Читаем Замок. 19. Прошение

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

19. Прошение

20.10.08

Данте несколько поскромничал в отношении чиновничьего круга Ада, да и наш автор в своем романе его обходит, хотя и отправляет отца Амалии вымаливать прощения у Замка, а на самом делу - у старосты, секретарей, пи-сарей,… Поскольку у меня есть опыт советской жизни (и не советской - то-же), то я хорошо представляю двурушничество власти и общества. Ничего нового власть не изобрела - неписаные законы существовали всегда, восходя буквально ко временам табу, которое встраивалось в систему приобретенных инстинктов - иной раз буквально на границе жизни и смерти. И наш автор, всегда задающий вопросы там, где все и без того, якобы, все ясно, в этой гла-ве задал себе (и нам) вопрос о БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫХ. Естественно - пе-ред властью.

Жена цезаря всегда - вне подозрений. То же самое относится и к чи-новничеству: они априори вне подозрений (как священнослужители под ру-кой Господа). Можно называть это вертикалью власти или "рука руку моет", но есть в Общественном Договоре подпунктик, очень напоминающий пакт Молотова-Рибентропа, который, вроде бы, был и как бы не был. Шестеренки власти обильно смазаны елеем той самой презумпцией невиновности, кото-рая даже не упомянута в инструкции по эксплуатации чиновничьего меха-низма, но буквально витает в воздухе, материализуясь в подведомственных актах, которые сами чиновники изготавливают для самих себя. "Ну, как не порадеть родному человечку?!". Сколько карикатур, сколько памфлетов, сколько пламенных выступлений и мильон литературных терзаний! Франц Кафка знал об этом превосходно, будучи тоже одной из шестереночек в стра-ховом механизме.

21.10.08

Да им и отвечать отцу было до смешного легко. Замку это всегда легко. Что ему, в сущности, надо? Что с ним случилось? За что он просит проще-ния? Да, конечно, он обнищал, потерял клиентуру и так далее, но ведь это - явления повседневной жизни, все дело в состоянии рынка, в спросе на рабо-ту, неужели замок должен во все вникать? Конечно, там вникают же грубо вмешиваться в ход жизни с единственной целью - соблюдать интересы одно-го человека. Что же, прикажете разослать отряд чиновников, прикажете бе-гать им за клиентами вашего отца и силой возвращать их к нему?.. Но что же ему прощать? - отвечали ему. Никаких доносов на него до сих пор не посту-пало, во всяком случае, в протоколах ничего такого нет, по крайней мере, в тех протоколах, которые открыты для общественности. Значит, насколько можно установить, ни дела против него никто не возбуждал, ни намерений таких пока нет…".

А я все еще кивал в сторону гениальности Франца Кафки, умеющего видеть и провидеть тайное и явное, замечать все скрытые пружины и уловки, вытаскивать на свет Божий спрятанные противоречия жизни. Но этот мой дифирамб - вроде холостого выстрела, и не то чтобы наш автор ломится в открытую дверь, а сама общественная структура имеет скрытые символы и файлы, и, чтобы добраться до них, нужно иметь не только желание, но и способности.

Как не принято думать и говорить о сексуальной жизни родителей, так же не принято рассуждать о постыдно-необходимой деятельности власти. (необходимой, естественно, с её точки зрения). Это - тот же театр с декорациями и разученными ролями, с тектоникой аплодисментов в зале, тогда как за сценой, в невидимых гримерных и костюмерных идет страшная работа по упрочению ведомственной жизни. Правда, гримеры и костюмеры иной раз тоже выходят на авансцену, и даже - впереди толпы актеров, чтобы раскланяться перед аплодисментами (тщеславие так и подзуживает!), но в своей эйфории зрители редко их замечают, а ежели замечают, то еще реже задают себе (и другим) вопрос: ЧТО ПРЯЧЕТСЯ ЗА АКТЕРСКИМИ ГРИМОМ И ОДЕЯНИЕМ?

