Физика и метафизика сексуальности Франца Кафки

Часть четвёртая

10. Афоризм Франца Кафки №57 гласит:
"Всё, что вне чувственного мира, язык может выразить только намеками, но никак не сравнениями, даже и приблизительно, потому что язык, в соответствии с чувственным миром, тоскует только об обладании и о том, что с таковым связано".

И вновь на память приходят знаменитые романы-притчи Кафки ""Процесс" и "Замок". Сколько в них чувственного мира легко поместится на страничке плюгавенького женского романца. Да и женщины в них фройляйн Бюстнер и Фрида одухотворены так ничтожно, что разводишь руками; а писались романы в период "увлечения" автором Фелицией Бауэр и Миленой Есенска-Поллак. Верные спутницы жизни! Ау! Дайте ответ. Увы, не дают ответа…

Фелиция и Милена не одного поля ягоды: случай всегда сводит Кафку с женщинами, ничего общего с ним не имеющими, и это вполне объяснимо: он "любил" в них фантом женщины, обогащенный и одухотворенный его собственным духом. Пусть Фелиция не подавала признаков духовности он просто удваивал усилия и, как опытный альпинист, взваливал на себя дополнительный груз сотоварища по восхождению в горние выси. Его "обманывать не трудно", он "сам обманываться рад". Посвящает Фелиции своё первое получившее известность произведение, дарит ей книгу "Созерцания", рукопись которой по чистой случайности оказалась в руках автора в момент их знакомства. Есть жестокая поговорка: метать бисер перед свиньями, но что еще может прийти на ум, когда узнаешь, что "Созерцания" Фелиция прочла два года спустя, вот если бы Франц подарил ей брошь с драгоценными камнями, та вряд ли залежалась бы в шкатулке на её ночном столике.

А более семисот страниц писем в её адрес! Целый роман в письмах, и как всегда роман не законченный… каково было Кафке в ответ на свои "мудреные", таинственно-психологические послания получать… мы так и не узнаем, что было в ответных письмах Фелиции. Из его же писем явствует, что "игра была в одни ворота", и в этой ситуации свечу жгли с одного конца, возможно, именно поэтому она и горела целых пять лет.

Любовный опыт жестокая школа. Захлест её стихии настолько мощен и ошеломляющ, что редко кто из нас выбирается из передряги без пары пробоин и без поредевшего такелажа, и судно потом еще "долго лечится" в сухом доке семейной жизни. Впрочем, Кафка тоже чуть не устроил репетицию семейной жизни с Фелицией Бауэр с размолвками и разборками, помолвками, разрывами, изменами и выяснением семейных отношений.

Год откатывается за годом, читатель уже в нетерпении: "Когда же доберемся до главного?" пожалуйста. Запись в Дневник 6 июля 1916: "С Фелицией я был близок только в письмах, по-человечески же лишь два дня назад. Все совсем не так ясно, сомнения остались. Но как красив взгляд её смягченных глаз, раскрытие женственной глубины".

Но уже на следующий день после постижения "женственной глубины" любовник записывает: "Тяготы совместной жизни. Она держится отчужденностью, состраданием, похотью, трусостью, тщеславием, и только на самом дне, может, есть узенький ручеек, который заслуживает названия любви, но который бесполезно искать, он лишь кратко сверкнул, сверкнул на мгновение.

Бедная Фелиция.

"Тяготы совместной жизни" - это несколько дней проживания в живописной гостинице Мариенбада, в смежных комнатах, имевших общую дверь…от которой у каждого из "молодых" был свой ключ.

О, как гнетет Кафку бремя секса! Недаром он обмолвился: "Коитус это плата за счастье быть вместе".

Родимые пятна и синяки от ударов секса разбросаны во всему Дневнику Франца Кафки. Мы можем быть уверены, что, как только речь в нем зайдет о женщине или женитьбе, параллельным курсом поплывут и сетования по поводу липкого секса. Вполне логично было бы предположить, что для нашего героя в данной ситуации панацея обычная (?!) человеческая любовь, однако он переполнен рассуждениями и рефлексией по её, якобы, поводу.

Сразу после отъезда Фелиции из Мариенбада Франц Кафка отправляет письмо Максу Броду с описанием помолвки и только что случившегося:

"…Когда она появилась в огромной комнате и двинулась мне навстречу, ожидая положенного на помолвке поцелуя, меня охватил ужас; вся эта жениховская экспедиция совместно с родителями от начала и до конца была для меня пыткой; ничего я так не боялся, как пребывания наедине с Фелицией до нашей свадьбы. Теперь все иначе и все хорошо…"
"Теперь"

- это одна-единственная ночь, одарившая Кафку подобием сексуального счастья. Он даже решается пожертвовать в дар этому счастью своё вегетарианство, включив в меню мясо, к примеру, "королевский шницель". Читатель укоризненно пожмет плечами: "Мне бы сейчас такую жертву", но для Кафки не существовало градаций, мелочи быта и катаклизмы по его меркам весили одинаково.

