Читаем Замок. 16. 16-я глава (Без названия) Часть 1

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

16 глава

       Глава не имеет названия, и Макс Брод не решился дать ей свое. С чем это связано - с застенчивостью или он решил отправить чи-тателя в свободное плавание? Ничего не имею против. Тем более что мне предстоит таежное плавание.

26.08.08 - 18.09.08

Отступление о таежном схроне

Воздух - мокрая губка.
Тайга - как вдова без зонта,
И сосна над избушкой -
Как Фрилдина грудь над прилавком,
И склонилась над трудной главою моля голова,
И шагает глухарь по траве,
Как по Грабену Кафка.

Он шагает ко мне,
И столетье меня не спасет:
Он возьмет свой роман
И упрячет в чистилище печки,
И не скажет ни слова
По поводу и насчет
Мной оставленной дома
Любимой до чертиков женщины.

Я - беглец, как и он,
Как и он, я - растратчик словес,
И в копилке моей их не меньше, чем было и будет,
И не каждый поймет,
Что тайга - непричесанный лес,
И в печи не страницы горят,
А читателей судьбы.

       Диктофон фиксирует строки, которые пытаются разъяснить обстоятельства моего проживания в таежном тупике. В этом году комфорта в избушке прибавилось - новые прочные нары, новая, умеющая греть - страстнее женщины - печка. Чуточку коньяку - в честь десятилетия моей сторожки. Погода не фартит, но это не страшно: со мной - воспоминания и очередная глава "Замка". В но-вой обстановке чтение приобретает не только гомеопатический вид, но и ощущение пронзительной реальности посреди ирреальностям тайги. Бездна опят напоминает - березы в округе больны и предска-зывают себе гиблое будущее. А я болен Кафкой - хронически, но по моему отшельническому виду никто об этом не догадается, даже белка-хвостяга подозревает во мне похитителя кедровых шишек из её сокровищницы. Обидно: я - всего лишь похититель лакомых орехов кафковской мысли. Особенно сие удается на сон грядущий, когда между мной и тьмой - занавеска на окошке. Сполохи на стене - подарок березы-Данко. Все примитивно и таинственно, и сам себе я - чужой. Вычитание времени превращается в прибавление текста, то и другое становятся жизнью, благодатью, неопровержимой ВЕ-РОЙ. Тайга учит не только терпению, но и - смирению, и я протя-гиваю диктофонную ленту - как фокусник на сцене в детстве - из чужого прошлого в собственное будущее.

За стеной моей ночует птица,
Жердочку себе облюбовав.
Сполоху приходится молиться
Крестить Вселенную впотьмах.
Два крыла - два теплых одеяла -
Птице подарил благой Господь.
Мне подушки из ладошки мало,
Но благодарю за кровь и плоть,
Что вкушать не доводилось в церкви
И переводить на четки строк.
Каждая тропит дорогу к смерти,
Каждая - в ладони уголек.

       Так среди ночи из чрева печного выпадает уголек, когда я от-крываю дверцу, и я научился мгновенно забрасывать его обратно. Аналогия довольно неудачна, особенно - в связи с тем покоем и благодатью, которые дарованы таежной сторожкой в ненастье и вдали от городской жизни, которая для меня была по Высоцкому: ВОЗВРАЩАЕМСЯ МЫ - ПРОСТОТ НЕКУДА ДЕТЬСЯ. Кафе тоже старался использовать первую попавшуюся возможность, чтобы покинуть Прагу на произвол её собственниц судьбы и соприча-ститься Природе. При том, что был он горожанином до мозга кос-тей, особенно - в своих произведениях. Правда, природа дарила ему запас пусть не впечатлений, но - способность обилия, многообра-зия, разночтений её черт и еле уловимых законов своего существо-вания. В этом тоже - гениальность Франца Кафки: не размениваться на описание улыбок и гримас Природы, а извлекать из её простых уроков непростые человеческие открытия, вроде открытия ЗАКО-НА ВЗАИМНОГО БОЖЕСТВЕННОГО И ЧЕЛОВЕСКОГО ТЯГО-ТЕНИЯ. Наверное, утверждение мое чересчур пафосно и не под-тверждено нашим героем напрямую - в виде вероучения, в котором его многие подозревают.. но давай, читатель, согласимся с тем, что Франц Кафка нигде не ставит окончательной точки (в отличье, ска-жем, от Толстого, который и внешне и внутренне подражал патри-архам и пророкам). Знаменательная грань между утверждением Ис-тины и Истиной, которую переходили столь многие философы и писатели (по их мнению), оставалась для Кафки непреходящей - к его чести. Любое утверждение прячет Истину в темницу, откуда ни-какой Свет брезжить не может. Мы напрасно стараемся осветить собственной свечкой восход солнца. И - неспроста: все наши свеч-ки - со свечного заводика незабвенных Ильфа и Петрова и заслу-живают столь же добродушной ухмылки. Не спорю, читатель, и эти мои рассуждения заслуживают гримас Пьеро и арлекина.

Сентябрствую в объятиях тайги,
Дождь поцелуем ветер метит смирно.
Сухара отдает огню долги,
Костер на цыпочки встает бессильно,
И, изумленья страстного полна,
(От ревности до бледности полшага),
Над Серебрянским высится луна,
И в сердце мне вонзает дрожи шпагу.

       Это я уже в темноте возвращаюсь в избушку с гольцов и пы-таюсь согреться и обсушиться. Я это проделывал сотни раз и всегда удивлялся жизненной благодати огня, теплом которого я способен руководить. Не то - с человеческим теплом, хотя… не требую ли я слишком многого? Франц Кафка в этом отношении был не столь привередлив и прилагал бесчисленные усилия эпистолярного тре-ния для воссожжения искры теплого чувства у своих друзей и воз-любленных. Я все пытаюсь представить себе его душевное состоя-ние в эти долгие письменные чесы - нервный трепет, кровотечение души и - слабая надежда. В том числе и - надежда на собственную способность завоевать чужую душу столь мирным чудодействен-ным способом.

      Но сама проза Франца Кафки - не пытается ли она завербовать читательское войско? По идее писательской - так оно и есть. Но с точки зрения нашего героя переход обращения к конкретному чело-веку в обращение к человечеству вовсе не обязателен; мало того, он чреват попыткой амебы получить панцирное оформление. БЫТЬ ВНЕ ВСЕГО, ЧТОБЫ БЫТЬ ВО ВСЕМ - таков неизреченный девиз нашего героя, и сей девиз сотворил новое литературное явление, ко-торого тщетно дожидалась интеллектуальная элита и которого ис-пугалась литературная клака.

Назад | К содержанию | Далее (Часть 2)

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко