Читаем Замок. 13. Ханс

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

13. Ханс

22.07.08
       Кто ждет - обязательно дождется. Правда, чаще всего, не того, о чем мечтал, но, быть может, близко к этому. Скорее всего, прежняя иллюзия принесет новую - таков наш жизненный опыт. Удивительнее всего: когда мы думаем о плохом, мы как бы приглашаем это плохое в гости. Доброе же приходится звать очень настойчиво, даже - брать его за руку и чуть ли не насильно вести. Франц Кафка был завзятым пессимистом, но землемера К. одарил противоположной чертой характера. Дело обычное - и не только для писателя (что называется - сдвиг по фазе). К., даже отчаявшись, отталкивается от этого отчаяния, взмывает над ним и оглядывает окрестности в поисках помощи. К. таков, каким хотел бы быть сам Кафка. Правда, следует еще разобраться, придавал ли автору силы этот образ или отнимал их. всем сердцем К. ждет своего гонца Варнаву, но вместо того к нему является Ханс, ученик четвертого класса под предлогом сочувствия поцарапанной кошкой руке школьного служителя. Это - обычный авторский прием: причина всегда прячется за поводом. Ханс Брунсвик - сын той самой женщины, с которой К. хотел заговорить у Лаземана, что и послужило его изгнанию на улицу. Мальчонка уже кое в чем похож на К.; например, он уже отважно вступает в разговоры и отношения с незнакомыми людьми. Выясняется, что Ханс выражает надежду быть таким, как К., но не в его нынешнем статусе. "Фрида спросила Ханса, кем он хочет быть, и, не долго думая, сказал, что хотел бы стать таким человеком, как К.; когда его стали расспрашивать, он ничего не смог ответить; а на вопрос, неужели он хочет стать сторожем в школе, решительно сказал "нет". Теперешнее положение К. - жалкое и презренное - было незавидным…". Этот школьник напоминает мне Франца-гимназиста, воодушевлявшегося (естественно, по учительскому наущению) примером великих людей. Если пристальнее вчитываться в текст этой главы, она - словно попытка оправдания Франца Кафки. Исследователи обычно обращают внимание на "бедственное" детство Франца, хотя во время детства само детство вообще счастливым не бывает. Кое-какие силы сопротивления зреют в каждом - может быть, не в надежде стать прекрасным цветком, но и чертополохом вряд ли кто мечтает стать. То, что первобытное, сорняковое всегда сильнее, неоспоримо. Школы-гимназии культивируют нас по мере сил и возможностей, а мы по мере возможностей и сил стараемся сохранить в себе Божественную искру (или пепел Клааса). Справиться с детством невозможно - оно и через 30 лет диктует Кафке "Письмо отцу", которое не возымело действия, поскольку не дошло до адресата и не освободило Франца из той клетки, в которую его загнал отец. Вот пепел этого "Письма" стучался в сердце Франца, когда он писал "Замок". Не слишком прочный фундамент у этого романа, и сам он - фата-моргана, и каждый читатель видит в нем свое (если пожелает).

       Каков же Франц Кафка был в детстве? Я рассматриваю немногочисленные фотографии и вижу вдумчивого, внимательно, аналитичного, таящего в глазах некие мысли. Или это - обратная реконструкция? Но Ханс именно такой, и скорее он даже - не ребенок, а достаточно серьезный собеседник К. над каждой страницей романа развевается трепетный флаг подтекста, за движениями которого порой уследить трудно. Взрослый К. беседует с Хансом Кафкой на равных. Это - очная (заочная) ставка. Не припомню, чтобы другие писатели воспользовались приемом, который так на виду и так показателен.

       Действительно, в жизни каждого из нас наступают моменты, когда мы оглядываемся на свое прошлое. Но всегда этот взгляд мимолетен и фиксирует лишь крохотный эпизод, за которым следует кратковременное чувство стыда, реже - счастья. Всей картины детства мы не видим и, значит, не видим себя самих. Мы даже для себя - незнакомцы, чего же требовать от других, которые нас не понимают? Мечты одних редко, но исполняются. У других все идет наперекосяк. Третьи смиренно считают, что все так должно и быть. Вообще-то мы - плохие ремесленники самих себя - дилетантство мешает нам. Оно же - причина неустранимых ошибок, которые-то и корректируют наше будущее. Самооправдываясь, мы обвиняем других. Это произошло даже с Кафкой; пример - "Письмо отцу". Это - очень печальная автобиография. Каждый прикладывает её к образу Кафки, но она - слишком искривленное лекало, вернее - даже половина его.

       Между прочим, Ханс - в опасности. "И сейчас, под страхом сурового наказания, он самовольно, как дезертир, прокрался сюда из соседнего класса. Опасность придает силу воображению и важность задуманному предприятию. А оно - ни много ни мало - судьбоносно. Должно быть, К. - не только первый чужак в Деревне, которого видит Ханс, а и - ЕДИНСТВЕННЫЙ. Больше у Ханса такой возможности встречи может не представиться. Не стоит забывать, что и Ханс - ЕДИНСТВЕННЫЙ из учеников, который осмелился, нарушив все обычаи и запреты, на свидание с К. Ханс - Брунсвик, сын того самого рыцаря, статуя которого охраняет вход на Карлов мост через Влтаву в Праге. И он оправдывает свою фамилию - является к К. если не для защиты, то для помощи. Трогательно, не правда ли? Но - не только. Важно и то, как серьезно к этому отнесся К. известно, как трудно завоевать детское доверие, но уж зато, завоевав, можно сделать ребенка самым верным союзником. А дети, как известно, почти всегда незаметны, но вездесущи и всезнающи. Нет лучших разведчиков (они же - шпионы). По существу К. вербует Ханса: ссылаясь на то, что немного разбирается в медицине и даже имеет кличку "горькое зелье", он обещает помочь больной матери Ханса, причем против воли его отца, и они также составляют целый заговор для этого свидания.

23.07.08
       Ситуация в семье Брунсвиков, похоже, близка к ситуации в семье самого Кафки. Более слабый характер матери Юлии и давящий на всех и вся характер отца Германа в детском воображении Франца могли породить сказку, которую дети рассказывают сами себе в ночных страхах - явится некто и спасет. "Я долгое время перед засыпанием предавался фантазии, как я однажды богатым человеком въеду в запряженной четверкой лошадей карете в еврейский город, одним решительным словом освобожу несправедливо избиваемую красавицу и увезу её в своей карете…". Интересно, откуда в этой фантазии появился еврейский город - неужели матушка все же читала или рассказывала Францу перед сном сказки? На это следует ответить решительным "нет", так как, во-первых, об этом он нигде не упоминает, а, во-вторых, рождавшиеся одна за другой дочери не оставляли ей времени для более нежной заботе о сыне. Думаю, что сие, как это обычно бывает, давало маленькому Францу повод для более ужасных фантазий, связанных с тем, как бы избавиться от пищащих крох и вновь вернуть себе внимание и любовь матушки. Некоторые особо чувствительные дети проходят через этот период, оставляющий в душе незаживающую рану и несправедливое чувство ревности к своим младшим братьям и сестрам. Но продолжу цитату: "но эта шутейная вера питавшаяся, по-видимому, уже нездоровой сексуальностью, не затрагивала убежденности, что я не сдам экзаменов в конце года…". Как видим, эти фантазии посещали Франца как раз в возрасте Ханса, который и представляется чуть ли не продолжением приведенной записи из дневника от 2 января 1912 года. Но еще убедительное начало этой записи: "Я признавал скорее чудо, чем подлинный успех, но был слишком холоден, чтобы чудесам представить их сферу действий, а подлинному успеху - его". Кто знает, быть может, у Ханса были свои мечтания и свои сказки, и вот в Деревне появляется К. - почти сказочный персонаж, воплощенная сказка, в сюжет которой невозможно не ввязаться, и он ввязывается, представляя себя К. в распоряжение в качестве лазейки.

       Эпизод с Хансом - не проходной момент в романе; он показывает, как старательно К. из Деревенского клубка выхватывает первые попавшиеся ниточки и берет управление ими на себя. Это - театр марионеток, но и марионетки своими телодвижениями и репликами корректируют действия К. Мало того, они не берут на себя ответственности ни за действия свои, ни за речения, то поддаются К., то сопротивляются. Неужели они увязывают его в Деревенском коконе, чтобы он не смог добраться до Замка? Что ж, дело-то, в общем, обычное. Но в связи с этим возникает следующий вопрос: запрограммированы ли они Замком или собственные их побуждения пытаются воздействовать на К.? замок, естественно, предпочтительнее, потому что обывательский ход мыслей и действий предсказуем и несет в себе развитие сюжета, используемого столь многократно, что на этой мякине умного человека не проведешь.

       "Ханс на все вопросы довольно спокойно ответил, что к маме никому чужому ходить нельзя, её надо очень щадить". Нам придется еще вспомнить, что при приходе К. в дом Лаземана мать Ханса сидела с сестричкой его на груди, то есть, она не могла оставить её дома. Она всегда занята - так считал и маленький Франц и - небезосновательно. "Но главное - то, что мать ни с кем не желает разговаривать, и К. тут не исключение, а наоборот., ведь она могла бы, упомянув его, выразить желание его видеть, но она ничего не сказала…". Через три десятка лет Франц все еще помнит и переживает все, что было с ним в детстве. Он пытается и обвинить и обелить матушку, и этот житейский слой сюжета "Замка" очень густ и - по мне - мог быть и более прозрачен. Я-то все время вынужден держать в уме Замок - мне он кажется не просто важнее всего, но и притягательнее - чем я плоше К.?

       Родственные отношения - путы, которым нет равных (за исключением любовных). Они вкраплены в любые сюжеты литературы и жизни, диктуют себя настырно, и избавиться от них можно лишь по-буддийски, поскольку они есть страдание. Франц Кафка испил чашу этого страдания допьяна, и похмелье пролилось строками и страницами в романы и новеллы. Казалось бы, "Приговор" и "Превращение" могли бы избыть всю меру его страдания, но нет…время не желает покрыть позолотой или хотя бы патиной памятник его детству.

24.07.08
       Наверное, Франц проливал слезы, слушая историю о бедном малютке в рождественскую ночь. Но от частого повторения рассказов отца о своем тяжелейшем детстве да еще почти что с упреками в благополучном детстве сына, в душе у того накапливалась масса неприятных эмоций. Конечно, отец был прав на девяносто процентов, а сын - всего на десять, даже если учитывать, что слушал рассказы отца в детском и подростковом возрасте. Если бы сын выказал хотя бы какое-нибудь сочувствие отцу, то, быть может, их отношения улучшились бы, но детский эгоизм (а эгоизм Франца был суперэгоизмом) немедленно превращал плюс в минус. Разный жизненный опыт, разная система координат, разный темперамент разделяли отца и сына до тех пор, пока не отделили окончательно. Мало того, антагонизм и вражда росли с каждым годом, хотя, казалось, взрослый Франц, уже получивший некоторый жизненный опыт, мог бы отнестись к отцу снисходительнее. В конце концов, тот был достаточно ограниченным человеком, но добившимся благополучия своим трудом и настойчивостью, и уже хотя бы за это его нельзя было не уважать. Но сын, выстраивавший свою философию жизни, все так же смотрел на отца снизу вверх, как в детстве, и все так же тихо презирал и ненавидел его.

       Со-размерность гению не свойственна - он не пользуется не только штангенциркулем, но и мерной саженью. Землемер К. без орудия своего труда. Франц Кафка - гений, так и не ставший землемером. Отец тоже был несправедлив по отношению к гению сына; сын несправедлив по отношению к ограниченности отца. Эта неестественная разница потенциалов не находила выхода, поскольку семейный контур не был замкнут, а накапливалась на электродах нервной системы, иной раз поражая сына разрядами тока. Герман Кафка удалялся от сына в сторону племянников и внуков, и Франц это тоже констатирует с горечью. Лишь однажды в "Письме" он вспоминает о чудесной улыбке отца - тот был отделен от сына еще и болезнью, но отцовская любовь заставила его улыбнуться сыну.

       В "Письме отцу" Франц всего пару раз выступил в качестве адвоката, в остальном же тексте он прокурорствует. Были ли у него основания? И да и нет. В качестве адвоката он оказался малоосновательным, а как прокурор, естественно, все преувеличивал. Например, мать он даже называл "загонщицей отца", не представляя, как тяжело ей было меж двух огней, а ведь под её призором были еще три дочери. Они - одна за другой - отнимали у Франца внимание матери, и он не мог не быть на них за это в претензии - этакая маленькая балканская война, закончившаяся Первой мировой.

       "О своем отце Ханс говорил с уважением или страхом". "Или" здесь очень существенно, так как отделяет страх от уважения. Всю жизнь Франц нес груз этого страха, но всегда возвращался к его источнику, словно собирался, в конце концов, сразиться на его территории - это происходит именно в этой главе, когда Ханс упорством и хитростью наконец добивается своего - желая Свести отца и мать в присутствии чужого человека, землемера К. пусть у К. свои планы Ханс нуждается в посреднике или, скорее, в союзнике. Одно время Франц Кафка пытался искать союзника среди братьев матери. Ханс очень осторожен в разговоре. Я вспоминаю запись в дневнике:

       Сентябрь 1913 года: "Невозможно все сказать, невозможно сказать не все. Невозможно сохранить свободу, невозможно её не сохранить". Эти два афоризма дорогого стоят, поскольку несли в себе такую философию, на которую двадцатый век еще не был способен. Кьеркегор и Шопенгауэр - два Атланта - взяли на себя тяжесть ХХ века, но не выдержали её. Франц Кафка подставил своё слабое плечо, но эта опора оказалась скорее болезненной, чем устойчивой, - наш герой оказался не способен писать через "не могу", вернее - способен лишь до определенной степени. Дело в том, что Франц Кафка ориентировался скорее на ограниченность своих сил, чем безграничность своих возможностей. Как поэт манипулирует с метафорой, он манипулировал с первым попавшимся предложением, избегая, проходных, ничего не значащих. Провидя философскую и семантическую глубину его, Кафка добывал из каждого стручка предложения несколько горошин разного достоинства. Каждая горошина тут же могла дать неожиданные всходы. Селекционером Кафка был с детства - его дневниковая запись о новом костюме изобилует нюансами, при которых чрезмерна серьезность при столь обыденном мероприятии перетекает уже в юмор, да так оно и происходит - читатель неожиданно чувствует, что улыбается этому удивительному тексту.

      Нервное состояние и бессонница перетекали друг в друга; они распиливали душу Франца, но вместо опилок буквы соединялись в слова, слова - в предложения, предложения - в тексты. Хотелось бы взглянуть на его рукописи, посмотреть, много ли там исправлений - уж слишком цельны эти тексты, несмотря на кажущуюся иной раз незавершенность. На самом деле они обещают нам продолжение, чаще всего это обещание выполняется.

      Ханс "стал доверчивей и начал настойчиво и решительно задавать вопросы, как будто хотел как можно скорее узнать самое важное, чтобы самому потом принять решение и за К. и за Фриду". Мгновенный переход интонации и смысла в новое русло. И на самом деле таковы тексты Кафки: серьезность в них перетекает в шутку и обратно, автор меняет направление мыслей читателя для того, чтобы тот и сам немного пофантазировал. Да, Кафке нужен читатель - не мне чета. Вот если бы прошел школу отцов церкви с их умозрительными дискуссиями, мне было бы легче. Или - труднее, поскольку Кафка не метафизичен. Еще вернее - метафизичен, но это - метафизика факта, который можно рассматривать с разных сторон и давать ему разные оценки, причем эта оценка ни в коей мере - не школьная.



      "…хотя иногда, особенно по его вопросам, напряженным, встревоженным, слушателям казалось, что говорит энергичный, умный, прозорливый человек…". В своих детях мы всегда ошибаемся, в чужих - тем более. У Фриды детей нет, у К. - даже и предположить невозможно, но им кажется, что Ханс - почти взрослый, или им хочется, чтобы он стал таким поскорее. Разница в возрасте показывает, что сила и напористость К. вскоре станут уменьшаться, тогда как у Ханса они окажется на самом взлете. Скорее всего К. и не догадывается, что Ханс приходит ему на смену; К. прока что весь - в устремленности к Замку; . весь - цельность, а Ханс кажется ему всего лишь средством.

      Ханс все время ссылается на мать: как опытный воин, он постоянно выдвигает её в качестве щита, подставляя её всякий раз, когда наступает щекотливый момент разговора. Он ставит К. в тупик фразой: "потому что мать больше всего любит, когда её желания выполняют без её просьб". К. простодушно-лукаво отвечает, что помощи ему не надо. То ли он этим хочет сказать, что таков же, как и мать Ханса, то ли, напротив, сам способен оказать любую помощь.

      Вообще-то К. - дипломат: старается говорить собеседнику только приятное или то, что тот хочет услышать, причем речь ведет так, чтобы как можно меньше выдать самого себя и свои устремления. Его дипломатия отчасти врожденная, отчасти вынужденная; ему вообще приходится исполнять множество функций, поскольку К. - государство в государстве, примерно так, как Ватикан - в центре Италии. Ему приходится сохранять сво1 реноме и в то же время всегда использовать малейшую зацепку, любую трещину в стене, окружающей Замок. К. хочет обратить Ханса в свою веру, устроив маленькое чудо с его больной матерью. Авантюра ли это? Безусловно. Но К. рассчитывает на эффект неожиданности при самом ожидании чуда. Настойчивость его усугубляется еще и тем, что Брунсвик - предводитель той политической партии, которая желала прибытия в Деревню землемера еще в незапамятные времена.

      В мифах и легендах разных народов существуют сюжеты ожидания прибытия богов из-за моря или с неба. Читатель возразит: К. так же похож на божество, как это исследование - на действительные мысли Кафки. Давайте не будем торопиться - Иисус Христос тоже пришел в центр иудаизма один-одинешенек. Но Иисус принес Учение и проповедовал его. Мы еще не знаем, что принес К. зато мы знаем, что он собирает вокруг себя всех, кто имеет прямое или косвенное отношение к Замку. Ежели сам он не может проникнуть в Замок, то может создать как бы его образ, если получит свидетельства побывавших в нем. Сначала-то он рассчитывал на прямое вторжение - через Кламма, но поскольку это не удалось, выбирает окольные пути. К. вовсе не напоминает проповедника и не притворяется, что не является им.. в этом плане автор не дает нам никаких поблажек; мы не имеем даже предмета для спора, который трактует любая религия - ДОБРО И ЗЛО. Они вынесены за скобки романа. Вспомни, читатель: я уже давно говорил о равнодушии Кафки к этике, во всяком случае, он никогда не ставил её во главу своего угла. Кстати, русский термин ДОБРО многозначен - добром на Руси называли также и материальное богатство, а если так трактовать добро, то зло, противоположное ему, уже злом не является. Установка на добро и зло обычно однозначна, на самом же деле они незаметно могут поменяться местами, и это случается очень часто. Вспомни, читатель, хотя бы обращение Га-ноцри к Понтию Пилату в романе Булгакова "Мастер и Маргарита": "Добрый человек!". Еще я вспоминаю другое выражение Иисуса Христа: ЦАРСТВО МОЕ НЕ ОТ МИРА СЕГО. Наверное, он мог бы сказать СЧАСТЬЕ МОЕ НЕ ОТ МИРА СЕГО или даже - ЛЮБОВЬ МОЯ НЕ ОТ МИРА СЕГО. ИИСУС ХРИСТОС буквально бредит этикой. Землемер К. бредит безличным Замком.

      Теперь каждый бредит собственным Евангелием, то есть, мы вернулись в варварскую эпоху. Богоборчество ныне - дело обычное, причем оно - пассивно: Бога просто не замечают. Эти свидетельствует о том, что мы находимся в переходном периоде , или в ожидании новой религии, или - реставрации старой. Давайте вспомним повесть "Повелитель мух" Уильяма Голдинга, а еще того пуще - его "Шпиль". Я бы даже сказал: ШПИЛЬ ГОЛДИНГА НА ЗАМКЕ КАФКИ. Эти тексты имеют отношение друг к другу, и если кому-то будет угодно, пусть он их запараллелит и определит доминанту, которая перетекла из одного произведения в другое. Мельхиоровые ложки в литературе крадутся очень легко, но, к сожалению, вскоре уже попадают к перекупщику или старьевщику.

       "Но главное - то, что мать сама не желает ни с кем разговаривать, и К. тут - не исключение, а наоборот, ведь она могла бы, упомянув его, выразить желание его видеть, но она ничего не сказала, подтвердив этим свою волю". А вот тут она ошибается: вот именно, что К. - исключение! К сожалению, Хансу приходится верить и матери и К.; а еще точнее: не верить ни тому, ни ей. - Так начинают вырабатывать собственное мнение. Только - собственное ли? К., несомненно, на него влияет. Давайте обратим внимание еще и на то, что К. влияет в основном на женщин и детей, установки которых не слишком закоснелы и которых переубедить вполне возможно. Зайдем в любую церковь - женщин и детей там больше, чем взрослых мужчин, гораздо больше. Вырастая, дети обретают иные возможности и иную опору. Так что же, теперь мы будем обвинять К. в том, что он собирается завоевать влияние в Деревне и царствовать в ней? Это - не более, чем подозрение, но будем держать его в уме при дальнейшем чтении романа.

      Я недаром внес в исследование религиозный аспект - тишком да ладком автор демонстрирует нам его: "Там, на Замковой горе, воздух совсем другой" Не лучше и не хуже, просто - ДРУГОЙ. Мимолетное замечание (как и многие у Кафки), но и за малейшую трещинку в стенах Замка приходится цепляться. Ничто не говорит о запахе в нем ладана, а вот запах канцелярской пыли долетает и до Деревни. Матери Ханса в Замке, по всей видимости было (или могло бы быть) хорошо, ежели она так плохо чувствует себя в Деревне. Ханс говорит, что отец знает причину болезни матери. Скорее всего, это - уловка. К. подначивает Ханса подтвердить его предположения. Ханс слушал очень внимательно, почти все понял, но в том, чего не понял, почувствовал скрытую опасность". В чем же опасность - в самом К., в его рассуждениях о Замке, в заботе о его матери… Сам-то он Замка не упоминает. Должно быть, он впервые так серьезно разговаривает с взрослым человеком, к тому - чужим и необычайным. Ханс. Однако, не маленький апостол. Ему морочит голову будущее.

      К., однако, что-то задумал. Зачем ему нужен в союзники Брунсвик, бывший во вражде со старостой и учителем, а следовательно - и с Замком? И причем тут жена его, мать Ханса? Всю главу К. занимается пустыми хлопотами, хотя, может быть, и не совсем, потому что, коли уж он осаждает Замок, то Брунсвик, враг Замка, на самом деле является союзником К. а в каком, собственно, смысле? У Брунсвика, может быть, свои планы и - своя поддержка в Деревне; не получится ли так, что они - союзники лишь до той поры, пока не завоюют Замок, а затем им придется начать борьбу друг против друга. Обычная политическая борьба, обычные политические раздоры. Если в армии К. - женщины и дети, то в армии Брунсвика - серьезные мужчины. Тактика и стратегия этих армий различна - о каком союзничестве можно говорить!? Тяжелые, очень тяжелые мысли. Невеселые мысли. Ненадежные союзники. Неизвестной силы противник. И нельзя даже воскликнуть: "Все против меня, один Бог - за!". Вполне возможно, что Бог станет сохранять нейтралитет. Воздев очи Замковой горе, К. может молиться, но ясно, что молитва не поможет.

      Заканчивается глава эпизодом с палкой пилигрима К., которой рассеянно играет Ханс. Этот волшебный жезл привел К. в Деревню у подножья Замка, а поскольку сей жезл изготовил К., то, должно быть, он и сам - волшебник… Ханс не знал, что странствующих волшебников не бывает, а вот странники всегда приходят к волшебникам за помощью, так что получается, что волшебник - сам Ханс. Ну, конечно, волшебник, пусть даже - в будущем!

Назад | К содержанию | Дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко