Читаем Замок. 12. Помошники

Валерий Белоножко

Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.

Новые темы

12. Помошники

21.07.08

       Слова "помошник", "помошники" компьютер все время подчеркивает красной волнистой линией, обвиняя меня в неграмотности. Комп обвинял меня в этом, когда я еще и не думал писать этого исследования. Ну хорошо, я согласен - я вполне могу ошибаться на этот счет (как и на многие другие). А вот напишу-ка я фразу - ТЬОЖЕ МНЕ, ПОМОШНИЧКИ! А ведь не подчеркнул, старый ты друг, он же - зануда! Но сие - заячья скидка, скачок в сторону. Вспомним еще одно выражение: ЧЕГО СТОИТ УСЛУГА, КОТОРАЯ УЖЕ ОКАЗАНА! Чего стоит помощь, в которой уже не нуждаешься? После очередной услуги мы смотрим уже свободнее, веселее и надменнее с её фундамента, а тот, кто нам её оказал, - уже где-то далеко внизу, у самого подножия. У нас разные горизонты, и даже тени наши различны.

       Франц Кафка не был слишком привередливым клиентом жизни. Этим самым он умело ограничивал себя, поскольку подозревал мизерность своих сил. В других мы обретаем друзей и помощь а еще чаще - иллюзии. Кафке, возможно, требовалась поддержка как никому другому. Но в основном его поддерживали не люди, а книги. В 27 лет, выбирая свой жизненный путь (который, собственно, был уже выбран), он обращается за советом к знаменитому антропософу Рудольфу Штайнеру, приехавшему из Берлина. Этому случаю посвящена пара страниц в его дневнике, и описание этой встречи наполнено разочарованием. Начало описания встречи - серьезно и старательно, в самом же конце- описание насморка и манипуляций платком Штайнером, причем запись на этом обрывается так резко, словно Кафка вбил последний гвоздь в гроб теософии. Даже теперь, через сто лет, не каждый читатель работ Штайнера сможет так нелицеприятно отнестись к очередному модному увлечению, которое время от времени всплывает из моря житейского как корабль-призрак.

       В романе у К. тоже появились помошники, причем, как выясняется, они смотрят глазами Кламма. Фрида говорит: "Ведь я только в шутку, только про себя говорю, что они подосланы Кламмом, но, может быть, это правда. Их глаза такие глупые, но сверкающие, мне очень напоминают глаза Кламма, из их глаз мен иногда словно пронизывает взгляд Кламма". Я думаю, что примером Гёте вдохновлялись многие, но следовать уже примеру этих многих Кафке никак не хотелось. Он желал неразбавленного вина мудрости. При всей его самокритичности, следует признать, что и на критику Кафка был способен - об этом есть записи в его дневнике. Обычно, раскрыв некоторые книги, мы как бы становимся на их фундаменты и смотрим уже несколько свысока. В этой главе помошникам дается сама нелицеприятная характеристика. Не забудем, что действие главы происходит в школе, и ведут себя помошники соответственно - как дети. Однако Фрида вполне резонно отмечает, что у них - взрослые лица. Она жалуется, что они все время пристают к ней, да и она испытывает к ним тягу, и я сразу вспоминаю, что Фрида - Муза, и для своих адептов она - чуть ли не шлюха. Ревность ли руководит К.-автором или пренебрежительное отношение к авторам прочим, но К. изгоняет, увольняет их, и Фрида страдает от этого, так как её тела домогался не только К., но и эти самые никчемные помошники. Так что же - Муза неразборчива? Ей кружит голову поклонение любого калибра, она даже не смотрит на достоинство монеты, которую подают ей эти бедолаги. К.-Кафке приходится бороться на разных фронтах за Фриду-Музу - его отвлекают от неё, а также от Кламма, привнося неразбериху в его душевное состояние и духовные поиски.

       Толерантность - вещь опасна: если раздавать всем сестрам по серьге, то себе ничего не останется. Писательский эгоизм плодотворен. Это - колокол, который всегда с тобой, а с вершины колокольни и видно дальше и слышно лучше. Но самое главное - становишься ближе к Господу. В этом нет ни бахвальства, ни чванства - такова писательская психология. Высокое покрывает большие расстояния пространства и временные периоды. Вот говорят: "Высокое искусство". А может ли искусство быть низким? Вопрос - не на засыпку. Пегасу не с руки (не с крыла) состязаться с тотальной муравьиной поступью массовой культуры. Ссылки на то, что массовая культура была всегда и всегда будет, не беспочвенны, но близоруки. Муравьиной сообщество существует в законсервированном состоянии уже многие миллиона лет и воспроизводит лишь самоё себя. Поп-корн детективов и женских романов всегда один и тот же, а Пегасу необходим новый прокорм, и вот Буцефал становится адвокатом (миниатюра Кафки "Новый адвокат"). Эк меня вертануло от предмета исследования!

       Я лежу на сене, которое три дня назад было травой, и гляжу в лицо безоблачному небу. Слушает меня только ухо диктофона, а я - воронью азбуку Морзе. Мы не понимаем друг друга, но счастливое состояние она не прерывает, хотя воронье счастье чище и долговечнее. Кроме того, в своем полете они могут встретить Пегаса.

       Есть К., есть Фрида - они устало обнимаются, но нет любви меж ними, поскольку весь её запас - в Замке (предполагается, что так). Бог есть любовь. А что остается на долю человека? То, чем закончилось изгнание из рая Адама и Евы? К. даровал Фриде изгнание из рая буфета - об этом они беседуют откровенно. Франц Кафка переплыл море разливанное покупной любви, но трогательна юношеская заинтересованность первой любви его миновала. Любовь - это рыцарский панцирь, который больно сдавливает грудь, так как всегда - не по размерам, и что делать с этой сладкой болью, не понятно. Кажется, что я проштудировал все, что имеет к этому вопросу у Кафки, - Кафке-юноше это вино оказалось не по карману. Не растратил ли он это чувство на самого себя? Ах, эти юношеские дневники и стихи - они унесли в огонь эту тайну. Читатель собственным примером может пособить делу и, реконструирует таинственное прошлое, хотя, казалось бы, какие пустяки - взгляд, прикосновение, свидание… Неужели Францу не досталось даже хрупкой игрушки первой любви? Не здесь ли он вырыл топор войны против самого себя и всего мира? Оказывается, мир можно поместить на листочке бумаги, ну, не на одном, а на нескольких, ну, не на нескольких, а на нескольких сотнях - мир-то обходится с нами не менее жестко. С дарами его приходится тоже быть осторожными - они не так бесплатны, какими кажутся. Монету приходится чеканить из самого себя; фальшивую мир тоже принимает, но - с усмешкой. (Беру, чтобы ты не подумал, что сделал что-либо стоящее).

       "Иногда я от этого впадаю в уныние, мне кажется, что я все потерял, и у меня такое чувство, будто я только сейчас приехал в Деревню, но не с надеждой, как было на самом деле, а с предчувствием, что меня ждут одни разочарования и что я должен испить эту чашу до самого дна. Правда, так бывает редко, - добавил К. и улыбнулся Фриде, увидев, как она поникла от его слов, - и, в сущности, только доказывает одну хорошую вещь, а именно, как много ты для меня значишь.

       Так (или примерно так) обычно говорит себе каждый стоящий писатель, прошедший по ведомствам надежд и разочарований. Об этом у Кафки есть много чего в дневнике, но и роман воспринимает эти его мысли и чувства - не из неуверенности, как может показаться, а из честности - настолько Муза ветрена. Какова она взаправду - жизнь писателя ? на страницах черновиков или - за их пределами? Вопрос - первостатейной важности. Эти сообщающиеся сосуды тоже известкуются, как и сосуды головного мозга, и столько мусора попадает в оба, что хоть святых выноси! Постоянный контроль - тотальный и безжалостный! - за искренностью строк, в этом Кафка-писатель преуспел, натренировав в дневнике острие своего пера и - с перебоями - сердце.

Назад | К содержанию | Дальше

Дневник о Франце Кафке

Исследование текстов

Валерий Белоножко