Эта литературно-любовная история должна была когда-нибудь закончиться, но все никак не унималась то ли Фелиции, "деловой берлинке" (а ей уже было под тридцать) жаль было попусту потерянных пяти лет, и она все еще надеялась "обратить" непокорного жениха, то ли сам жених еще не до конца высосал этот горький литературный мед. А неопределенность ситуации словно взывала: "Смерть, где твое жало?"

И вот, в конце концов, жало показалось в ночь с 9 на 10 августа 1917 у Кафки горлом пошла кровь.

Что Кафка вполне осознавал страшную психологическую коллизию, можно понять из его записи: "Иногда мне кажется, что мозг и легкие тайно от меня договорились друг с другом. Мозг сказал: "Так долго продолжаться не может", и через пять лет легкие согласились ему помочь".

О чем еще не успела нам рассказать эта трагедия? Думаю, что нужно вернуть из забвения термин, с которым так сжился сам писатель (да и исследователи его творчества). Термин этот СТРАХ. Он присущ был Кафке точно так же, как грусть и молчаливость. И в здании этого страха был огромный зал страха сексуального. Ему было не только далеко до сексуальности кроличьей шесть "любовных свиданий" в год он считал уже "наваждением". Вот этот страх, в конце концов, и встал у него поперек горла. Доказательства? Что ж, давайте перейдем к следующей фазе любовных отношений нашего печального персонажа. 11. Две фотографии 1917 с Фелицией и сестрой Оттлой являют разительную разницу: напряженное спокойствие и катастрофа. В упряжке душевных и физических передряг Францу Кафке пришлось туго он на глазах старел (впрочем, он и сам это предсказывал). Смертельная болезнь слишком уж верная жена; она отнимает все силы и внимание писателя. В результате пробелы в Дневниках 1918 и половина 1919. Но, как говорится, повадился кувшин по воду ходить… И вот в Дневнике (30 июня 1919) запись о Юлии Вохрыцек. На фотографии милая, но с отчаянной затаенной грустью в глазах 28-летняя женщина в нарядной кофточке, возможно, той самой, о которой Франц пишет в "Письме отцу": "Ты сказал мне примерно так: Она, наверное, надела какую-нибудь модную кофточку, как это умеют пражские еврейки, и ты, конечно же, сразу же решил на ней жениться. И жениться, конечно, как можно скорее, через неделю, завтра, сегодня".

По-видимому, у отца с сыном произошел серьезный разговор, раз уж помолвка Франца и Юлии состоялась. Пружина сжималась слишком долго, чтобы не развернуться, в конце концов, со страшной силой. И она развернулась, явив миру "Письмо отцу" Франца Кафки 1919 года.

Это поразительное произведение: кусок автобиографии с кровью, наконец-то (!) выговорившаяся речь, литературный шедевр. Хотя, как замечает сам автор, не без "адвокатских уловок". Впрочем, пожалуй, таков стиль всего, что писал Франц Кафка. В "Письме" упоминается и о первых сексуальных тревогах (пусть даже менее откровенно, чем об иудаизме), очень много о проблеме женитьбы. В нем есть поразительный пассаж:

"Жениться, создать семью, принять всех родившихся детей, сохранить их в этом неустойчивом мире и даже повести вперед вот, по моему убеждению, самое большое благо, которое дано человеку… ведь не обязательно взлетать на солнце, достаточно вскарабкаться на чистое местечко на земле, куда заглядывает солнце и где можно немного погреться". Здесь все: мужское и человеческое, пол и сердце. А через два года, 17 октября 1921 года он записывает в Дневнике:

"Я не завидую отдельной супружеской паре, я завидую только всем супружеским парам, а если и завидую отдельной супружеской паре, то, собственно говоря, завидую вообще супружескому счастью во всем его многообразии, счастье одной-единственной супружеской пары даже в самом благоприятном случае, наверное, привело бы меня в отчаяние".

О какой "отдельной супружеской паре" здесь идет речь?

План Кафки жениться на Юлии Вохрыцек расстроила Милена Есенска-Поллак женщина, которой предстояло войти в мировую литературу если не под руку с гениальным писателем, то спутницей коротенького отрезка его жизни. Она и сама владела пером, некоторое время активно работала в журналистике и сблизилась с Кафкой в связи с переводами его произведений на чешский язык.

Самая незаурядная из всех встреченных Кафкой женщин, Милена околдовала его прежде всего внешней и внутренней свободой. Она была замужем и имела любовников, вела богемный образ жизни и действительно разбиралась в литературе, что писателю было безмерно дорого. Рак по гороскопу, он наконец-то стал выглядывать из своей одинокой норки на солнце, которое засияло со стороны Вены. Понимала ли Милена Кафку? Очень и очень во многом. Любила ли она его? Она была доброй и отзывчивой женщиной и вкладывала в свое чувство к нему скорее материнский инстинкт и еще инстинкт сопричастности к Великой Литературе. Муза Поэта и Писателя не редкость в амплуа европейских женщин.

Милена была моложе Кафки на 13 лет, но имела уже опыт достаточно бурной и трудной жизни: студенткой она влюбилась в литератора-еврея Эрнста Поллака, за что богатый отец-антисемит упрятал её на три четверти года в лечебницу для сумасшедших; в конце концов, он вынужден был дать согласие на брак с условием супругам покинуть Прагу; в Вене Милене приходилось бедствовать и в материальном плане, и в ситуации чересчур свободного мужа, которого она любила. В этой ситуации и завязалась переписка между нею и Кафкой.

Они с Миленой уже оказались однажды в одном из пражских кафе в октябре 1919, но в тот период Франц уже завел знакомство с Юлией, и встреча в кафе, должно быть, не оставила в его душе отпечатка во всяком случае, упоминания о Милене в Дневнике того времени нет. Первая запись о ней 15 октября 1921. Хотя первое письмо, отправленное ей им из Мерана, где он пытался излечиться, датировано апрелем 1920. Последняя почтовая открытка 25.12.1923.а между ними целая книга писем Франца к Милене на 320 страниц, иногда по 2-3 письма в день. Одно из двух: или дневниковые записи того периода им уничтожены (а может быть, ею 15 октября 1921 он записал в дневнике:" С неделю назад все дневники дал М."), или ему вполне хватало переписки в создавшейся ситуации, хотя мы знаем, как много у него всегда было подспудного, дневникового.

Эта любовная переписка как скоротечная чахотка вскоре привела к свиданию: Кафка испросил четырехдневный отпуск и приехал в Вену. Все свершилось так быстро Кафка и не заметил, как они стали любовниками. Естественность и жизнерадостность Милены победили его скромность и стыдливость.

Запись в Дневнике 19 ноября 1913 нам уже известна. В том признании Кафки нет ничего странного страх и стыд его перед обнаженным телом тянется с детства. Видимо, именно пожилые проститутки умели победить его стыдливость или ловко камуфлировали свои изношенные тела. И только Милена смогла сразу же своей естественностью преодолеть его неестественный (и все-таки естественный) стыд.

Милена пишет об этом Максу Броду: "Этот страх касается не только меня, а всего, что живет непристойно, например, и тела. Когда тело обнажалось, он не выносил его вида. Однако тогда я сумела избавить его от этого. Когда он испытывал этот страх, он смотрел мне в глаза, мы замирали на некоторое время так, словно бы не могли перевести дыхание или как будто шаги причиняют нам боль, и через некоторое время это проходило".

Они встречались 30 июня, 1,2 и 3 июля 1920, уезжали в пригороды Вены и… хитиново-телесная оболочка мира раскрывалась для глаз Франца, он взирал на красоту обнаженного тела молодой женщины, которая наконец-то выпестовала в нем любовь! И тут придется привести выдержки из писем Франца к Милене:

Прага, 4 июля 1920: "Сегодня Милена, Милена, Милена ничего другого писать сегодня не могу… (это тебе на ухо, на левое, а ты лежишь на бедной постели, спишь глубоким сном самого праведного происхождения и медленно, еще ничего не осознавая, поворачиваешься с правого бока на левый к моим губам…)". ³

9 августа 1920:"… поскольку я тебя люблю, я люблю весь мир, а весь мир это и твое левое плечо, нет, сначала было правое, и потому целую его, когда мне заблагорассудится (а ты, будь добра, приспусти на нем блузку), но и левое плечо тоже, и твое лицо над моим в лесу, и твое лицо под моим в лесу, и забвение на твоей полуобнаженной груди".

Читать дальше | В начало | Читать дальше

---

³ перевод Писем Миелине - А. Карельский