Америка "Америки"

Моя мать, возвращая после прочтения мой перевод этого романа, воскликнула: "Как же можно ТАК обращаться с людьми?" Наивная! Её , от первого дома строившую цитадель БАМЛАГа город Свободный, родившую меня рядом с зоной и тут же воспитавшую, потрясла вымышленная история скитаний Карла Россмана, чистота и наивность 16-летнего юноши, попавшего в плавильный котел личных и общественных отношений Нового Света.

И сам роман по большей части чист и наивен, даже светел. В первую очередь благодаря молоденьким Карлу и Терезе. Далек, несмотря на завязку, от хлопот плоти и влюбленности главных традиционных движущих сил классических романов, а таковой как раз и намеревался создать Франц Кафка. Диккенс, "Давид Копперфилд" даже в дневнике они упоминаются рядом с мыслями об "американском романе".

Сама манера письма неторопливого, обстоятельного, лишенного, казалось бы, намеков и подтекста, не рвущегося к финалу (потому что, собственно, финал писателем не определен), напоминает фолианты английской литературы 18-19 в.в.

Не удивительно, что когда в 1913 году первая глава романа "Кочегар" была опубликована в Лейпциге, этот простой, отмытый чистой водой камешек засверкал в сумеречных тонах экспрессионизма, и у автора даже появилась некоторая известность.

Жизненные реалии Кафки в романе минимальны, но сам характер героя это мироощущение самого писателя, и тому, кто хочет узнать настоящего Кафку, следует раньше других! прочитать именно этот роман. Собственно говоря, начав его писать, Франц Кафка словно вознамерился переработать семейную, литературную и общественную атмосферу вокруг себя.

В 1911-1916 г.г. он был еще способен повернуться к читателю и светлой и мрачной сторонами своего творчества, и если преобладала вторая, расширяющая сумеречную зону, нам не стоит забывать, что этот молодой роман так и мчится со своими молодыми героями по пространствам по пространствам вымышленной и все-таки Йеллоустонской Америки.

1. "АМЕРИКА"? "ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ"?
Так все же: как бы назвал при публикации Франц Кафка свой роман "Америка"? "Пропавший без вести"?

- Не один ли черт! - воскликнет читатель-нетерпеливец, и так как его мнение имеет право быть, извлечем из этого восклицания новый аспект равенство, тождество, одномерность этих названий и тогда уже вспомним математическую: "Америка" равна "Пропавшему без вести", то есть, самому факту пропажи без вести, исчезновению в вечной неизвестности героя, а поскольку Америка на рубеже веков казалась для устремившихся в эмиграцию "Землей Обетованной", "райской страной", уже не в неизвестности ли рая пропал герой романа Карл Россман? Уж не умер ли он, в конце концов?

Вот что свидетельствует глава последняя "Оклахомский летний театр": "Большой Оклахомский театр зовет вас! Только сегодня! Только один раз! Кто думает о своем будущем наш человек! Приглашаются все!" и вот герой отправляется на встречу с этим "театром": "На длинном низком помосте сотня красоток, наряженных ангелами, в белых балахонах, с большими крыльями за спиной, трубили в сверкающие золотые трубы. И стояли они не просто на помосте, у каждой был свой пьедестал…"

Ангелы с крыльями, золотые фанфары только что Святого Петра с его ключами от рая не видно! И пьедестал, по-видимому, вовсе не случайно появился "у каждой" у каждого, то есть, чем не надгробные памятники в немалом количестве, как на всяком порядочном кладбище?

Для того же, чтобы читателю мало не показалось. Автор заканчивает главу последнюю так: "…мелькали широкие горные потоки, , вскипая валами на холодном ложе и рассыпаясь тончайшим пышным кружевом, они устремлялись под мост, по которому мчался поезд. И были так близко, что от их холодного дыхания пробирала дрожь".

Вот! Разве не пробирает читателя дрожь при подобной концовке? Разве это не потоки Стикса? Это его технически, а по существу, волшебно пересекает поезд, и множество людей, и главный герой романа. Вот они челн-поезд и Харон-машинист!

А ведь это первый роман Кафки и первая настоящая новелла автора "Приговор" также заканчивается исчезновением героя в стиксовых речных водах! И настойчивые мысли о самоубийстве в этот период тоже не фикция: его друг Макс Брод вынужден был даже вмешаться в ход этой семейной пьесы, разызгрывающегося на сцене крохотного семейного театрика Германа Кафки.

- все так просто? - воскликнет недоверчивый. Отнюдь! Что касается смерти да. С точки зрения природы что может быть банальнее, тривиальнее, обыкновеннее её? Но когда в ход пускаются наши, человеческие эмоции другое дело! здесь мы можем говорить о поводах и причинах, о роке и собственной ответственности, о воспитании в человеке традиции смерти религией, искусством, литературой. При виде подлинного мертвого тела нас пробирает первобытная дрожь, на подмостках и ли страницах крохотная, еле заметная тренировка, хотя известно, что камень …капля точит. "Они поженились, жили счастливо и умерли в один день" это не для Кафки, у него все с точностью до наоборот. И в одном из вариантов романа "Процесс" герой погибает, и в "Замке", по свидетельству макса Брода, герой должен был умереть. Это тенденция, но насколько разнятся три концовки: Карл Россман попадает прямиком в рай, Йозефа К. зарезали "как собаку", землемер К. должен был умереть в дружественном, в общем-то, окружении сельчан, правда, не приблизившись к своей цели, но у её подножия, в сущности пред Вратами.

Конец делу венец. Философы также считают смерть венцом жизни. Но в ряду трех романных смертей концовка "Процесса" словно шип, которым индийские философы предлагают извлекать другой шип из раны.. и я извлекаю его: в приложениях к роману обнаруживается и иное "воспарение" героя над процессуальной рутиной, над судебной обстановкой, над предложенным нам Максом Бродом финалом романа. В конце концов, это "воспарение" вполне умещается на той чаше весов, которой противостоит другая с начальной фразой произведения: "Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест". Но при подобном предположении, мы, включив триаду этих романов в пантеон своих мыслей, обязаны задать следующий вопрос:: к какому из трех вариантов концовок относится смерть самого Кафки?

Его не зарезал нож хирурга, он умер пусть не в кругу домашних, не в семейной обстановке, но в кругу дружеских, любящих, поистине родственных душ. Мало того: своими завещаниями и распоряжениями он потребовал уничтожить своё литературное, эпистолярное и дневниковое наследие вот вам и "Пропавший без вести"!