Вообще-то театр - вещь страшная. Я долго думал об этом, пока не пришел к выводу, что он - продолжение волхования, шаманства, жречества, религиозного действа, колдовства и обмана. Театр - изобретение не народное. Его нам "впарили" еще во времена оно желающие стать власть имущими. Да, это они "угодили" нам возможностью катарсиса, освобождения, отвлечения, обессиливания - паровому котлу народного чувства дали возможность выпустить пар. Со временем тонкий инструмент искусства усложнялся и верифицировался, а весь процесс становился столь похожим на естественный, что мы без сопротивления украсили себя сим кандальным браслетом.

Я не являюсь генетическим противником искусства, но в ходе размышления наткнулся на мысль неинтеллигентную и кощунственную, но - неча на зеркало пенять! Как раз интеллигенция и явилась публичной девкой этого процесса, а разделение её на либералов и консерваторов подсказывает, что это тоже - роли, что это - своего рода театр. Только теперь до меня дошло, почему лишь к концу жизни я думался до этого. Я давно уже подозревал театр в фальши (от Толстого!), и это понятно, но что это - частица глобального обмана, до этого я никак не мог додуматься. И лишь эта глава романа "Замок", эта приведенная выше цитата одарили меня дзенским сатори (просветлением). Эта цитата может быть рассмотрена по предложениям и пунктам, но в первую очередь следует обратить внимание на ПРОТОКОЛЫ, НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЕ ДЛЯ ОБЩЕСТВЕННОСТИ. ЭТО ЧИНОВНИКИ ПРИЛДУМАЛИ ЛОЗУНГ: правая рука не должна знать, что делает левая. В каждом сословии, в каждом ведомстве - свои законы и постановления и параграфы, и это тоже - жречество, порожденное нашей человеческой природой, на рубеже страха и свободы, преклонения и неведения. Я даже конспективно не могу представить себе, читатель, эту ТАЙНУЮ ДООКТРИНУ, которая и не снилась никакой Блаватской. Даже её отрыжка - масонство - кажется детской игрой, вернее - представлением в театре юного зрителя.

А уж коли на эту мысль навел меня Франц Кафка своим романом, то, казалось бы, я обязан этим воспользоваться, вставить каждое лыко в строку этой тайной доктрины, но этот траурный, в сущности, бантик я приберегу на случай окончания чтения "Замка", когда окажусь у собственного разбитого корыта. С ним ведь тоже не все просто. В силу собственной неадекватности сей задачи я - в постоянной рассеянности и растерянности, и особенно мне мешает притчевость текстов Франца Кафки, а также - его честность и неангажированность.

В связи с этим я перечеркнул жирным крестом термин МИСТИК. В поэтическом смысле он еще может быть приложим к нашему герою, в реальности же… Милена Есенска-Поллак подсказывала, что реальные вещи - деньги, пишущая машина, кинематограф - казались её другу мистическими. Но тут она ошибалась: её взгляд - взгляд женский и поверхностный. Мистическими для Франца Кафки были человеческие и общественные отношения. Если мне кто-нибудь скажет, что это - не так, пусть посмотрит вокруг себя. Появились политологи и обществоведы, эти профессии столь призрачны, что гадание на кофейной гуще кажется более убедительным. О политиках уж и говорить нечего: эти стервятники появились так давно, что уже и сами забыли, что они - падальщики, и смело питаются свежей кровью и живым мясом.

Все-таки зря, наверное, Кафка растревожил меня общественным "артефактом", и то, что сделал он это ближе к концу романа, подозрительно. Правда, ситуация в послевоенной Европе была на самом деле ужасающей. находясь на полном родственном пансионе и попечении, наш герой вряд ли претерпел слишком много бедствий, хотя газетные страницы были до предела пропитаны потом и кровью. Я еще удивляюсь тому, как аккуратно дозирует Франц Кафка свои мысли, потенциал которых поистине необозрим. Но нельзя их назвать и попутными, так как как-никак речь идет о Замке.

В той, последней цитате говорится, что никакой официальной документации по отношению к семейству Амалии не ведется ПОКА ЧТО. Конечно же, это - ложь, но дело даже не в этом. Отцу сообщают, что он уже - на крючке и в любой момент может оказаться прямо у чиновничьей чернильницы. Это - ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ И УГРОЗА. Ради вящего страха. Суд ПОКА ЧТО ОТЛОЖЕН. Может быть, даже - Страшный Суд. Представим себе деревенских жителей, не обремененных ученостью, - какова должна быть их реакция на такое предупреждение? Это только кажется, что силки расставлены. На самом деле отец давно - в силках, трепещет и безропотно ожидает своей участи. СТРАХ И ТРЕПЕТ. Не лишним будет вспомнить, как внимательно читал наш герой "Страх и трепет" Серена Кьеркегора. А во время работы над "Замком" Кафка уже ясно представлял себе и близость конца, и собственное физическое бессилие… ТЕМА КОНЦА у Франца Кафки, как мне кажется, у нас еще не исследовалась, хотя, конечно, отмечалось, что он внимательно читал "Сметь Ивана Ильича" Толстого. И - напрасно. Об этом - все его романы и все главные новеллы, хотя к этой теме автор прислонил еще более важные темы и идеи, относящиеся к ДО загробной жизни. Два последних слова я написал не слишком уверенно, так как и в самом деле не уверен в её существовании и даже не могу предположить таковую у нашего героя.

24.10.08

Ольга продолжает свой рассказ - подробно, со множеством деталей и уточнений, чтобы, не дай Бог, К. не оказался в неведении относительно своего предприятия, в то уж очень отважно напрашивается тот на неприятности. Притом - в полнейшем неведении невинного ребенка. Она и вида не подает, что каким-либо образом сочувствует ему или его не одобряет. И это, конечно, - позиция именно автора, которому кажется необходимым быть над этой "схваткой". Хотя бы - в Суду мнимой объективности. Почему мнимой?

Не знаю, как другие авторы, а я не могу начать писать новую вещь, если в голове у меня не сложилась последняя фраза произведения. Она является камертоном, или горизонтом, или помощницей что мы имеем в случае Кафки? По моему мнению, в его случае была внутренняя тревога, я бы даже сказал - чувство вины. Собственной вины. Именно это чувство гарантировало ему ИНТОНАЦИЮ. Этой интонации я не встречал у других писателей. Хотя бы уже потому, что она - ЮРИДИЧЕСКАЯ. Чувству здесь нет места - чувство не может подавить ЗАКОНА. Наш герой сделал очередное открытие: он открыл ЗАКОННОСТЬ всего происходящего, а еще точнее - СУДЬБУ. Да, вариантов у Судьбы множество, но мы-то выбираем единственный и неповторимый. По любым критериям - объективный. У этой Судьбы АНТИЧНОЕ ИМЯ. Подтвердить это свое предположение я могу очень просто - прочтите хотя бы несколько миниатюр автора: ПРОМЕТЕЙ. ПОСЕЙДОН. ПРАВДА О САНЧО-ПАНСЕ… Франц Кафка НИМАЛО НЕ ЗАБОТЬТТСЯ О ДЕТАЛЯЪ БЫТА, ХОТЯ ОНИ И ПРИСУТСТВУЮТ ВСЕГДА В ТЕКСТЕ. Но это - БЫТ АНТИЧНЫЙ. БЫТ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ. ФОН ВСЕМИРНОЙ ТРАГЕДИИ.

Вот почему я уже не способен читать современную литературу, обитающую на всемирной свалке телевизионного бытия. Вот все сейчас всполошились по поводу нового экономического кризиса. И никто не заметил КРИЗИСА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО, который ему предшествовал. Все началось со лжи. Сначала - политической, в кумачовой косыночке рекламы, потом рекламной, которая стала править политикой. Мир не то чтобы смирился с ложью, он ПОДПИСАЛСЯ на неё (говоря на комп-языке). ЛОЖЬ СТАЛА ПРИРОДОЙ, ПРИРОДНОЙ СРЕДОЙ ЧЕЛОВЕКА. Искусство обслуживает эту природу с наслаждением. КУШАТЬ ПОДАНО, ЧЕГО ИЗВОЛИТЕ И ЛАКЕЙЩИНА = вот три кита современного искусства. И все три кита - дохлые. Сплошная смердяковщина. Может быть, я заблуждаюсь? Конечно, заблуждаюсь - я даже представить себе не могу масштабов этой смердяковцины и догадываюсь на несколько всего процентов. Бойтесь данайцев, дары приносящих… Мы добровольно втащили в свой дом, в свою крепость информационного коня голубых кровей. Помните, что случилось с Троей? Убийства, пожары, грабежи, изнасилования - все по трафарету. А сколько Елен Прекрасных на конкурсах красоты? Парис, Парис, где твоя двуядерная боеголовка?

Если читатель решит, что я сказал? "Чур! Чур, меня!", то он ошибается. Я и сам - в информационном поле Интернета, и посконно-кондовых мыслей мне не хватает, и с Пушкиным (пардон, с Кафкой) я не на одной ноге. Я вот по какому случаю: спасение утопающих 0 дело рук самих утопающих. СПАСЕНИЕ И АЗ ВОЗДАМ!

"…потому что на самом деле ни о каком восстановлении чести он и не думал, а думал только о том, чтобы выпросить прощение. Но для этого ему надо было сначала установить свою вину, а в этом власти ему отказывали. И он напал на мысль, доказывавшую, как ослабел к тому времени его ум, что от него скрывают его вину".

Такого оборота дела, казалось бы, нельзя было ожидать даже от Кафки, но мы, читатель, уже научены горьким опытом чтения романа "Процесс" и трех первых новелл "Приговор", "Превращение", "В штрафной колонии" - даже самые тщательные поиски и выяснения героев своей вины приводят к неожиданным результатам - самосуду и смерти. В новеллах тоже речь шла о восстановлении поруганной чести, да и Йозеф К. в "Процессе" боролся за свою невиновность против невидимого противника. И вот в конце жизни Франц Кафка делает неожиданный вывод: нужно выжить из ума, чтобы "прогибаться" перед властями в установлении собственной вины. Все так просто? Просто, да не очень…это заметил еще Макс Брод в биографии Кафки, выставляя примером библейского Иова, который испрашивал у Господа: "За что?..", считая собственное благочестие доказательством невиновности. Если уж на то пошло, история Иова - притча, и ставить две притчи рядом - всего лишь усложнять задачу, а не вносить ясность в роман. Унижение, конечно, паче гордости, но есть разница - перед властями земными или Небесными? Конечно, отец Амалии более осведомлен о возможностях и потребностях Замка, и не дает ли Ольга понять К., что он должен заранее принять на себя вину и повиниться (тем более что в истории с Фридой он проявил себя не лучшим образом). Ольга, как и её отец, - передаточная шестеренка от Замка к. самостоятельного значения они не имеют, и переживать за них читателю не гоже (прямо скажем, о переживаниях при чтении текстов Кафки и думать нечего - дай Бог хотя бы приблизительно осмыслить то, что говорит автор, а потом, после долгого обдумывания, еще придти к выводу, что пора читать текст заново - уже после первого варианта чтения текст приобретает другой оттенок.

Но вот что интересно: фигура К. остается все той же - двумерной, непрозрачной и не проясненной. К. земная ось романа - действо вращается вокруг него, его самого не затрагивая. Он настолько устойчиво-неизменяем, что задаешься вопросом: "А живая ли вообще это фигура?". Он - даже не связующая нить при прочих персонажах. Два фантому - К. и Замок - друг против друга. Два призрака воссоединиться не могут, и потому читателю не справиться с обоими (несмотря на два полушария головного мозга). Никакой логики в романе не существует; что же касается образности, то она-то как раз проистекает из алогичности повествования. В этом плане Франц Кафка - гениальный изобретатель двуликого Януса ФАКТА-ОБРАЗА. Такой монетой только Франц Кафка заплатил за свое литературное бессмертие.

25.10.08

"…хотя наши власти - чтобы избежать лишних разговоров, для простоты, - и берут кое-какие взятки, но добиться этим ничего нельзя".

Мелочь, но она возвращает нас к роману "Процесс" (помнишь, читатель?), к привратнику у Врат Закона: "Беру, чтобы ты не думал, будто что-то упустил".

Это - не случайное совпадение, как я ранее думал, а симптомы болезни, называемой ВЛАСТЬЮ. Я бы даже сказал - эпидемии. Причем болезнь эта - добровольная, а, главное, - общественная. Общество согласно на сию эпидемию с тем, чтобы - в первом приближении - находиться в равных условиях перед Законом. Это тоже - своего рода утопия, но ими пробавляется человечество с тех пор, как приобрело общественный статус. Демократическая прививка, в сущности, дела не спасает, так как кризиса болезни все равно не избежать, а идея демократического лекарства будет похерена на несколько поколений. Я никогда не думал, что приду к таким мыслям при внимательном прочтении "Замка", и мне даже не верится, что такие мысли внушил мне сам Франц Кафка. Но, возможно, цивилизационные слои его текстов намного глубже, и лишь отсутствие декларативности мешает нам поверить в социалистические идеи нашего героя. К тому же я, к примеру, собираю его портрет из множества фрагментов в силу своей испорченности; другой увидит портрет совсем иным.

Еще - к вопросу о взятках. Речь, конечно, не идет о "борзых щенках" незабвенного Николая Васильевича: поступаться приходится самим собой, своей совестью, принципами. Пессимист Кафка, впрочем, добавляет, что "добиться этим ничего нельзя".

Эта фраза возводит нас (с земли) на небо - ТАМ нас видят насквозь и не примут во внимание наше предательство.

Я так легко меняю местоположение Замка, что сам себя обвиняю в двурушничестве. Хороший золотоискатель застолбил бы заветный участок после добротной пробы, а я ощупываю с недоверием каждую блестку и читаю сам себе нотации

28.10.08

В советские времена мне довелось лет десять провести в частых и длительных командировках. В основном - Москва. Наш главк располагался в районе метро "Сокол", а Министерство - на Калининском проспекте. Однажды я ехал с Начальником главка на его "персоналке" от "Сокола" до Аббата рядом с шофером, а шеф на заднем сиденье старательно ставил подписи на документах в огромной папке - время даром терять не умел. "С какого куста упал этот советский текст?" - спросит читатель. С дерева "Замка":

"Ведь когда чиновники едут в Древнюю или возвращаются в Замок, они не на увеселительную прогулку отправляются; и в Деревне, и в Замке их ждет работа, оттого и едут они со всей возможной быстротой. Им и в голову не приходит выглядывать из окна коляски и смотреть, нет ли на дороге просителей; в коляске полно бумаг и документов, чиновники их изучают".

Так что авторское право здесь - на стороне нашего героя, который умудрился ничтоже сумящеся дать совет и советской бюрократии.

Впрочем, бесчисленное количество авторов во всех городах и весях, сунув свою разночинную гордость в валенок, сразу по прочтении некоторых произведений Кафки воскликнули: "А чем мы плоше?" и тут же попытались скопировать то, что как раз копированию не поддается - САМОЛБЫТНОСТЬ. Когда я прочитал "Альтиста Данилова", то закрыл журнал с чувством занозы в сердце - что-то он мне напомнил, но вот что именно? Я не умел тогда подозревать писателей в плагиате (да простит мне читатель сугубую провинциальность!). Моя наивность простиралась так далеко, что даже о преемственности стилей я не подозревал (не все ли равно, украден ли автомобиль или ключи от него?). К сожалению, все обернулось повальной кражей автомобильных ключей Франца Кафки (о том, что ключи эти не подходят к их собственным транспортным средствам, наши Остапы Бендеры не подозревали). Бог им судья, конечно, но мне известно, где жемчужное зерно, а навозную кучу предпочитаю на садовом участке. Суров ты, батенька! - скажет любитель фэнтези, и я утрусь этим упреком, как бинтом на больничной койке.

Все, чем мы располагаем в жизни, стоит не денег, а времени. Я бы даже сказал - ЖИЗНИ. Давай рассудим, читатель: стоит ли роман "Замок" жизни Франца Кафки? Вопрос - не на засыпку. Сказать перед смертью последнее слово - об этом мечтает каждый. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПРИГОВОРЕННОГО К КАЗНИ (Виктор Гюго). Последние слова Йозефа К.: "Как собаку"…Последние слова Пушкина: "Прощайте, книги…". Почувствуйте разницу, господа. Франц Кафка догадывался уже в 1918 году, что горло ему перережет мясницкий нож туберкулеза. Мне отчего-то вспоминается "Приглашение на казнь" Владимира Набокова, все эти игрища и отточенная словопись автора. Холодно… Тепло… Опять холодно… Я полон изумления и восхищения, но не боли. И не потому, что я - мазохист, а потому, что из боли Франца Кафки рождаются его тексты, переполненные ОБЫКНОВЕННЫМ ЧУДОМ и НЕТЕРПЕНИЕМ СЕРДЦА. Что там ни говори, а копирайт тут - за Кафкой.

Уж коли я

29.10.08

Ввязался в подбор всех крох на дорогах Франца Кафки, замечу еще:

"Более того: к Замку ведет множество дорог. То одна из них в моде, и по ней едет большинство, то другая - и туда устремляются все. По каким правилам происходят эти перемены, установить еще не удалось. Один раз в восемь утра все едут по одной дороге, через десять минут - по другой, потом - по третьей, а быть может через полчаса - снова по первой, и уж тут едут весь день, но в любую минуту возможны изменения. Правда, у Деревни все дороги сходятся, но там коляски летят как бешеные, тогда как у Замка они еще замедляют ход. И если порядок езды по дорогам не установлен и разобраться в нем трудно, то это относится и к числу колясок. Бывают дни, когда ни одной коляски не увидишь, а потом их проезжает великое множество.

Я представляю себе, как улыбался этому тексту автор - вот как нужно уметь фантазировать, господа Лукьяненки со товарищи!). Но сие - фантазия метафоры, которая не под силу ремесленнику, рыщущему по чужим библиотекам. А наш автор вновь говорит: Замок - это даже не Литература, а - Искусство, дороги которого не исповедимы, если их прокладывают таланты или гении, зато мода эксплуатирует нещадно то одну, то другую, то томится в ступоре - когда появится что-нибудь новенькое. Франц Кафка коротко и четко выстроил моды в одну шеренгу, и тут же выяснилось, что рассчитаться трудно: раз, два и обчелся.

Такое ясное понимание ситуации в литературе и искусстве, и такая завуалированность в романе! Словно Франц Кафка собирался объять необъятное, и на это действительно похоже. Поиск УНИВЕРСУМА - ЧЕРЕЗ ВСЕ ВЕКА И НАРОДЫ - ОСТАНОВИЛСЯ НА Франце Кафке, дал ему задание, не рассчитанные на силы и возможности человеческие. Этот отнорок ТЕОРИИ ВСЕГО, воплощаемой в романе, как мне кажется, воплощался автором со свободной усмешкой - он знал, что цель не достижима или, по крайней мере, убедился в этом в процессе работы. К тому же по пути определились малые и большие открытия, в пропасти которых не решаются опуститься даже исследователи-спелеологи, потому что литературный процесс покрыл их непроницаемой тьмой добротных текстов, перетекающих один в другой через мембрану пошлости. Пухлые газеты, музыкальный мусор, мигающая цветогамма экрана мгновенно исчезают из памяти на осенней лесной дороге, у струения Серебрянки и рядом с небом на Серебрянском увале. И еще - в текстах Франца Кафки. Они - тоже - природный феномен, который - пусть не совсем внятно - удалось скопировать гению.

Мне доводилось слушать множество лекций о мастерах слова - с цитатами, разъяснениями их и брызгами слюны во все литературные стороны. Потом - по размышлении - вдруг обнаруживается: в памяти остается несколько цитат, а творец их уплывает в туман небытия.

Я же приведу всего один пример из романа: "С собой он берет маленький значок пожарника - в сущности, он уже не имеет права его носить - и прикрепляет его, выйдя из Деревни; в самой Деревне он боится его показывать, хотя значок такой крошечный, что его и за два шага не видно; но, по мнению отца, именно этот значок может привлечь внимание чиновников".

Одно предложение и - бездна сведений: психологических, социальных, образных. Но такие пассажи даже не выделяются читателем (достоверность их настолько полноценна, что читатель сразу же их присваивает) уже хотя бы потому, что они - "мелкое" подспорье автору, пыль на дороге к Замку. Сколько таких золотых пылинок у Владимира Набокова на дорогах, никуда не ведущих…Самомнение Набокова и скромность Кафки воздаются внешним блеском одного и внутренней глубиной второго. Церковно-приходская школа цитат одного и универсальная идея (блеск которой тонет в тумане) второго. Правда, у читателя Кафки остается впечатление некоторого несовершенства, даже - незавершенности, но я склонен предполагать, что автор считал читателя, по меньшей мере, равным себе - никогда он не довлеет над читателем и не выказывает чувства авторского превосходства. По-моему, мой панегирик уже превышает мои возможности, и на сем я умолкаю, чтобы…

…обратить внимание читателя на окончание главы - целая страница злоключений отца семейства в духе романтизма и карамзиновщины. Что Франц Кафка умел в литературе многое (был Мастером!), отчего-то критиками не замечается. Словно хлопнутые пыльным мешком "пресловутой" тайны, они , они не видят очевидного - крепкого писательского мастерства и изобретательности. Понятно, что он - в высшей лиге. Но что эта лига состоит лишь из одного имени, замечают не многие.

Вообще-то все злоключения отца заставили меня внимательнее посмотреть на семейство Амалии - много, очень много в нем от семейства Фелиции Бауэр, даже состав семьи, даже болезнь отца. Но главное - другое! Не чиновник Сортини написал письмо Амалии с приглашением посетить его в гостинице, а чиновник Франц Кафка домогался письменно Фелиции Бауэр, и в гостинцу заменил, и прелюбодействовал немного, а то, что она не разорвала его письма и не бросила ему в лицо, так это - совсем другая история (наша героиня извлекла из них впоследствии материальную для себя пользу).

Еще осталось мне вернуться к самому началу главы - к названию. BITTG?NGE, КОТОРОЕ ПЕРЕВОДЧИК ПРЕПОДНЕСЛА НАМ КАК ПРОШЕНИЕ. Меня насторожило уже то, что игнорируется множественное число слова, да и сам текст поддерживает название только поверхностно. В словаре мы обнаруживаем гораздо выразительное: BITTGANG- КРЕСТНЫЙ ХОД, РОБХОД ПОЛЕЙ С МОЛЕБНОМ. Это второе - очень точно, а первое - почти по-евангельски неоспоримо. Неужели даже в 1989 году цензура могла придраться к такой малости (вернее, свести к такой малости ВЕЛИЧЕСТВЕННУЮ ИДЕЮ? Да, точный перевод мог произвести неожиданное впечатление, но у нашего автора неожиданностей - пруд пруди. Нет, на месте переводчика я бы остановился на - КРЕСТНЫЙ ХОД.

Конечно, тут же всплыла и ГОРГОФА, но разве не таково и было намерение автора, разве не она должна была непременно возвыситься на Замковой Горе? Читатель, за тобой право выбора - Райт-Ковалева или аз, грешный.

Назад | К содержанию | Читать дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко