Художнику Сергею Корьякину
Страх и трепет,
Телесная немочь
И — пронзившие душу глаза.
Нам отказывает вечность
Не в приюте,
И не на вокзал
Пражский
Ступим мы с томиком Кафки,
А в российский щемящий простор,
И художники делают ставку
На себя,
На мольберт,
На зеро.

Иллюстрирование художественного произведения носит архетипичный, но и случайный характер, так что можно получить в итоге революционный взрыв или приличествующую пошлость. Известное выражение «смешение языков француз-ского с нижегородским» здесь вполне уместно — художественные языки использу-ются в живописных классах практически без оглядки на обнаженную душу модели.

Художник достаточно часто становится слугой двух господ и в этом подчи-ненном своём положении эволюционирует в сторону теста или революционно вмешивается в него. Свергая автора. Ситуация примерно такая:

1. Художник пишет натюрморт, руководствуясь указаниям и располо-жением на столе предметов случайно зашедшего в мастерскую че-ловека.

2. Художник зарабатывает деньги, подчиняясь воле книжного издате-ля.

3. Самое невероятное — книга сама ищет художника. Да-да, то самое кафковское: «Птица полетела искать клетку».

Книга — то (каждая книга) ищет, но найти художника не так просто. Он амбициозен и амбиции писателя его мало волнуют. Два таланта — медведя в одной берлоге ужиться не могут. Вот почему художников — иллюстраторов (не ремесленников) — раз, два — и обчелся.

К тому же существует прецедент, о котором художник забыть не может, — иллюстрации Дорэ к Библии. Сказать, что это — классика, по существу, ничего не сказать. Здесь плоть встретилась с духом и полностью заслонила его. Но суть-то текста никуда не делать, и, вкрапленная в сознание и гены верующего читателя, она переступает через иллюстрацию, как женщина — через платье перед слитием.

Искусство художника и читателя, столкнувшись, могут дать неожиданные плоды. Живописец способен увлечь в жаркие тропики, тогда как рисовальщик — в гравюрье северного пейзажа. Но сие — профессиональные штучки, зрителя — читателя не касающиеся.

Итак, мы имеем ситуацию двух пар: профессионалов — художника и писателя и дилетантов — зрителя и читателя. Эта андрогинность тоже архаична, и современность причастна ситуации всего лишь как мода. А мода — только всадник на лошадке пошлости.

Иллюстрации Дорэ создали прецедент иллюстрирования Великой Книги. А Великих Книг — не более пяти — шести на столетие. Сама по себе литература второсортна и вторична. Пищи для ума — меньше, чем для сердца; я уж не говорю о телесности читателя. Он по большей части в процессе чтения только сосуществует с книгой в едином времени и пространстве, причем — собственных. Что делать в них ремесленнику, понятно, а вот Художнику? Стать слугой трех господ он вряд ли согласится и, разумеется, не согласится вовсе. Он заявит автору: «Теперь моя очередь запустить руку в кошелек этой души». При этом темперамент художника окажет первенствующее влияние.


Собственно говоря, речь идет о дефлорации и изнасиловании текста. Разумеется, только так: согласия у автора никто не спрашивает. Но и это — всего лишь месть, поскольку изначально текст изнасиловал художника. А это случается очень редко, поскольку вращаются они по разным орбитам.

Сия прелюдия — признак моего страха перед этой темой. Темой иллюстрирования произведений Франца Кафки. Она уже достаточно искажена временем и особенно — влиянием экспрессионизма, но свершилось неожиданное: молодые художники состарили тексты Кафки. Мало того, они отодвигают автора в тень, а то и вообще задвигают в угол, словно бы за ненадобностью.

Не странно ли, что первый, кого я вспомнил, — швейцарский художник Франс Мазерель...Тексты Кафки он иллюстрировал не номинально, но фактически. Они жили с двадцатым веком в крови. Они жили проклятием города и человека в нем. Трудное зрелище. Захватывающее зрелище. Трагическое зрелище. Да, Мазерель — введение в тексты Кафки. В его рисунках чувствуется резец, который ранит сердце читателя.

Собственно, тем иллюстрирования книг Франца Кафки для меня нова. В 2012 году Центр книги Рудомино (Москва) издал книгу ФРАНЦ КАФКА В РУССКОЙ УЛЬТУРЕ (АВТОР ИДЕИ И СОСТАВИТЕЛЬ — А. О.. ФИЛИППОВ — ЧЕХОВ). В книге присутствуют иллюстрации к тестам Кафки русских художников — Александр Айзенштат, Александр Алексеев, Борис Арчегов, Андрей Бисти, Екатерина Гаврилова, Михаил Карасик, Игорь Макаревич, Николай Копейкин, Герта Неменова, Александр Простов — Покровский, Евгений Новиков, Николай Штамм, Александр Шафранский, Владимир Шинкарев.

Эта мощная плеяда художников визуально облагородила автора и его тексты закатным светом двадцатого века от сияния до сумерек. Эти иллюстрации тоже можно читать. Обязательно — додумывать. Непременно — вспоминать. Меня поражает диапазон художественного, пластического, цветового и духовного темы Кафки. Да, такая тема — Кафки! — существует. Она раритетна, но списывающих авторов — нет числа! Художники же обнажают головы перед автором, но с текстом солидарны своими талантами и иллюстрациями — сновидениями. Их иллюстративное время — время Франца Кафки. Они не только продолжают тексты писателя, но и продолжают его предстояние перед нами, читатель.

Существующие два подхода — упрощения и усложнения — говорят об обращении к читателю или зрителю. Но минимализм присутствует в творчестве Кафки как самостоятельный приём миниатюры и миниатюры — фрагмента в романах. Эти миниатюры и просят себя иллюстрировать, поскольку представляют из себя притчи и библейские отголоски.

Я совершенно случайно причастился иллюстрациям к новелле Франца Кафки «Превращение

В соседнем городе Краснотурьинске работает известный на Урале (но не только) художник Сергей Корьякин. Персональные выставки принесли ему известные награды, но сейчас речь не об этом. Диапазон творчества Сергея покрывает искания целого двадцатого века, хотя европейское влияние, разумеется, превалирует. В художнике — удивительный справ: глубоко спрятанная в душе деревенская натура и участие в европейских выставках. Есть у него картины трагической российской нищеты и — современного карнавала. Он работает формой цвета, а не цветом формы; немножко недисциплинирован, и бесшабашен, и — словно бы в растерянности от богатства и многоцветия мира. Он украшает провинцию и тем самым превозмогает её, в том числе — скупость провинциального общения. Вдруг Сергей начинает писать стихи, общается с местными литераторами, и, оказывается, им не хватает его палитры и голоса. Но нельзя сказать, что он находит с ними общий язык, так как формальные поиски провинциальной поэзии достаточно ограничены. А художник и поэт Сергей Корьякин владеет еще и многоязычьем красок, которые с холста просятся в тесты даже ценой шагающего в строю слова. Художественный темперамент Сергея врывается и в темперамент поэтический, и на стыке рождаются тесты, уже имеющие форму, но эта форма близка к проборматыванию Велимира Хлебникова. Стихи Сергея учатся говорить, но не наружу, а внутрь. Он ищет в себе иероглиф стиха, который видит художественным зрением. Европейская манера на поэтическом Урале практически отсутствует. Она замкнута Франц Кафка классической форме, застегнута на все пуговицы, да и редко выдает биение сердца. Сергей моложе своих товарищей по поэзии и почти не находит с ними общего языка, хотя общий поэтический язык —уже нонсенс!

Итак, в конце прошлого года я застаю его врасплох и предлагаю сделать несколько иллюстрацией к новелле Кафки «Превращение». Почему именно он? Из имеющихся сейчас рядом художников он — единственный, имеющий выход на европейский уровень. Но не только поэтому. Я уже упоминал о его деревенском, так сказать, исконно — посконном происхождении, которое подарило ему основательное знание жизни. Он твердо стоит на почве и при внешней мягкости — этакий уральский валун, который, казалось бы, трудно сдвинуть с места. Но это — не так. Уральская природа для него — открытая книга, и российскую действительность он несет на своих плечах, и учеников в художественной школе подталкивает в двадцать первый век, и любит цветущую кипень жизни до самозабвения.

И вот — среди зимнего объятия — я предлагаю ему иллюстрировать Кафку, нового для него писателя, но новой ипостаси для Европы и мира. Прошло три месяца, я уже почти забыл о своем предложении и неожиданно получаю по электронной почте от него письмо с приложением файла — иллюстраций. Это был гром среди ясного неба. Мне, полвека блуждавшему по текстам Кафки, он показал некоторые первоначальные смыслы писателя, о которых раньше я только догадывался. Я не ставил художнику никаких условии. Я не ставил художнику никаких условий и задач, и тогда он поставил меня лицом к лицу с новым Кафкой. Я не знаю, что творилось в душе художника, но зато теперь я знаю, что творилось в душе Грегора Замзы. Сергей Корьякин показал мне, что Грегор находится в заключении, и единственный выход для его Выхода — стать личинкой, куколкой, насекомым.

И — даже умереть, чтобы жить новой жизнью... в сознании читателей.

Наверное, я мог бы еще говорить на эту тему, но соловья баснями не кормят.

Смотри, читатель, иллюстрации Сергея Корьякина к новелле Франца Кафки «превращение».

1. Отец



2. Семейство



3. На работе



4. Испуг



5. Превращение





На персональной выставке

Слева направо: художники Сергей Корьякин, Екатерина Пилипенко и Валерий Белоножко