Читаем Замок. 16-я глава (Без названия) Часть 3

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

16 глава (Часть 3)

      Но труба романа зовет нас, читатель. Давай поговорим о по-сланиях Кламма землемеру К. на самом деле эти письма вручает Варнаве обыкновенный писарь, причем конверт с текстом обычно теряется в груде документации, и писарь ищет его очень долго…

       "Судя по состоянию конверта, письмо очень старое и уже дав-но там завалялось. Но если письмо старое, зачем они заставляют Варнаву ждать так долго? Да и тебя тоже? И письмо ждет долго и, должно быть, уже устарело, а из-за этого про Варнаву идет плохая Слава, будто он плохой, медлительный посыльный. Писарю, конеч-но, легко, он просто дает Варнаве письмо и говорит: "От Кламма для К.", и отпускает Варнаву. И тогда Варнава мчится домой, зады-хаясь, спрятав под рубашку, ближе е телу долгожданное письмо, и мы с ним садимся вот на эту скамейку, как сейчас, и он мне все рас-сказывает, и мы обсуждаем каждую подробность, чего же он достиг, и, в конце концов, устанавливаем, что достиг он немногого, да и это немногое сомнительно…"

       Что же примечательного в сем небольшом отрывке? Я бы рас-ставил акценты следующим образом. Кламм - автор книги; писарь - книгопечатник, издательство; К. - это мы с тобой, читатель. Кто же в таком случае Варнава и Ольга? Они обсуждают не содержание письма (которого они не знают), а привходящие - то, что происхо-дило с Варнавой в канцелярии, о его миссии посыльного - передат-чика письма, во всем этом много актерского, театрального, но много и сомнительного, как обнаруживают брат и сестра. Да и в самом де-ле - много ли чести в том, чтобы передать послание от одного чело-века к другому? Пусть даже одного очень важного человека - мно-гим. Актерская зависимость, несамостоятельность - вот что угнета-ет, даже самые гениальные строки самого Шекспира приходится нести в заплечном мешке первого попавшегося актера, который по-нимает огромность миссии, но и - свою незначительность. Это - тяжелая комиссия, Создатель: груз ответственности и неблагодар-ность аплодисментов вполне понятны по-человечески. Мы хотим быть причастны великому, но понимаем и свою малость, незначи-тельность в сем действе. Это не может не ошеломлять и ввергать в изумление, но и - в тоску. Речь-то ведь идет о нашей настоящести. Трудно умалять свои достоинства, но трудно признаваться в их от-сутствии. При подобной интерпретации шестнадцатой главы мне-ние о Кафке, как человеке и как писателе, меняется: оказывается, ОН УМЕЕТ ПОНЯТЬ ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА!, проникнуть в его душу и посочувствовать ему. Жаль, что читатель понимает это не сразу, хотя все, казалось бы, разложено по полочкам. Франц Кафка полон человеческого сочувствия к актерской профессии, не в по-следнее данности еще и потому, что она и в самом деле до некото-рой степени - творческая. Кафка признает в актере собрата по уча-сти. Пусть так, для него это даже - подвиг. (Выход в соседнюю ком-нату Искусств).

       Ты видишь, читатель, что мое благоговение перед Кафкой не исключает и критичности взгляда, но я требую от него объективно-сти, не заботясь об объективности собственной. А в этом таится большая опасность - ложь охотно выбирает обходные пути (она то-же - из нормальных героев). Тема осторожной лжи у Кафки требует особого осмысления, так как поэтичности полны его тексты, а по-эзия в первую и в последнюю голову - ложь, приблизительная ложь и ложь сомнительная. Вот так условились мы, читатели и поэты: СКАЗКА - ЛОЖЬ, ДЖА В НЕЙ НАМЕК - ДОБРЫМ МОЛОДЦАМ УРОК. Самое печальное - ложь поэтическая оказалась потесненной ложью рекламной, которая многому у неё научилась - ЛОВКО ПОЛЬЗУЕТСЯ ТАТЬ… Если реклама включена в ОБЩЕСТВЕН-НЫЙ ДОГОВОР, следует менять уже не ориентиры, а - сам ДОГО-ВОР. А тут еще со всех сторон - СЛОГАНЫ и потеря филологиче-ского ориентира. Поздравляю, господа футуристы - все0-таки вы добились своего: классика уже сброшена с парохода современности и мается посреди моря житейского в кратких пересказах и телесе-риалах. А и как иначе: слониха вынашивает дитя два года, мышь - три недели. Как говорится, почувствуйте разницу.

       Говоря о сомнениях и разочарованиях Варнавы, Ольга замеча-ет, что тот вполне может вернуться к своему прежнему занятию - сапожничанью, и К. тут же пытается выбить эти мысли из головы Варнавы - опять же через посредничанье его сестры. Это - очень странный заочный диалог, так что иной раз может показаться, что К. переубедить. Не станем лукавить - так оно и есть. Автор наш - и главный герой, и побочные персонажи - тоже. Другое дело - и зага-дочность этих героев. Возьмем роль Ольги - посредницы. Её голос - голос из-за кадра, но и он, безусловно, тоже - авторский голос. Герои Кафки не выдуманы, они придуманы на основании собствен-ных его черт характера, мыслей, наконец - жизни. И потому они ор-ганичны, а не надуманы, вызывают удивление, а не отторжение. Но это - и дополнительные трудности для читателя - его заставляют постоянно быть настороже. Так называемая ОБЫЧНАЯ ЛИТЕРА-ТУРА - манная каша для взрослых младенцев, лишенных челюстей интеллекта, лишенных радостей трудного постижения и открытий. Мысли-клише, слова-клише. Жизнь-клише - в чем здесь отличие от животного? Или это - тоже один из безусловных рефлексов челове-ческого стада?

       "Оглянись же вокруг, посмотри: разве кто-нибудь из наших со-седей поднялся так высоко? Правда, у них положение другое, чем у нас, и нет никаких оснований стремиться выйти за пределы своего хозяйства, но даже без всяких сомнений надо признать, что у тебя все идет отлично. Препятствий, конечно, много, много сомнений, разочарований, но ведь это только и значит - и нам это давно из-вестно, - что тебе ничего не дается даром, что ты долже6н каждую мелочь брать с бою, но тем более у тебя оснований гордиться, а не впадать в уныние. А, кроме того, ведь ты борешься и за нас! Разве тебе это безразлично? Разве тебе это не придает новых сил? А что я стала счастливой, нет, даже немного высокомерной оттого, что у меня такой брат, разве это не придает тебе уверенности?"

       В этом отрывке - вполне досужие мысли любого рефлекти-рующего литератора, а вот последнюю фрау Ольги Кафка к себе от-нести не может - в собственном семействе его занятие литературой вызывало скорее недоумение, чем удовлетворение. Но такова обыч-ная юдоль художника - нет пророка в собственном отечестве. зани-маться литературой под отчим кровом, где атмосфера накалена обыденностью и одновременно выталкивает тебя в творчество и мешает ему - не требует ли это терпения и мужества, не отнимает ли это энергии, необходимой для творчества, не создает ли нервных вибраций и припадков отчаяния? Немногочисленные попытки Каф-ки покинуть родное гнездовье с целью найти уединение для творче-ства оказались всего лишь попытками… Не странно ли это? неуже-ли весь огромный мир не способен был предоставить Францу Каф-ке возможностей, которые бы перевесили препятствия и отрица-тельные эмоции в родном семействе? Да, Франц Кафка, словно абориген с помощью трения двух кусков дерева, создавал тлеющую искру творчества из семейных неурядиц и мелочных столкновений. Ничто здесь не пропадало даром, каждое лыко - в строку, каждое чувство - в литературный вертеп. Однако вспомним Сократа и его сварливую Ксантиппу - тоже не слишком, казалось бы, чемпион-ский тандем для философствования.

       СОН РАЗУМА ПОРОЖДАЕТ ЧУДОВИЩА… Сны ранца Кафки (особенно - записанные в дневнике) поистине чудовищны у меня, правда, нет подобного "сонного" опыта, в связи с чем я не мо-гу рассматривать и его сны соответствующим образом. Но не сле-дует ли принять во внимание. Насколько чудовищна окружающая нас действительность, заставляющая грезить и фантазировать, про-тивостоять ей и ей соответствовать. Литература, конечно, не пана-цея; во всяком случае, она стремительно теряет это свое значение, но выход за пределы окружающей действительности хотя бы в БЛОГ, хотя бы в ЖИВОЙ ЖУРНАЛ свидетельствует об этой необ-ходимости, хотя и связан с некоторой безответственностью немед-ленного, не мотивированного, не выстраданного отклика. Но, наде-юсь, в конце концов "устаканится" и это. И каким-то (непостижи-мым) образом будет создана не только компьютерная культура, но и компьютерная литература.

В магазине на сдачу мне дали монетку неведомой пробы -
Тяжелее, чем платина, а сияет, как женское тело в ночи.
Я совсем растерялся, когда продавщица сурово
Посоветовала: "Приспособь на брелок ей,
Где кандалами играют ключи.

Да, отверстие было,
Но брелок был потерян развязно
Этим летом на речке со странным названием Йов.
Я подумал, что эти события связаны,
Как заблудший в тайге и его выручающий зов.

Речка нижет присядку на порогах и каменных стойбищах,
Шубы кедров лохматы,
И берег 0 прощальный перрон.
Вот и все.
Вот и кончились игрища в славу и прятки.
Я готов ко всему, но опять не решаюсь на взятку,
За которой ко мне
В челноке подплывает Харон.

      Выписалось это странное стихотворение о Кафке из-за расска-за Милены Есенска-Поллак в письме к Максу Броду о кроне, кото-рую Франц получил на сдачу в почтовом отделении и по поводу ко-торой он разыграл целое представление (с самим собой) - не лиш-няя ли она и не должен ли он её вернуть обратно в окошечко. На меня её рассказ произвел большое впечатление потому, что приду-мать такое невозможно, зато случай характеризует ЖИВОГО Кафку среди письменных о нем свидетельств. Эта крона - простая монета - стала символом его странного общения с внешним миром, кото-рый выставляет ему свои условия, которые Кафка пытается пере-иначить. Мне кажется, что эта крона потом непостижимым образом превратилась в последнюю марку (тоже монету), которую выбрасы-вает в отчаянии в окно герой повести Генриха Бёлля "Глазами кло-уна". И то и другое - мелочь (о мелочи), но в то же время и - симво-лы, которые мы, читатель, должны мы умеем оживить культурным сценарием и собственным сочувствием. В конце концов, как-нибудь и нам удастся оживить попавшие нам на глаза символы…
      И вот еще как аукнулась крона Франца Кафки:

Мы столько лет играли в счастье
Случайно обретенных рифм,
Что откровеньем стало таинство
Стихов, наветов и молитв,
И седине уже не справиться
С предзимьем каждого из нас
Мой реверс - не близнец для аверса,
Но все же мы достигнем равенства
Прикрытых пятаками глаз.

      Не знаю, как ты, читатель, но я, раскрыв любой текст Франца Кафки, обязательно наталкиваюсь на след его личности и личной судьбы. Иной раз мне кажется, что никакой другой писатель не смог вложить в свои произведения свою ЛИЧНОСТЬ, при том, что это совсем не обязательно нечто архиважное, но с точки зрения нашего героя…

      Из той же 16 главы:

       "А письмо, этот залог нашего будущего, ты отбрасываешь в сторону".

       Эта строка напрямую связана с перепиской Кафки и Фелиции Бауэр. В эту переписку вложено столько его душевной и литератур-ной боли, а корреспондентка не способна была ответить не только соответствующим образом, но вообще - не того поля ягода, где наш герой пытался нагулять аппетит современной литературе, где твои ответные письма, Фелиция? Вернул ли их тебе Макс Брод или сам Франц предал их огню? Ежели второе, то поступил он весьма бла-городно (правда, обманув читателей) - в сумерках этой любви Фе-лиция смотрится не столь удручающе, как на самом деле. Но Кафка сказал правду и о ЗАЛОГЕ БУДУЩЕГО - оно велико, и удивитель-но, что на их основе не создано кинематографического материа-ла,… хотя чего ждать от кино, множащего клише и провальное по-пытавшегося стать новым видом искусства: на выбор зрителю - ли-бо веселящий газ, либо ежедневная лоботомия.

       Теперь - о мнимостях, читатель. Тех самых мнимостях, о ко-торых говорит Ольга. Автор, наконец, сообразил, что мнимость са-мого Замка не доступна читателю, и вот он разменивает свою золо-тую монету на мелочь:

       "Пусть ему позволено заходить в какую-то канцелярию, но это даже и не канцелярия, а прихожая канцелярии, а может быть, даже и не прихожая, а просто комната, где валено задерживать всех, кому нельзя входить в настоящие канцелярии. Да, он говорит с Кламмом, но Кламм ли это? Может быть, это кто-нибудь, похожий на Клам-ма. Может быть, если уж до того дошло, это какой-нибудь секре-тарь, немножко похожий на Кламма и старается еще больше похо-дить на него, напуская, напуская на себя важный вид, подражая сонному, задумчивому виду Кламма. Этим чертам его характера подражать легче всего, тут его многие копируют; правда, в осталь-ном они благоразумно воздерживаются от подражания".

       Так и видишь бесчисленные книжные полки с мнимой литера-турой и литераторов, если уж не могущих выцедить из себя хотя бы одну строчку, достойную "Фауста", то, присмотревшись к памятни-ку Гете, клишируют его каменную монументальность и занебесную неприступность. Что все сие - жалкий фарс, никто из них не дога-дывается, да и не каждому читателю придет в голову мысль - из ка-кого сора и навоза возрастают "Война и Мир", "Братья Карамазовы" и "Пьяный корабль" Рембо (многие даже сделают ударение на пер-вом слоге). Было, было в списках СТА ЛУЧШИХ ПРОИЗВЕДЕ-НИЯХ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ нечто очень важное - попытка вымести сор из литературной избы. Если уж выбирать из АВТОР-ЧИТАТЕЛЬ, я всегда буду на стороне ЧИТАТЕЛЯ. Его, бедолагу, обманывают в хвост и в гриву, часто считают за придурка или ста-раются таковым сделать, государство его вообще в расчет не при-нимает, а книжная торговля на 9% торговля и лишь на 1% - книж-ная. Наступят ли изменения? безусловно: 1% превратится в 0,1%...

      "Так люди сами создают себе путаницу. А почему в Замке все должно быть по-другому?".

       Ну, да, почему? Потому что Замок - не предпрестол всевыш-него, а изделие досужего столяра, вроде - церковного алтаря. ими-тация Высокого с низведением его до Низкого - вот и все, чем столь славно занимается человечество. Это и взял в противники себе Франц Кафка - показать, что за нашей бедностью прячется (спрята-но) богатство, которое не истратить, как Вселенную, за целую Веч-ность. Возьмем ту же историю с адронным коллайдером в Церне - имитация Большого Взрыва и первых секунд после возникновения вселенной. Ну да, держи, наука, карман шире! Взять Божественные прерогативы не так просто - тут уж и 10 миллиардов долларов не помогут! Словно уже в истории человечества не было подобного - покупки индульгенции для обретения райского блаженства.

      "Разумеется, еще понятнее было бы, если бы Варнава, придя туда, наверх, расспросил бы побольше людей, как все обстоит на самом деле, ведь, по его словам, там, в комнате, людей достаточно. И если даже на их сведения нельзя положиться так, как на слова то-го, кто безо всякой просьбы, указал ему на Кламма, то, по крайней мере, среди множества этих сведений можно было бы найти какую-то зацепку, как-то сравнить их. Это не я придумала, это придумал Варнава…".

      Статистика…вот о чем идет речь. Та самая статистика, кото-рую беззастенчиво используют лишь в корыстных целях политиче-ские шарлатаны, при том, что все уже давно согласились, что она - последнее прибежище лжецов. И еще - опросы общественного мнения, подгоняющие вопросы под соответствующие ответы и пы-тающиеся найти жемчужное зерно в куче первого попавшегося суб-страта, выращенного на дрожжах текущего момента. Не думай. чи-татель, что я преувеличиваю или фантазирую - по роду своей дея-тельности Кафке приходилось постоянно заниматься статистикой (несчастных случаев), и он знал ей цену, распространяя её и на все-человеческие заблуждения.

      Всякий тщится стать Истиной в последней инстанции; из этой самоуверенности проистекают и великие открытия и величайшие заблуждения (впрочем, всегда оказывается, что великие открытия и приводят-то к величайшим заблуждениям. Возьмите то же самое открытие Америки и докажите мне, что до-европейская цивилиза-ция обеих Америк должна была быть похерена во имя светлого бу-дущего. Я вот иной раз подумываю произвести археологические раскопки на горе, где построен Замок Кафки - какие еще культур-ные слои под ним обнаружатся, сколько еще цивилизаций под ним погребено… Впрочем, работа над этой книгой примыкает к архео-логии, и компьютерная лопата уже потихоньку снимает культурные слои всякого мусора (добавляя, возможно, новый мусор в литера-турную копилку).

      Что же касается Варнавы, о котором пока еще заочно идет речь, то он, как источник информации, не просто не безупречен, но, скорее. именно и является нашим дезинформатором в личных целях (автора, который пытается провести и читателя по кругам мысли-мого и немыслимого рая, который расположился в чиновничьем общежитии на Замковой горе. То, что их иерархия очень напомина-ет церковную, вне всяких сомнений. Я не готов в настоящий момент педалировать сию тематику уже хотя бы потому, что - на первый взгляд - это самоочевидно и замкнуться на этом легко и беспер-спективно. Кроме того, церковь нынче гораздо ревностнее и подоз-рительнее относится к схизме или просто к попыткам упомянуть её не в достохвальном плане. За церковью ныне - сила права. Которое она себе присвоила в незапамятные времена, так что само время на её стороне. Пусть так. Лишь бы только на её стороне оказалось пра-во силы. Но, как я понимаю, и столетие назад Кафку подзуживали подобные мысли, иначе бы он не приписал Варнаве сомнительно-неустойчивого положения:

       "Каким угрожающим, каким неустойчивым должно ему все там казаться. Если он боится открыть рот для самого безобидного вопроса. Стоит мне только об этом подумать, и я обвиняю себя в том, что я пускаю его одного в эти незнакомые мне помещения, где происходит такое, от чего человек, скорее храбрый, чем трусливый, начинает дрожать от страха".

      Говорит это, конечно, не Ольга, а сам Франц Кафка, в какой-то мере понимающий прочность и многочисленность идеологических пут. При том - что сам-то он от большинства их сумел ускользнуть если не в подсознание, то в те неизбежные разрывы, которые оста-лись в этих сетях за два цивилизационных тысячелетия. Он и не ра-товал за плюрализм мнений, а призывал к их борьбе (ну хорошо, подзуживал). Никто из других писателей не имеет столь больших заслуг в этом деле и никто не получил за это так мало признания и признательности. Франц Кафка признан скорее де юре, чем факти-чески. Его скорее сводят до фетиша, чтобы не признать в нем пол-ноценной литературной божественности (тем паче, что никто и не знает, что это такое). Его нет в Пантеоне Мудрых, и Пророком его никто не считает; к тому же само имя его в широких кругах безы-мянно, а в узких… ему всего-навсего выдана психологическая ин-дульгенция…

Назад (Часть 2) | К содержанию | Далее (Часть 4)

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко