9. ОРСОН УЭЛЛС И "ЛАКОМЫЙ КУСОЧЕК" ФРАНЦА КАФКИ
Франко-американская экранизация романа "Процесс" 1963 года. Сценарий - Орсона Уэллса. Постановщик - Александр Залкинд.

Несомненно, нет более кинематографически пригодного произведения, чем роман "Процесс",.правда, роман "Америка" проще, но не "смотрибельнее" "Процесса", и, видимо, режиссер решил продолжить на экране гениальную разработку писателя. Не из одного только желания показать, что "и мы не лыком шиты". Во вступлении к фильму критик с экрана сообщает, что "в данном случае на экране встретились два гения и в результате…", далее следовали похвалы привычного бомонда.

Как известно, совершенство - это когда при прибавить ни убавить. Так что когда живой "гений" встречает гения мертвого, то как бы тут не случилось совершенства в квадрате. Но оставим эту "желтую" тему для киноведов, наша задача - попробовать разобраться в том, КАК Орсон Уэллс представил Франца Кафку.

Экспрессионизм черно-белой гравюры, которой художники так любят иллюстрировать произведения Кафки. абсолютно понятен, соответствует художественной жизни в его время и в его окружении. Но - главное - отвечает ФИЗИЧЕСКОМУ ВИДЕНИЮ писателя: глаза его не различали цветов на цветной палитре мира, что и отложило отпечаток на художественную манеру его творчества, и тут правота Орсона Уэллса несомненна.

В качестве эпиграфа к фильму взята притча "У врат Закона" из предпоследней главы романа. Зритель еще не успел отрешиться от событий и переживаний собственной жизни, только что погас свет в зале или вспыхнул телевизионный экран и - на тебе! - ему ни с того ни с его предлагают решить кардинальный вопрос о жизненном пути и о предназначении человека. Начало фильма эффектно для киновдов и неэффективно для зрителей. Более того, к концу фильма, в соборе, эта притча - самая библейская в литературе! - по существу пропускается, весь настоящий "пар" сцены "ушел в гудок" в начале фильма.

Вообще спешка - главный недостаток фильма. Галопом мчится он по страницам романа, создавая, конечно, условия для зрительского напряжения, но напряжения тот никак сконцентрировать не может.

Начало - в пансионе фрау Грубах - с диалогами, векторы внутри которых разнонаправлены, замечательно точно передают стилевое своеобразие автора, но боюсь - для зрителя, не знакомого с текстом романа, все эти сцены покажутся сумбурно-нелепыми, а главное - отчужденными и отчуждающими. Таким же чужим кажется и герой, зритель в погоне за репликами не успевает с ним близко познакомиться, привыкнуть к нему, выработать внутреннюю связь. Актер Энтони Перкинс предъявляет зрителю молодого Франца Кафку почти физически достоверно; в некоторых сценах его поза, поворот головы, взгляд почти подтверждают физическое сходство. Но когда Энтони Перкинс, едва успев оторвать голову от подушки, произносит революционные речи в суде, в странном судилище, хочется всплеснуть руками: "Батюшки-светы!" это, конечно, напоминает о митингах начала века, но смотрел-то на них Кафка со стороны! (Так и хочется сказать, что ему и в зале нашлось бы местечко, не стоило бы так тенденциозно выстраивать киносцены в пику сценам житейским).

Все события фильма разворачиваются на границе света и тени. Свет при этом выполняет просто подсобную, осветительную функцию, герои постоянно находится и живут в тени, правда, и жизнью это назвать-то трудно. В фильм роман попал не только с потерями (такие потери неизбежны), эти потери преднамеренны. Перед нами - театр марионеток, выучивших фразы Кафки, и хотя Орсон Уэллс объявляет, что фильм снят по мотивам романа "Процесс", мотивы автора романа были совсем иными, более человечными, наконец. Только музыкальная парафраза еще как-то оживляет фильм и зрителя.

В фильме роман адаптирован - речь, например, больше идет об аресте, постоянное упоминание именно этого термина в начале задает тон дальнейшему развитию событий, зритель видит, что ареста нет вовсе, и дальнейшее воспринимает уже с корректировкой не усложнявшейся (как у Кафки), а упрощенной точки зрения.

Еще одна задумка режиссера - придать веселенький размах событиям, это - необозримого пространства залы и коридоры, лестницы и улицы. Контора - место работы Йозефа К. - вытягивается от одного берега континента до другого. Массовые сцены - та же контора и судебное заседание (кстати, сцены эти сняты в одном и том же, разделенном перегородкой, помещении) грандиозны и своей населенностью вопиют к ленивой массе зрителей, а чтобы у тех и вовсе не оставалось никаких сомнений, таблички с иероглифами на груди статистов напоминают о концлагерях всех времен и народов. А это уже - "Крутой маршрут" Е.Гинзбург и "Обыкновенный фашизм" Ромма, ДО которых писал Кафка и ПОСЛЕ которых снимал Орсон Уэллс.

Финальная сцена фильма не просто неубедительна - она гротескна по отношению к самому Францу Кафке. этот тройной марафон Йозефа К. с парой палачей на фоне городского пейзажа, эта витиеватая спешка (как бы покончить, как бы поскорее покончить со всем этим!), эти два курьера-Харона с человеком-депешей, младенческое выражение лица приговоренного при виде кухонного, изрядно поработавшего ножа - и - неожиданный хохот, символ…а собственно, чего - символ? Так Орсон Уэллс представляет лебединую песнь Франца Кафки?! увы, для этого нужно слишком мало знать писателя…

Далее - очередная находка - взрыв пачки динамитных палочек и - в столбе дыма - свет, якобы, из врат Закона. Славная концовка! Если бы сюда вместо облака употребить облако ядерного взрыва (чем, по-видимому, и восхищаются критики), патетика была бы доведена до предела поистине кафкианского (ложного, конечно же) видения. Грандиозность события заслоняет маленького человечка, а ведь в историческом промежутки между Мейринком и Гансом Фалладой именно Франц Кафка спрашивал: "Маленький человек, где ты?" Орсон Уэллс ответил. Но в его ответе затерялась истина.

Свой фильм Орсон Уэллс снял в Париже. Ни Голливуд, ни Америка фильма не приняли. Энтони Перкинсу пришлось уехать во Францию и сниматься там. Франц Кафка Америке противопоказан. Но вот сообщают в конце 1996 года - через 33 года! - что в США снят еще один фильм по роману "Процесс". Буду очень удивлен, если он не окажется на сотню миль дальше от Франца Кафки, чем изделие Орсона Уэллса. Что ж, поживем - увидим…

---

Решением специального жюри по поручению Норвежского Книжного Клуба 1992 года роман Франца Кафки "Процесс" признан книгой ХХ века. Удивительно, что Нобелевский комитет не удосужился за столетие отступить хотя бы однажды, хотя бы ради Франца Кафки, от принципа присуждения премии за долгожительство.