Читаем Замок. 18. Наказание для Амалии (Часть 2)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

18. Наказание для Амалии (Часть 2)

14.10.08

"Но, как я уже говорила, людям бы больше всего пришелся по душе счастливый конец всей истории. Если бы мы вдруг пришли и объявили, что все уже в порядке, что, к примеру, произошло недоразумение, и оно уже полностью улажено или что, хотя тут и был совершен проступок, но он уже исправлен, больше того: людям было бы достаточно услышать, что нам благодаря нашим связям в Замке удалось замять эту историю, - тогда нас наверняка приняли бы с распростертыми объятиями, целовали, обнимали, устраивали бы праздники, так уже не раз случалось на моих глазах с другими". Так, значит, был и другой исход этой несчастной истории, и, как утверждает Ольга, исход счастливый, - якобы, тому есть примеры. Автор разветвляет дерево, некоторые ветки которого готовы украситься праздничными цветами, но это счастливое обстоятельство, оказывается, зависит от самих фигурантов - семейства Варнавы. Если судить по законам жанра романа, это высказывание Ольги вызывает почти недоумение: неужели в любых, самых неприятных и опасных ситуациях достаточно сделать вид, что их не было, и все уладится само собой? А ежели, к примеру, иметь еще связи с некиими силами, то это тем более вероятно. Связи с Замком Варнавы здесь явно недостаточно, к тому же три года назад их вовсе не было.

И здесь я опять возвращаюсь к еврейской странствующей труппе, которая была так мила сердцу Кафки, что он не мог забыть её до конца жизни. Что ж, неудачные гастроли и выступления, по-видимому, были и у неё, но стоило только набраться силы духа и сделать вид, что неудача случайна и вновь выйти на сцену, как зрители оценили бы мужественность поступка и устроили бы на следующем спектакле овации.

Эта моя трактовка - вообще-то от отчаяния. Многоплановость текста затрудняет его истолкование и приходится из ниточки даже делать спасительный канат. К тому же при таком истолковании Замок предстает в облике Храма Искусства, которым Франц Кафка, по моим понятиям, все же не мог ограничиваться. Все же искусство - придаточное предложение Жизни, и рваться в открытые ворота наш автор не стал бы - они и без того уже открыты им в романе "Процесс". Намеренная приземленность и приниженность Замка автором нам не понятна. Читая текст глазами и душой, мы, читатель, можем впасть в привычную сентиментальность в духе чуть ли не Карамзина. Но, искушенные современной прагматичностью, мы не можем поверить, что в ХХ веке литература может быть такой простушкой, тем более что автор - Франц Кафка. В конце концов, приведенные выше две цитаты друг другу противоречат по житейским меркам, и противоречие это - намеренное, словно автор дает нам понять, что не в этом вовсе дело, что речь идет совсем о другом, более достойном обсуждения.

Наша собственная жизнь…с нашей точки зрения и с точки зрения окружающих… Ясно, что эти взгляды совпадать не могут, они не совместятся в объективности, и консенсус достигнут быть не может. Точка зрения - вот что тому виной. И - плоскость зрения. Математик тут же выдал нам формулу, согласно которой доказано было бы существование многомирья в Едином и пр. и пр. ну, что тут поделаешь? Хочешь, не хочешь, а без Высшего, без Всевышнего никуда не деться! Хотя церковь издавна относится к актерам с недоверием и опаской, и я понимаю, почему: церковное действо тоже - действо театральное, и дискредитировать его -грех тяжкий, хотя и отмолимый. Естественно, читатель, я все сие разъясняю "на пальцах", в режиме догадок и предположений. Но давай, посмотрим в собственные души - не ли в них зазора, трещины, пробоины, окошко, в которые иной раз всматриваешься, и темнота там угрожает Светом, и даже если это - Свет Надежды, Великая Иллюзия, что ж…мы достойны её не менее Франца Кафки.

Я с ходу ввязался в дискуссию с самим собой, не попробовав даже выявить, как обычно, жизненных реалий в тексте. Метод этот может быть столь же порочен, как и удачен, но, коли я уж его придерживаюсь, буду последователен, пока не наступлю на привычные грабли.

"И, наконец, как можно было предвидеть, появился Зееман, начальник пожарной дружины, вижу, как сейчас, всю эту сцену: Зееман, огромный, сильный, но слегка сгорбленный, из-за болезни легких, всегда серьезный - он совсем не умел смеяться…".

Автор смешивает в этом образе и себя самого и отца (не будем забывать, что "Письмо отцу" уже написано, и Франц, выложив на бумагу всю (или почти всю) психологическую подоплеку их отношений, уже был несколько более свободен внутренне. Мало того, высвечивается уже чуть ли не лишения его права первородства в пользу сына. В последние годы жизни Франц Кафка уже укрепился внутренне достаточно для того, чтобы наконец-то сбросит семейный кокон из паутины детских еще представлений.

"Дневник, 21 октября 1921 года.
Вечное детство. Снова зов жизни.

Легко вообразить, что каждого окружает уготованное ему великолепие жизни во всей его полноте, но оно скрыто завесой, глубоко, спрятано, невидимо, недоступно. Однако оно не злое, не враждебное, не глухое. Позови его заветным словом, окликни истинным именем, и оно придет к тебе. Вот тайна волшебства - оно не творит, а взывает".

Как достоверны, как мужественны, как проникновенны эти строки, написанные параллельно с текстом "Замка". Писателем найдено очень точное (поэтическое) слово - ВОЛШЕБСТВО. Вот об этом я еще ни разу не подумал. Покажите мне в романе строки, которые можно счесть выдумкой! Нет таких строк и быть не может. Автор не нуждается в них, так как жизнь представляет в его распоряжение такое обилие фактов, событий, мнений, интерпретаций - к чему здесь выдумка, к чему помощь сказок!? Нас и без того окружает аура ВОЛШЕБСТВА, и где-то есть Главный Волшебник, его просто не может не быть, пусть Наука и убеждает нас в обратном! Да, я ломлюсь в отпертые ворота, но это - не только Врата Франца Кафки, но и - для меня самого и, может быть, для тебя, читатель.

15.10.08

Собственно, из речений Ольги можно составить небольшой трактат о человеке и обществе под зонтиком Замка, хотя автор не преминул привести и другую точку зрения.

"Нет, - сказала Ольга, - упрекать никого нельзя, никто не мог поступить по-другому, тут уже действовало влияние Замка". "Влияние Замка, - повторила Амалия, незаметно вошедшая со двора; родители давно легли спать. - Рассказываете всякие сказки про Замок?.. Тут есть люди, которые такими историями просто питаются, сядут рядком, вот как вы сейчас сидите, и угощают друг друга россказнями; но ты, по-моему, к таким людям не принадлежишь". 2Вот именно, - сказал К., - принадлежу, а люди, которых такие истории не волнуют и которые предоставляют другим волноваться, меня никак не интересуют".

Голосом Амалии говорит прагматик, причем - прагматик, знающий толк в деле. Амалия, нажавшая спусковой крючок этой истории, последовательно её продолжает, не считаясь ни с мнением окружающих, ни с последствиями своего поступка. Влияние Замка она отбрасывает априори или, если быть более точным, - отделяет мух от котлет: Замок - Замком, люди - людьми. В конце концов, если уж чиновничество бессмертно, то чиновники сами - отнюдь, и выбывших из строя приходится замещать и не вывозить же их из-за границы,… хотя нигде и не сказано, как пополняются их ряды. приходится даже признать, что перед нашим взором - статика картины, несмотря на перемещение по ней главного персонажа. Есть дети, но не упоминается о рождении; есть старики, но не говорится о смерти. Гуммиарабик наклеил персонажей на страницы романа и не дает им сойти со сцены, чтобы возникли новые. Словно перед нами - вечная жизнь, но не с заглавной буквы. Никак нельзя не признать, что роман полон действия (или рассказа о нем), но заводная пружина - именно бродяга К., любопытный проныра, крохотный наполеон без армии. И даже его деятельность не вносит особого разнообразия в жизнь Деревни. Деревне нечему у него учиться - это он явился сюда, чтобы извлечь нечто из близости Деревни к Замку.

К. - человек не только без прошлого, но и без будущего. И не только потому, что роман не закончен, и не потому, что автор (по рассказу Макса Брода) намеревался закончить текст смертью К. в окружении деревенских жителей (и это намерение автора тоже симптоматично - должен умереть единственный живой персонаж романа, остальных спасает гуммиарабик автора). Замок, якобы, предоставил бы ему возможность жить и работать в Деревне, словно он и без того не разрешил себе это. Гипотетический конец романа не дает нам, читатель, никаких ниточек за которые мы могли бы вытащить К. за ушко да на солнышко нашего приблизительного рассмотрения. Даже самих себя (как это случается при чтении беллетристики) нам не удастся разместить в дорожном одеянии К. (как мне кажется, в нем уже разместился сам автор).

В связи с этим возникает вот еще какая мысль: каждый ли читатель способен стать автором СВОЕГО РОМАНА. Героем-то он, ясно, является, но пишет его личность совершенно посторонняя (верующих прошу не принимать на свой счет). Несколько раз мне уже приходилось слышать от знакомых, которые так и трактовали собственную жизнь - они пишут книгу этой жизни. Что здесь - от литературы, и что - от самомнения сомнительного, я так и не разобрал, хотя один случай - как исключение из правила - меня поразил. Этот человек, которого я знал довольно хорошо, пройдя несколько кругов увлеченностей, всего в 40-летнем возрасте стал иеромонахом, что, кстати сказать, я вполне приравниваю к подвигу, так как сие - результат огромного физического и нравственного труда и множества отречений. Он нашел свое место в жизни. духовной? Физической? Кто же подвиг его на это? (Читатель, а поставь-ка ударение в слове ПОДВИГ на первый слог!). Крохотный монастырь, в котором он обретается, - не та же Деревня у подножия Замка, и я задаю этот вопрос не из праздного любопытства - разве в самом Кафке не было некоего монашества?

Следующую мысль мне хотелось связать с литературной приверженностью нашего героя, но неожиданно попал на стезю его аскетизма. Каждый читатель может составить подробный список своих интересов и предпочтений, тогда как в случае с Кафкой нам придется скорее вычеркивать множество положений из наших списков. Простые физические слабости - чревоугодие, алкоголь, курение, чувственность (он не знал, как это сейчас принято говорить УВЧЕСТВЕННОГО СЕКСА:

"Коитус это плата за счастье быть вместе" - ВОТ ЧТО ОН ПИСАЛ О ЕДИНСТВЕННОЙ удачной ночи с Фелицией в Мариенбаде) - его не затрагивали, хотя, несомненно, бумерангом ударяли иной раз в спину. Умение НЕ ОТВЛЕКАТЬСЯ от литературы дорогого стоит, хотя и препятствует стать порядочным (или просто) беллетристом. Я-то говорю АМИНЬ! По этому поводу, осознавая, что сам на сие не способен. Бог дает нам труды по силам - как это справедливо!

А если это - БОГ ЗАМКА! Такие мысли шевелятся не у меня одного, и если пока что они не оформились в тексте, то лишь по недозрелости сего плода и моей религиозной неосведомленности.

А Франц Кафка кое-что в Библии смыслил… вот его записи в дневнике (он цитирует вдруг ни с того ни сего Первую Книгу Моисея:

16 июня 1916:

И услышали они голос Господа Бога, ходящего в раю в прохладе дня.

Покой Адама и Евы.

И сделал Господ Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их.

Гнев Божий против человеческой семьи.

Два дерева,

Необоснованный запрет, наказание всех (змея, мужчина, женщина).

Предпочтение Каина,

Которого он раздражает своей речью.

Не вечно Духу Моему быть вечно пренебрегаемым человеками.

Тогда начали призывать имя Господа.

И та как он вел угодную Богу жизнь, не стало его, потому что Бог взял его.

Вот так сюрприз, вот так эволюция, вот так конспект жизни, вот так программа! А еще ничего не произошло, еще только идут переговоры о совместном отпуске Франца и Фелиции в Мариенбаде. И - все уже решено (Книгой Моисеевой). А 3 июля…

3 июля. Первый день в Мариенбаде. Дверь в дверь, с обеих сторон ключи.

5 июля. Тяготы совместной жизни.

Бедная Фелиция.

Читатель заявит, что я вообще - не в ту степь…А вот и нет! К Библии обращаются не за просто так, часто - ищут руководства, и выписки Франца меня, например, просто поражают его точной откровенностью.

Итак, наш герой убирает в со своей литературной дороги, поелику возможно, препятствия и соблазны, и только служба поглощает еще много сил и времени. Но, как это обычно с Кафкой бывает, болезнь отправляет его на пенсию в 1922 году, так что можно вплотную заняться романом "Замок". Не было счастья, да несчастье помогло… творчество нашего героя, казалось бы, набирает обороты, но слишком высок Эверест, на котором высится 2Замок" - нет никакой возможности до него добраться. ФОРМУЛУ ВСЕГО вывести автору не удается, хотя интуитивно он понимает, что идея воплощения формулы существует, пусть - сама по себе и не поддается формальному анализу, но энтропия её неоспорима. "Ну, хорошо, как это всегда бывает в пограничной ситуации, воспользуемся притчей, - решает наш автор, - и, если даже вместо одной ВЕЛИКОЙ ФОРМУЛЫ я предложу несколько мелких, то, быть может, сотворится Вавилонская Башня, при обрушении которой на голову свалится дзенский кирпич, дарующий просветление". То, что на этот кирпич затем станут надеяться поколения читателей "Замка", конечно, не приходило ему в голову - ведь в 1922 году он пишет знаменитое завещание о всесожжении своего наследия!

Давайте вспомним: начало двадцатых годов - нелегкий период для Европы, можно сказать катастрофический, и особенно - для Германии. 2Чем хуже, тем лучше", - говорит себе Франц Кафка и переезжает в Берлин, где и вовсе жить почти невозможно. Кстати, это - 1923 год, так что он уезжает и от своего романа.

19 декабря 1922 года. Весь вечер в постели. Вчера "Или - или".

Сёрен Кьеркегор. Философ, проживший всего 42 года. А Кафке уже - почти сорок, и жить ему осталось полтора года. Никаких ИЛИ.

О наш спасительный юмор! О наше нержавеющее оружие, подхваченное из рук падающего на месте боя Кафки! Это он говорит, а вовсе не Амалия:

"Я слыхала об одном молодом человеке, который день и ночь думал только о Замке, все остальное забросил, боялись за его умственные способности, потому что все его мысли были там, наверху, в Замке. Но, в конце концов, выяснилось, что он думал вовсе не обо всем Замке, а о дочке какой-то уборщицы из канцелярий, наконец, он заполучил её, тогда все стало на место".

А скажи, читатель, что не здорово! Вот она - молодая сексуальная потенция! Вот она - попытка вытеснения одного другим, творчеством - сексуальную неудовлетворенность. В шестнадцать лет и не писать стихи - это уж и вовсе нужно понатореть в половой жизни. Амалия и ЖЕЛАНИЕМ-то это назвать нельзя - ведь он уже заполучил Фриду, какого же рожна еще ему надобно? А наш герой не преминул, естественно, тут же посмеяться над собой:

"Думаю, что этот человек мне бы понравился", - сказал К. "Сомневаюсь, чтобы этот человек тебе понравился, - сказала Амалия. - вот его жена - возможно!".

Милена Есенска-Поллак, жена "знатока" Эрнста Поллака, стала кратковременной любовницей Франца, и он умудрился изложить историю этой связи всего в двух строчках. Он вставляет себя в декорации "Замка", не задумываясь, точно и органично, всаживает сексуальную пулю в десятку превознесенной выше небес мишени - ЛЮБВИ. Да еще умудряется самою ЛЮБОВЬ и не упоминать даже. Господа и дамы! Литературоведы и сексологи, куда смотрит ваше просветительское перо (пардон, курсор компьютера)? Проще пареной репы анализировать всякую сентиментальщину и социальщину, а вот попробуйте-ка поработать на БЕЗЛЮБОВЬЕ! СЛЁЗЫ И ГРЁЗЫ - рифма, правда, не моложавая даже, а вот вычеркни её - и куда денется пафос масскультуры, откуда возьмется эта вечная мука муки (ударение поставь сам, читатель, мне некогда). Эх, мне бы сейчас delete ПОБОЛЬШЕ - С КАКИМ БЫ НАСЛАЖДЕНИЕМ ЗАПУСТИЛ БЫ Я ЕГО НА КНИЖНЫЕ ПОЛКИ (для начала - свои собственные)!

Да, так вот - о БЕЗЛЮБЬЕ. Тема 0 оторви да брось! Правда, капиталов на ней не сделаешь, и на экран телевизора не пустят, зато сколько крамольных мыслей можно в собственной башке обнаружить! Например: СБЫТЬ ИЛИ НЕ СБЫТЬ? Пардон, опять - не из той оперы. Вот оно: ЛЮБОЙ - ЛЮБЫЙ. Хотя нет, лучше так: БЕЗ ЛЮБВИ, БЕС ЛЮБВИ, БИС ЛЮБВИ И тд. А и на полном серьезе: уберите из культуры все первичные, вторичные и третичные половые признаки и что останется? - ПУСТЫНЯ. Только ветер шуршит в барханах, да жук-скарабей гонит перед собой навозный шарик. Кстати, сам я в пустыне не бывал, так что впечатления мои вполне виртуальны.

И что - скучно будет жить на свете, господа? То-то же! А, мабуть, привыкли бы, притерпелись бы, нашли другое, еще более виртуальное занятие. Сколько свободного времени появилось бы, сколько лесов не переводилось бы на бумагу, а гигабайт информации - не телесериалы. (Сообщу по секрету, кстати, вот уже где безлюбье - так безлюбье: каждой актрисе - по пятерке, каждому актеру - по бутылке "Балтики"!

Если выбирать между телевизором и муравейником, я выбираю…горный ручей. Аминь!

Назад | К содержанию | Далее

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко