит сделать) - мы-то сейчас выясняем роль посредников! Ольга же как раз и связывает посредников с виной семейства.

Если уж на то пошло, то речь идет о вине самого Франца Кафки. Так или иначе, немного ознакомимся с датами. Первое письмо Франца к Греете - 29.10.1913. Первого января 1014 года он еще написал Фелиции, а затем письма к ней - редкие вкрапления среди писем к Греете Блох этого года. Последнее - 15.10.1914 года. Судя по фотографии, она - тоже не красавица, но по сравнению с Фелицией… На порядок красивее. Под фотографией нет даты, но по опущенным уголкам губ и выразительным глазам можно предположить, что печальные события уже состоялись. Как известно, беременность длится 9 месяцев, но заметной стать может уже и на четвертом. Как Грета могла скрыть это от лучшей своей подруги? А письма Франца к Греете шли косяком именно в этот период. История, откровенно говоря, вполне заурядная и если что и открывает, то человеческие качества нашего героя. обстоятельства, по всей видимости, сложились так, что Греете пришлось уехать из Праги, родить сына и мыкаться с ним до самой его смерти в семилетнем возрасте. Семя Франца Кафки оказалось недолговечным. Скажу честно, читатель, я - в растерянности. Пусть не брутальные, но мужские качества наш герой проявил. И вот что я решил. Мое впечатление (и не только мое( основывается часто на его фотографиях, где он почти всегда печален или серьезен. Но эта эпистолярная кобра в значительной мере меняет наше о нем представление. Же говорю о своем впечатлении, в котором воссоединились первая и последняя любовь к Францу Кафке. В своей самонадеянности на этих страницах я почти считаю себя его доверенным лицом, по крайней мере - в России, и потому должен быть ответствен за каждое свое слово, но, поскольку ни одно из них не является истиной в последней инстанции, может существовать вилка разногласий, разночтений, разномыслий. Франц Кафка не просто дает мне повод - он учит меня этому. "С больной головы да на здоровую!" - воскликнет читатель. Очень может быть. Но и о болезни Франца Кафки речь еще впереди.

Я иду в наши бедные уральские сады по проселочной дороге. Впервые за октябрь радует солнце. Слева несколько озер зеркалируют голубое небо, но ворон планирует надо мной черной свастикой. Ты не поверишь, читатель, но в эту минуту я как раз думаю о гибели сестер Франца и Милены Есенска Поллак в фашистском лагере. Это - напоминание о моей черствости и неосторожности, я вольничаю в похвалах и осуждениях. Хотя нет, я как раз не осуждаю, а рассуждаю о жизни одного чиновника, которого Макс Брод сделал всемирно известным писателем. Но ничто человеческое тебе не было чуждо, Франц Кафка, оно волновало тебя хотя бы письменно, задевало за живое женщин, к которым ты адресовался, но ситуация становилась чуть-чуть карикатурной, стоило только тебе оказаться vis-a-vis c плотским явлением. Под знаменем рефлексии ты бросался в литературные битвы и побеждал даже там, где терпел поражения. Тебе даже судьбу не удалось обмануть, Судьбу, которую ты поименовал ЗАМКОМ.

2.11.08
До какой же степени К. внушает доверие, если Ольга признается ему, что в конюшне господской гостиницы отдавалась слугам за деньги и за сведения о Замке! Она считает, что жертвовала собой во благо семьи - экая Сонечка Мармеладова, однако же! Но атмосфера публичного дома для господ в гостинице и слуг в конюшне показательна. Автор словно намеренно сталкивает нас в купринскую "Яму" - тон рассказа Ольги вовсе не жалобен и не претендует на социальность. Это - Нравы Растеряевой Улицы, но без демократического всхлипа. Кстати, у самого Кафки перед глазами было множество примеров несчастного положения трудового люда, даже если этот люд "трудился" в постели, но пользовался он очень редко возможностью поместить на свои страницы нечто вроде очерка нравов. Бытописательство, как таковое, его вообще не интересовало. В связи с этим досужему читателю на его страницах скучно и неуютно - нет запаха ни эротики, ни денег, ни смерти, он игнорирует так называемые "ценности" бытия - эту Вавилонскую Башню, под обломками которой корчится Искусство. Начало ХХ века обходилось с Искусством, как с публичной девкой, и оно породило ублюдка - модернизм, манерный и легкомысленный.

Франц Кафка - классический пример гения. Роман "Замок" похож на Утопию, но он и не Утопия вовсе. Бытовая основа в нем не настолько уж и бытовая, если к ней присмотреться. Сатира упрятана так глубоко, что не сразу о ней и догадаешься. В арсенале писателя любые литературные средства амикошонски подмигивают - знаем мы, мол, эти штучки! Реальность его ирреальна - здесь нет ему равных, поскольку он - выученик СНОВИДЕНИЙ, которые умели проникать даже в его бодрствующее сознание. При этом Франц Кафка первым использовал метод, которым теперь пользуется каждый третий - показывает события глазами двух, трех, четырех персонажей, но не как Акутагава Рюноске - четыре рассказа об одном событии последовательно, а незаметным почти вкраплением нескольких версий, иной раз чуть обозначенных. Он работает на границе света и тени, когда малейшее отклонение уже рождает новый образ и новую мысль. Не думаю даже, что делал он это сознательно - не придумка, а естественный ход чувствования и мышления. Градаций - превеликое множество, и каждую возможно использовать или исследовать. В этом отношении Франц Кафка - предшественник и Германа Гессе с его "Игрой в бисер" - да, из его родника излилось не мало литературных ручейков.

"разжевывание" текста - задача неблагодарная и не благородная, но для самого себя я делаю это охотно - любые усилия здесь не напрасны. То, что читатель может рассматривать события романа глазами К., Ольги, Амалии, Фриды, Варнавы, плюсовать эти впечатления и потихоньку складывать из этих кирпичиков бесформенные очертания Замка, - авторская прихоть, если он уже побывал в Замке, или уловка, если он лишь предполагает его существование.

"…возможно, и на это надо надеяться, что кто-нибудь, наблюдающий за мной и за моим поведением - а управление этой многочисленной челядью - очень важный и значительный отдел служебной работы, - может быть, тот, кто за мной наблюдал, составил обо мне более снисходительное суждение, чем другие, может быть, он признает, что я тоже хоть и самым недостойным образом, борюсь за нашу семью и продолжаю усилия отца".

Сколько, однако же, ангелов и архангелов должно быть в небесной канцелярии, чтобы установить наблюдение за каждым из нас, выставлять оценки и готовить вердикты! То, что мы по большей части ведем себя недостойно, неоспоримо, и тот, надзирающий за нами, чересчур снисходителен или сонлив. К тому же у каждого из нас имеется индульгенция-оправдание, которую мы готовы предъявить хоть на этом, хоть на том свете! И еще: обстоятельства, в которых мы обретаемся, выстроены не нами; наша вина в том, что мы поддались приглашению или произволу, проявили легкомысленное любопытство или ненасытную жажду новых впечатлений.

Ольга раскладывает перед К. все по полочкам; ему даже нет почти надобности задавать ей вопросы - она читает ему лекцию совершенно бесплатно, в общественном, так сказать, статусе. Но и - потрафляет ему, намекая на случай, который всегда может представиться в Замке или в его преддверии. Она - Кассандра и Сирена одновременно.

"Бывает, что сразу, не успеешь появиться, не успеешь оглянуться, как случай уже подвернулся, тут не у каждого новичка достанет присутствия духа за этот случай ухватиться, тогда уж приходится ждать, дольше, чем при официальном оформлении на работу, но оформиться по всем правилам на работу такому неофициально допущенному человеку совершенно невозможно". Речь, безусловно, идет о статусе - о статусе каждого из нас в этом мире. То, что мы из себя представляем; то, что мы о себе думаем; то, какими нас видят другие, и, наконец, мы на Божественном просвете. Ольга предлагает более простое разделение - официальный или неофициальный доступ… к Всевышнему. Но простота эта лукава: на самом деле она говорит о мертвом среди живых или живом среди мертвых. Для автора этот пункт очень важен. Гордыня или униженность - среднего не дано, хотя Ольга и ратует за такую возможность. Франц Кафка понимает, что наступило время подводить итоги. Итоги своей жизни и писательской деятельности. Официально он - почти что начинающий писатель, не достигший известности, не получивший признания, не обладающий никаким влиянием. Неофициально же он - в потенции! - глава новой литературной школы, которой суждено изменить весь ход мирового литературного процесса. Я не шучу, читатель! Не мог наш автор не видеть, что его Слово - Новое Слово, и даже сам алфавит вынуждает читать это Слово иначе, чем прежде. Другое дело, что он не верил в чуткость писательского и читательского сообщества, в то, что они способны проникнуться его идеей ОБХЯСНЕНИЯ ВСЕГО. Дневники Кафки хранят эти его сомнения, и то, что они достались нам нелегально, волей случая, скорее говорит о том, что прав был Кафка и его пессимизм. Оказалось, что гениями не рождаются - теперь назначают гениями. Культ чистоты достиг такой степени, что дутые литературные репутации оседлали горизонт от восхода до заката. При Кафке, в общем-то, было то же самое. Но иными были средства информации, более назойливой и беспощадной стала реклама, менее разборчивыми - средства подачи себя многочисленными "гениями". Провиденциальность Кафки в этом отношении поразительна, и он вынес огненный вердикт не будущей литературе, а собственным текстам.

Что сделалось бы с человечеством, окажись не сгоревшей Александрийская библиотека? Вопрос не праздный. Человечество подождало бы пару тысячелетий и обрушило бы все тексты в виртуальную пропасть. Ах, оно уже сделало это? Франц Кафка так и думал - пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. То, что тексты Кафки на равных с другими присутствуют в электронных библиотеках, доказало его правоту (поместите-ка библию в виртуальное пространство - вместе с храмами и священниками, иконами и погостами, молитвами и молящимися… СлабО, однако же…).

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко