Читаем Замок. 15. У Амалии (Часть 1)

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

15. У Амалии (Часть 1)

3.08.08

       Эта глава - пример лабораторной работы Франца Кафки. Он еще не знает, о чем будет писать далее и ощупывает две сюжетные линии - семейство Варнавы и историю Шварцера.

       Шварцер - сын кастеляна Замка. Кастелян, как известно, - заведующий хозяйством, завхоз, ответственный за имущество в сем не очень понятном заведении. Пока что нам известно лишь, что чиновничий аппарат имеет в своем распоряжении канцелярскую мебель, бумагу, перья да чернила. Сына кастеляна отцовское поприще совершенно не интересует - то ли по складу характера, то ли по воле автора. Дело в том, что пример симметрии в искусстве бывает многообещзаюшим, асимметрии - тем более. Точно так же, как страстно К. стремится в Замок, Шварцер из него сбегает. Поскольку мы не можем еще даже приблизительно определить сущность Замка, то приходится довольствоваться версией, предложенной автором - сын кастеляна влюбляется в деревенскую учительницу Гизу и посвящает ей свою ничем не примечательную жизнь. Гиза - пышнотелая мадонна со старой чудовищных размеров кошкой (я бы даже вспомнил при её описании известную картину "Мадонна с горностаем" - что-то уж очень тянет меня сопричислить некоторых героинь романа к этой волнующей, почти религиозной тематике в живописи. Правда, боги сходили на землю, чтобы полюбить земных женщин, но, насколько нам известно, сие действо предназначалось всего-навсего для их оплодотворения и производства на свет полубогинь или полубогов. В нашем случае это не так - Гиза абсолютно фригидна, да и Шварцер пока что не слишком "тянет" на бога.

       "Удивительно было только то, что многие, во всяком случае на постоялом дворе "У моста", говорили о Шварцере с некоторым уважением, даже когда речь шла скорее о смешных, чем о значительных поступках, причем эта уважительность распространялась и на Гизу". Если причина этого уважения - его замковое прошлое (ничто не говорит о том, что оно может оказаться будущим), то в этом нет ничего удивительного: он - все же сын кастеляна, а иерархия в романе начинает показывать свои коготки. "И все-таки было неправильно со стороны Шварцера думать, что он как помошник учителя стоит много выше, чем К., - такого преимущества у него вовсе не было; для учителей в школе, особенно для учителя вроде Шварцера, школьный сторож - очень важная персона, и нельзя было безнаказанно пренебрегать им, а уж если причиной пренебрежения было чье-то служебное положение, то, во всяком случае, надо было и другой стороне дать возможность проявить свое отношение". Здесь у автора есть небольшая неувязочка - К. не мог знать обстоятельств Шварцера, во всяком случае, об этом речи в тексте не было. Это - личный подарок автора читателю, и когда К. вдруг намеревается "обдумать это при первом удобном случае", читателю не ясно, на каком основании К. собирается разрешать вопрос школьной иерархии. Правда, помошник учителя Шварцер имеет отношение лишь к учителю и детям, тогда как на плечах сторожа - ответственность за школу, да и само звание СТОРОЖ, СТРАЖ должно внушать почтение. Довольно странно, однако, что К., не отличавшийся особой деликатностью и заторможенностью при тех или иных действиях, в данном случае намеревается установить статус-кво в отношениях со Шварцером. Зачем ему эта лишняя головная боль? Неужели из этого столкновения можно извлечь какую-нибудь пользу? С какой это стати "Шварцер еще с первого вечера был перед ним виновен, и вина эта ничуть не уменьшалась оттого, что все события следующих дней, в сущности, подтвердили правоту Шварцера в том, как он принял К.". " Ты виноват уж тем, что хочется мне…". Логика К. работает как лента Мёбиуса - как её ни выворачивай, она выдаст всего одну свою сторону. К. - как стрелка компаса - всегда устремлен только в одном направлении, и, сколько компас ни поворачивай, стрелка все равно найдет присущее ей положение. Читатель спросит: а ежели компас неисправен? Да, это меняет дело, но не суть - К.-фокусник вытащит из шулерского рукава второй компас, по виду не отличающийся от первого, но полюс он способен отыскать уже в другом направлении.

       "…и, возможно, завтра с утра отправился бы в путь, если только, что маловероятно, не нашел бы здесь работы, - разумеется, всего на несколько дней, дольше он оставаться ни в коем случае не намерен. Примерно так все обошлось бы, не будь Шварцера". Ну, что это за заячьи скидки? С какого такого перепуга читатель, с большим трудом обжившийся в Деревне, ни с того ни с сего вдруг опять пустится в неведомый путь, потеряет столько знакомств и собственных мыслей и вообще… Так не поступают порядочные герои порядочных романов - они, естественно, могут поражать читателя неожиданным кунштюком, но не начинать же роман сначала, добравшись до его середины! Нет, лично я возмущен ходом мыслей К. - моя характеристика его уже утвердилась (надеюсь) в умах читателей, и по своему консерватизму я просто не способен делать из К. его близнеца-противоположность. В конце концов, он добровольно явился на страницы романа и на постоялый двор "У моста" - да не минует его и нас чаша сия!

4.08.08
       Это -момент авторской нерешительности или… Абсолютно непонятно, для чего Кафке понадобилось это краткое отступление на позиции ДО романа. Начать жизнь сначала, с понедельника, с нуля не было никакой возможности ни у автора, ни у К., потому что у Кафки уже почти не оставалось времени для нового романа. Хотя очередной любовный роман все-таки состоялся. Но это случилось не раньше, чем работа над "Замком" была им прекращена. И по времени и по моим предположением угасание работы над ним шло параллельно угасанию его интереса к Милене. В этой главе интерес К. к Фриде тоже в значительной мере утрачен - внимание переключается на сестер Варнавы. Я пытаюсь представить себе состояние (психологическое) Кафки на тот момент и осмеливаюсь предположить, что его хроническая литературная болезнь - параллельное существование текста и влюбленности (интереса к женщине) - требовала нового гендерного лекарства. И что всего поразительнее - женщины Кафки не похожи одна на другую (кроме разве самостоятельности), что обычно происходит с мужчинами при психологическом выборе противоположного пола. И тексты Кафки, созданные в периоды его обращения к различным женщинам, из-за этого совершенно не похожи. Естественно, творческая воля верховодила и не давала ему отклониться в сторону "проходной" идеи или бессмысленно-описательского сюжета. Каждый писатель ставит на свою шахматную доску фигурки не только по своему выбору и подсказок со стороны жизни - Господь в любом случае дает указание, и, ослушавшись его, автор вдруг обнаружит на доске не монументальную ладью или щеголеватого, рвущегося с поводьев коня, а простую непроходную пешку, уныло прислонившуюся к краю поля. Однако у Франца Кафки был все же достаточно богатый опыт вырезания путь не изящных, но замысловатых (брошенных на половине работы) фигурок, и они не вселяли уверенности, зато служили напоминанием о возможности продолжения работы. Неудачно зачатые дети, они лежали в бумажном инкубаторе в ожидании творческого жара. Ведь они тоже - миссия, вернее - части её. У К. тоже - своя миссия: он прокладывает читателю путь к Обители, которая под различными названиями (Шамбала, Беловодье, Грааль, Райское плато) бытует в виртуальном общественном сознании, но, тем не менее, подвигает часть общества на действия, ошибки и подвиги. Общество рождает литеров, лидеры рождают, идеи, идеи - в качестве знамени - ведут народы к материальным и виртуальным открытиям. Компьютер совместил то и другое, Сеть открыла нам свои нежные объятия, и случилось как бы неповторимое - идея растворилась на крохотном перегоне от ОЗУ к процессору. Франц Кафка уже предвидел это: "Замок" -процессор все время прячет от нас файл с данными Замка. То, что мы видим на страницах романа, кажется нам скопищем ошибок, которые не устраняет никакая проверка диска. К. - землемер-новичок, скорее - в воображении, чем на практике, так что, не напрасно ли читатель надеется на логический и описательный инструментарий автора. Способен ли читатель на самостоятельное открытие? Безусловно. Но оно вряд ли совпадет с брезжащей ориентировкой Франца Кафки. Мне никак не дается образ К., и - боюсь - сам образ Франца Кафки - не Бог в помощь! Последние годы его жизни окутаны дымкой не слишком внятных свидетельств о не слишком явных его философских пристрастий. Чтение того или иного автора вовсе не означает, что от того что-то воспринято, или что Кафка мог от него отталкиваться. Вообще чужое влияние проявляется далеко не сразу - подсознанию необходимо время для обработки информации и укладки её в свои хитроумные ячейки. Кроме того, приходится угадывать, плывет ли наш автор по течению или против него, - вот это как раз и самое трудное. Дневник этого периода достаточно скромен, и воспоминания практически отсутствуют. Последние новеллы трагичны, и я даже не решаюсь их пока что использовать в качестве учебного пособия. Вообще у меня тяжелый выбор - попытаться влезть в "шкуру" К. или самого автора; и то и другое чревато последствиями не радужными: проникновенность обязательно окажется чуть ли не поверхностной, и моя переводческая деятельность с языка К. на язык Франца

       Кафки и обратно непременно потерпит фиаско из-за гнета повседневности - именно сейчас в моей жизни такой период, когда я не могу сосредоточиться на главном и вынужден вести жизнь на два фронта. Правда, и наш герой был в таком же положении, но я-то ему и в подметки не гожусь! Так писать нельзя - скажет читатель. А как? Даже если бы диктовал ангелу, это не поправило бы положения. Остается призвать на помощь медиума - так его еще отыскать надобно! Пока что - и швец, и жнец, и на дуде игрец! Нас со всех сторон окружает ХХ1 век - есть в нем что-то необязательное, ублюдочное, меланхолически-бесчеловечное. Миллиарды особей (нас) - загадка, какую никой Сфинкс не отгадает. А я бьюсь тут с одной-единственной личностью, к тому же материально похороненной, а ментально кружащей над человечеством. У Кафки не было своего блога, вернее - был, еще вернее - такой блог никому не под силу. МЫ ТАК ЛИНИВЫ И НЕЛЮБОПЫТНЫ, что дискриминируем даже собственное, пусть не слишком высокое, образование. Я-то вот, кстати, учусь в колледже произведений Франца Кафки, и пусть читатель поставит мне оценку за мои сомнительные успехи.

       Умер Александр Исаевич Солженицын… выдающийся антисоветчик, бывший зек и изгнанник, проведший много лет за стенами Родины, а затем в её призрачных стенах - опять никому не нужный. Бедная наша Отчизна - без рук, без ног и почти без головы! Даже теперь множество сограждан вздохнет с облегчением - вытащена заноза из их сердца, заплывшим жиром и налитом похотью. Эти люди на его глазах так обустроили Россию, что даже на карте она меньше самоё себя. Читатель, ежели будет возможность, обязательно почитай повесть Солженицына "Один день Ивана Денисовича" - так Кафка читал свое "Превращение". В советские времена Кафка и Солженицын были спрятаны у меня в одном месте; правда, КГБ ничего не стоило разыскать их под днищем серванта, но это не эти книги прятались от КГБ - это я оберегал их. собственно, Кафка и не был в черном списке с лагерным будущим, но в каком-то сером - непременно. КГБэшники постояли в комнате, полюбовались на книжные полки, почитали паспорта, и этого им показалось пока достаточным. Наверное, они хотели попугать, а затем вернуться, но перестройка подарила им кучу других забот. Говорят, что за Солженицына полагалось восемь лагерных лет, а у меня были еще: Саша Соколов, Андрей Платонов, Джеймс Джойс, Абрам Терц, Николай Бердяев, Генри Миллер, Джордж Оруэлл - хватило бы на срок всей жизни. МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ КАФКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ - трагическое признание, которое мы все еще не осознали…

Отступление о таежных избушках
      Как ни трудно было расставаться с "Замком", несколько дней провел в горной тайге, навещал свои избушки. Сначала нес доски в верхнюю - для починки нар (опять это лагерное слово!). визиры заросли, тропы - тоже (туристов теперь на Серебрянский Камень ходит очень мало), с моим зрением отыскать их и вовсе проблематично. Но на этот раз помогла прошлогодняя затесь (к сожалению, не солженицынская). Печальное зрелище - избушка дряхлеет быстрее меня. Несколько лет назад на крышу её под ветром упала большая ель, которую я распиливал два дня, чтобы убрать этакую тяжесть. Сучья пробили крышу, а отремонтировал я её не слишком тщательно - вот и два стволика на потолке сгнили, они - из пихты, а это - очень ненадежное дерево, хотя пихтовый лапник - лучшая постель у костра. Попил чаю - бочажок, как никогда, полон, и вообще ручьи бегут по всему склону - давно не было такого мокрого подарка с неба! В нижнюю избушку пришел в половине двенадцатого ночи - на последнем световом отблеске. Это таёжное пристанище подарило радость - и дрова и спальные принадлежности сухие, а печурка, пусть крохотная, обогрела вдоволь. Утром обнаружил признаки гостя: на обрубке дерева была надета мокрая меховая шапка, на столе у избушки - пачка из-под сигарет, на столе ножом вырезано 27.10.2007. а мы с Александром Рудтом, поэтом из Краснотурьинска, оставили этот приют 19.09.07. неподалеку нашлась пустая бутылка из-под водки - кто-то уже третий год посещает наше пристанище, празднует это событие, но в избушке не ночует, а на этот раз еще и шутит и предупреждает о чем-то. Хочет, чтобы я терялся в догадках? Знаю я одного местного туриста, который несколько лет выискивал верхнюю избушку - как-то он на моих глазах, покинув автобус, тут же достал из рюкзака подзорную трубу. Но все его поиски оказались тщетными; может быть, он случайно услышал от какого-то лесоруба о нижней - лет шесть назад рядом с ней вырубили целый квартал. Вот так и живешь - идешь в тайгу и не знаешь, живо ли твое пристанище и не созоровал ли кто в нем. Вообще-то страха нет; не понимаю только, кому или чему я в тайге забил стрелку. И все-таки в один прекрасный (не очень!) день я могу придти на пепелище. Так уже бывало три раза. Простая таежная жизнь, простые таежные отношения и заочные свидания. Такие свидания у меня и с Кафкой. Самое главное: в отличие от Кафки, у меня есть убежище.

      Опять - поход в верхнюю избу. Когда-то этот путь занимал всего полтора часа, теперь - три с половиной налегке и невесть сколько - с грузом. Зачем я это делаю? Что я там оставил? Свой роман, повесть, стихи… они все еще печалятся на Серебрянском Увале. В 1985 году к нам в избушке на ручье приходил охотник из Кытлыма - было ему тогда 72 года. Больше мы его не видели. Неужели и я думаю до 72-х бродить по Увалу? А и немного осталось - три годика всего. И даст ли Господь?

      В ручье у нижней избушки впервые за пять лет появилась вода - дожди! А то приходилось вытаскивать камни, чтобы начерпать на чай с супом. Ходил в бывший сосновый бор (наше семейное пристанище в 1972-1981 г.г.), собирал чернику. Мало и почти не созрела - июль был жарким и сухим. На обратном пути впереди на дороге из кустов выскочило какое-то животное, похожее на крупную собаку. Потом показалось еще раз. Справа на небольшой сосне сидел рысенок с крупную кошку размером. Не мать ли его была? Но мне показалось, что цвет шкуры - коричневый, а не палевый с пятнами, как положено быть у рыси. Россомаха? Но она по походке и коротким ногам похожа на медведя0пестуна. Собака крупная загнала мальца на дерево? Но где тогда мамаша? С одной собакой она бы справилась. Жаль, что не было фотоаппарата или мобильника. На всякий случай оставил место происшествия - а вдруг мать вернется. Интересно, что не заметил следов - наверное, по слепошарости. Но медвежьи следы в лужах я обычно замечаю - в моих владениях (?) живет медведица, её лежка летом - в сорока метрах от избушки. А в этом году - ни одного следа. Неужели добыли охотники? Мой сосед нынче сушил во дворе шкуру небольшого медведя-"муравейника", но, конечно, он не объяснит мне, где браконьерничал. Рассказал ему о рысенке. Сосед пояснил - все же скорее была рысь, шкура у неё может быть и темной. Что-то не верится - я видел у него четыре рысьих шкуры, все -светлые. Ладно, оставлю сие происшествие на таежную волю. Эх, тайга-матушка, покалечена человеком, а в воспоминаниях - все та же, семидесятых годов, ягодо-грибо-шишкообильная! Лучшие годы мои все еще бродят по визирам и волокам, лучшие мои думы заблудились в урманах и перепутьях…

11.08.08
       Франц Кафка не мечтал потрафить читательской массе - как и поэт Хлебников, он о ней совершенно не заботился. Читатель тяжелой чугунной задницей придавил кресло у телевизора и сострадает самому себе в телесериалах. Телетитька питает его денно и нощно, теленирвана выбирает остатки интеллекта, а в будуаре лежит и сладострастно потягивается обнаженная реклама. Случись это сто лет назад, Кафка не написал бы ни единой строчки и лишил бы нас неразумного, но вечного. Впрочем, я, быть может, клевещу на тебя (и себя), читатель? Иной раз мы снимаем с книжной полки огромный черный том, раскрываем его и не удивляемся тому, что он все еще не прочитан. Кафку читать приходится не по страничке даже, а по предложению, поскольку некоторые из них растягивается на полстраницы и более, или по крохотным отрывкам, которые так трудно прилаживаются друг к другу, - по воле ли автора, по нашему ли неразумению.

      Землемер К. ведет себя так, что хочется записать ему выговор в личное дело, но, раскрытое, оно кратко и невразумительно, и добавить к этому еще одну невразумительную запись как-то не к лицу въедливому читателю, но и оставлять все как есть не хочется. Мы отвечаем за те страницы, которые прочли, а еще больше - за те, которые намереваемся прочитать, так как понимаем, что нужна особая подготовка к ним, а мы растем вместе с текстами Кафки. Проводя время в относительной праздности, иной раз мы умеем выставлять оценку самим себе, и беременный нашими будущими мыслями текст будоражит нас, записывает в легионеры нового Иностранного легиона (как в Библии: ИМЯ ИМ - ЛЕГИОН) и встраиваемся в ряды за спиной землемера К. нам приходится довериться этому странному полководцу, и мы не знаем даже, выиграл ли он хотя бы одно сражение или закончил ли хотя бы Военную Академию имени Фрунзе. Собственно говоря, поскольку мы - добровольцы, у нас нет выбора. Есть, правда, слабая надежда на то, что К., как горьковский Данко, пожертвует свое сердце, хотя вряд ли он будет большим альтруистом, чем мы сами. Но он 0- и не декоративная фигура: из таких получаются отличные санкюлоты, способные выскальзывать из под ножа гильотины. Так не здесь ли зарыта пресловутая собака - всегдашняя готовность к отступлению наполняет его душу мужеством и печальным воображением. У К. - хорошо поставленный голос диспутанта и пластилиновая манера обходить возражения собеседника. Следует заметить, что это - манера даже не самого К., а - автора. Он - хозяин текста, не стесняется в выборе различных вариантов, пусть они даже алогичны и противоречат друг другу. Не так ли, впрочем, и мы сами иной раз отстаиваем свои позиции при спорах, в особенности - с людьми, которые способны прощать нам наши прегрешения и уловки? В текстах Кафки они особенно убедительны, потому что очень далеко отстоят от границ морали. Древнегреческая трагедия поперхнулась бы, читая эти тексты, убедительно и обаятельно лгущие. Кутузовское умение обращать свое отступление в победу присуще и Францу Кафке. В полной мере наделен этим свойством и так называемый "землемер" К., поскольку правила игры он выдумывает сам (или думает, что сам придумывает), то нам следует ожидать любого оборота дела и - даже подвоха. Взять хотя бы его должность школьного сторожа да еще не условиях, предложенных ему Фридой: дескать, она за все отвечает. На таких условиях за дело взялся бы любой из нас, не правда ли, читатель? Да мы и беремся - зря, что ли, женимся и выходим замуж…Тут Кафка уязвил нас в самое сердце. Выпад его казуистической рапиры, впрочем, не смертелен, да и зачем ему быть таковым, если нас ожидает еще правда не в бровь, так в глаз, не в глаз - так в наши Ахиллесовы пяты, во все наши бывшие и будущие промахи, дешевые трюки в общении с ближними, в подобострастие и демагогию. И даже не понятно, кто кого берет в долю: мы - К. или он - нас. Таково искусство романиста, уже пережившего все это в делах и помыслах.

       Я удивляюсь тому, что К. все еще не озаботился вопросом: почему Шварцер покинул Замок и поселился в Деревне? То, что это, якобы, связано с Гизой, нисколько вопроса не проясняет. Любовный мезальянс - вещь серьезная и суровая, но гораздо серьезнее Замок и все, что с ним связано. Добровольно потерять это преимущество возможно только в качестве исключения из правила. К тому же Шварцер устроился всего лишь помошником учителя, все время ютится подле Гизы (когда та предоставляет такую возможность), которая почти не обращает на него внимания, и никаких шансов у него здесь нет и не будет. Такая романтическая история - почти в стиле рыцарских романсов - просто насмешка. Гиза, по всей видимости, молода, но её единственная любовь - старая глупая кошка - выдает в ней будущую старую деву, а что это такое - читатель знает лучше меня. Шварцер разменял замковую валюту вполне напрасно. Конечно же, К. должен бы задуматься над этим - честь сидеть среди школьников или у подножья кафедры Гизы. Любовное затмение, любовное помешательство - наш автор высмеивает это искреннее чувство, которому он, якобы, знает цену. Однако он не знает, что не мы выбираем любовь, а она - нас и окружает не просто ореолом, а колючей проволокой, через которую пропущен электрический ток страсти. Чужая любовь - потемки, да и собственная, собственно говоря, - тоже. Фриду К. совершенно не любит, и на этом фоне Шварцер - неутешный Пьеро при Гизе-Мальвине. Да и о любви к нему Фриды К. не думает - это ему не интересно; главное - что союз между ними заключен, эту заботу можно выбросить из головы и заняться следующей.

       Варнава, Варнава! Где этот негодный посыльный? К. уже убедился, насколько он ненадежен. К. еще не знает, насколько ненадежен он сам. вот он наблюдает, как Гиза и Шварцер - щека к щеке - проверяет школьные тетрадки, и вдруг фраза: "Серьезная, молчаливая любовь связывала этих двоих". Но Кафка не был бы Кафкой, если бы не заставил нас облиться слезами над этой фразой. "Причем Гиза, может быть, вовсе и не любила его, во всяком случае, никакого ответа на этот вопрос нельзя было прочесть в её крупных серых, в полном смысле слова немигающих глазах, где как будто вращались одни зрачки. Видно было, что она терпит Шварцера без возражений, но чести быть любимой сыном кастеляна она не признавала и спокойно носила свое пышное, полное тело независимо от того, смотрит ли на неё Шварцер или нет. Напротив, Шварцер ради неё приносил себя в жертву, живя в Деревне; посланцев своего отца, приходивших за ним, он выставлял с таким возмущением, словно вызванное их приходом беглое напоминание о Замке и о сыновнем долге уже наносило чувствительный и непоправимый урон его счастью".

       История этой любви - урок для К., который его изучать не берется уже потому, что в первый же вечер Шварцер произвел на него плохое впечатление и показался ему тесно связанным с Замком. Да, тут есть противоречие: Шварцер совсем не забыл о своем замковом происхождении, выказывает замковую фанаберию и третирует чужака, даже не осведомившись о его сути. Но без Шварцера пружина сюжета могла оказаться ржавой и долготерпеливой. Мы уже в середине романа, и Шварцер никак не тянет на проходную фигуру, но он - и не застойная пешка тоже. Я пытаюсь вспомнить, кто опять-таки мог послужить прототипом сына кастеляна… У Макса Брода была связь с одной берлинской девицей, одно время он даже подумывал о разводе с женой Эльзой. Почему я так думаю? Опять-таки по той простой причине, что Франц Кафка вполне мог считать, что его друг, как литератор, находился у подножья Замка - хотя бы название романа Брода "Замок Nornepygge" стимулировало его к этому. То, что Макс Брод разменял свой талант на гладкопись во всех направлениях искусства, сомнения не вызывает. Но все это было необязательным и мелкотравчатым - по поговорке ЛУЧШЕ БЫТЬ ПЕРВЫМ В ДЕРЕВНЕ…

       Итак, по поводу любви Гизы и Шварцера читателю самому приходится выбирать между двумя авторскими блюдами - рыба или мясо, вернее - ни рыба ни мясо. Разве что приходится принять такую версию: Шварцер немного играет роль деревенского дурачка, который, как известно, всегда есть в каждом селении. Играет немножко неудачно, примитивно, театрально, но, так как каждое селение имеет своего блаженного - понятное дело: только блаженный мог сбежать из Замка и растерять все свои преимущества. Тоже мне - Меджнун при Гизе-Лейле! Такого человека можно пожалеть, но и опасаться его стоит. А тут появляется К. - тоже необычайна персона, и сразу же происходит их столкновение, из которого Шварцер вышел побежденным, но и К. не оказался победителем. Любовь Шварцера к Гизе еще больше должна была бы уронить его в глазах К., но пока это вызывает всего лишь недоумение - новый школьный сторож даже не рассматривает эту ситуацию, как обычно, - для прочтения к своей пользе.

       "Из-за Шварцера все внимание властей уже с первых минут было обращено на К., когда он, совсем чужой в Деревне, без знакомых, без пристанища, измученный дорогой, беспомощный, лежал там на соломенном тюфяке, беззащитный против нападок любых чиновников".

      Это - довольно-таки странная фраза; что, неужели до сих пор К. считает Шварцера чиновником из Замка? Да это - просто какой-то абсурд! Неужели он предвидит какие-то козни с его стороны и принимает помошника учителя за тайного агента Замка в Деревне? Тогда получается, что К. находится под тайным надзором, как в свое время - Александр Сергеевич Пушкин! Вокруг него разворачивается интрига, а он даже не догадывается об этом! Неужели вместо того, чтобы устремляться к Замку, К. должен терять силы в борьбе со Шварцером? А чиновники хитроумны: они подставили ему зеркало, в котором он видит все происходящее в совершенно неправильном свете, не говоря уж об отношениях Гизы и Шварцера по сравнению с отношениями К. и Фриды, представлен сын почтенного кастеляна, перешедший в Деревню из Замка, но до сих пор имеющий там связи, тогда как он, К., принят в Деревне из милости и снисходительности властей, и как еще недавно он завяз в глубоком снегу, теперь завяз в отношениях с Фридой, хозяйкой, Варнавой, помошниками. Его внимание рассеивается во все стороны, интриги его мелки и почти постыдны, былая дальновидность куда-то улетучилась. Да полноте, К., узнаешь ли ты самого себя? Неужели ты не видишь, что нет перед тобой даже стеклянной преграды? Неужели всего лишь одно слово-отповедь из Замка НИКОГДА остановило твое стремительное движение? Конечно, завтрашний день может принести новые возможности, но точно так же возможно, что ты, К., застрянешь здесь, погрязнешь в семейном и школьном быту, утратишь самостоятельность, критический взгляд на вещи, станешь, снисходителен не только к себе, но и к своей идее? Вспомни, что было там, в твоем родном городке! Почти сонное царство… Неужели ты вырвался оттуда, чтобы попасть в точно такое же?

      Вообще-то сие - очень опасное предположение. Как известно, Деревня принадлежит Замку, а это не слишком обнадеживает. К. не получил ни одного знака свыше кроме того, что все-таки пришел к Замку. Но на том все его успехи кончились, а, с другой стороны, он кое-чего добился: у него есть подобие пристанища, подобие работы, подобие жены, даже подобие связи с Замком. Что с тобой, К.? ты размышляешь, собираешься обдумать свои отношения с каким-то помошником учителя… Нет, так пробуксовывать нельзя! Даже отношения Гизы и Шварцера тут примешались - будь они чуть-чуть получше, тот не слонялся бы по Деревне и не заглянул на постоялый двор "У моста", К., спокойной отдохнув ночь, с утра расспросил об обстановке вокруг Замка - глядишь, все обернулось бы иначе.

      Ох, уж эти женщины - всегда они стоят на дороге мужчины! Даже если этот мужчина для них =- совершенно посторонний. С Гизой удалось кое-как установить отношения благодаря её кошке, которую К. с Фридой вымыли. По-видимому, благодаря этому сердце Гизы смягчилось. Тем не менее К. даже не собирается подбивать к ней клинья. упущение? Промашка? Пожалуй, да. Хотя - и предвиденная: слишком инертна Гиза, слишком много в ней ТАМАСА (темной силы - санскрит). Судя по её отношения со Шварцером, она - энергетический вампир, а это - серьезный довод против того, чтобы иметь с ней дело. Однако эту брешь в окружении К. необходимо было заполнить - недаром глава называется У АМАЛИИ.

      Вообще-то вполне возможно, что К. тешит себя надеждами, к примеру - фраза насчет прямого контакта с начальством. Сие - просто абсурд! Прямой контакт у начальства бывает лишь с начальством же, а для прочих существуют инстанции: секретари, референты, помошники. У К. тоже есть помошнгики - отчего же он их не использует? Право слово, и в самом деле его внимание рассеяно - один помошник сам куда-то исчез, другого прогнал он сам. В другое время эти славные ребята забавляли бы его, теперь же они, похожие на змей, вызывают постоянную настороженность. К. и принял-то их как не настоящих помошников, словно и сам - не настоящий землемер, да ведь так оно и есть! Это - просто его легенда; на самом деле он - следопыт, разведчик, тайный дознаватель Истины. С этим Замком - не все в порядке: какой-то он не настоящий. В записи о Веймарском путешествии тоже упоминается замок - скорее усадьба, чем крепость. Граф Вест-Вест - тоже фигура не слишком обычная: граф Западно-Западный? Святее самого Римского Папы? А западнее Запада, как известно, расположен Восток, а Восток - дело тонкое, к тому же К. потянуть за эту ниточку не удосужился. Похоже К. загипнотизировал не сам Замок, а этот термин. Да уж не филолог ли ты, землемер К.? как только услышишь слово ЗАМОК, сразу - ушки на макушке и начинаешь выспращивать, а о чем - сам не знаешь. Ты только демонстрируешь уверенность, на самом деле ты растерян, причем растерян уже давно, очень давно, так давно, что уже сам забыл об этом. Да смотришь ли ты на себя со стороны? Да, самокритичность способствует и мешает одновременно; способствует в сравнении соотношения сил твоих и противника, мешает же самоумаление, которое полезно лишь до известных пределов. Себя можно трактовать как угодно, когда находишься в безопасности и независимом положении, если тебя одолевает "маниловщина", когда дело не касается смысла жизни, да и самой жизни.

      Наконец-то я сказал то, что давно вертелось на языке: человеческое только тогда - человеческое, когда оно обретает смысл. По большому счету, однако, это не так. Все сводится к тривиальной формуле: смысл жизни - в самой жизни. Собственно, если животное умеет (про себя) рассуждать, оно так и рассуждает. Жизнь состоит из различных этапов, и на каждом этапе объявляется свой смысл жизни. Правда, это скорее - приоритеты, с которыми иной раз лучше бы бороться. Человек - существо всеядное не только физиологически, но и идеологически. Какая же идея фикс руководит нами? Страсть, власть, деньги… ну, и еще кое-какие мелочи. например, свобода, равенство, братство. Которые тут же опровергаются: свобода - осознанная необходимость; все существа равны, но некоторые - равнее других; брат Каин убил брата Авеля.

      Кстати, о землемерстве К.Я долго думал о том, откуда могла взяться у нищего автора такая не городская профессия, пока не вспомнил о дневниковой записи от 13 июля 1912 года (Юнгборн): "Я лежу в траве, тот член "Христианского общества" (длинное красивое тело, загорелый, острая бородка, вид счастливого человека) идет с занятий в раздевальню, я, ни о чем не подозревая, провожаю его глазами, а он, вместо того чтобы вернуться на свое место, подходит ко мне. Я закрываю глаза, но он уже представился: Хитцер, землемер. И дает мне четыре брошюры для воскресного чтения". Пребывая в санатории с лечением природными средствами, Франц Кафка имел много свободного времени для раздумий. Например, название одной из брошюр - БЛУДНЫЙ СЫН - он мог вполне связать с ЗЕМЛЕМЕРОМ, и через девять лет это всплыло в его памяти перед написанием "Замка".

Назад | К содержанию | Дальше (Часть 2)

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко