Старинная запись

В обороне нашего отечества как будто много упущено. До сих пор мы об этом не задумывались и предавались работе; но события последнего времени озаботили нас.

У меня сапожная мастерская перед императорским дворцом. Едва открыв на рассвете свою мастерскую, я уже вижу проходы во все прилагающие улицы занятыми латниками. Но это не наши воины, а, очевидно, кочевники с севера. Непостижимым для меня образом они добрались до столицы, которая все-таки очень далеко отстоит от границы. Итак, в любом случае они тут; кажется, с каждым утром их становится больше.

Верные своей природе, они располагаются под открытым небом, так как чувствуют отвращение к жилищам. Занимаются они оттачиванием мечей, заострением стрел, выездкой коней. Из этой тихой, всегда с почтением чисто содержащейся площади они поистине сотворили конюшню. Мы пытаемся, правда, иногда отложить свои занятия и убрать, по крайней мере, дурные отбросы, но случается это все раже, так как усилия наши напрасны и притом ввергают в опасность попасть под копыта диких коней или оказаться под ударами плети.

Говорить с кочевниками невозможно. Нашего языка они не знают, да и собственный у них есть едва ли. Между собой они общаются, как галки. Снова и снова слышен этот галочий ор. Наш образ жизни, наши учреждения им столь же непонятны, сколь и безразличны. Вследствие этого они отказываются даже от любой попытки объясниться с помощью языка жестов. Ты можешь себе челюсть вывихнуть и руки вывихнуть из суставов, все равно они тебя не понимают и никогда не поймут. Они часто гримасничают; потом вращают белки своих глаз, и слюна стекает из их ртов, однако, тем самым они не хотят ни сказать что-то, ни испугать; они делают это, поскольку такова их природа. Что им понадобится, они берут. Вряд ли скажешь, что они применяют насилие, сторонимся от их хватки и оставляем им все.

Из моих запасов они тоже забрали что получше. Но из-за этого я не вправе роптать, когда, например, вижу, как обстоят дела у мясника напротив. Едва он привезет свой товар, его тут же отнимают и пожирают кочевники. Кони их тоже питаются мясом; часто всадник лежит рядом с лошадью и кормятся одним и тем же куском, каждый со своей стороны. Мясник боязлив и не отваживается прекратить поставку мяса. Мы понимаем это, собираем деньги и поддерживаем его. Если кочевники не получат мяса, кто знает, что они натворят; кто знает. Что придет им на ум, даже когда они получают мясо ежедневно.

Недавно мясник задумал сэкономить немного на забое скота и привел утром живого вола. Этого он больше повторить не осмелился. Наверное, я чуть ли не целый час пролежал пластом на полу в моей мастерской, набросив на себя всю мою одежду, покрывала и подушки, лишь бы не слышать рева вола, на которого со всех сторон набросились кочевники, чтобы отрывать зубами куски теплого мяса. Давно уже стихло, когда я осмелился выйти на площадь; как пьяницы возле винной бочки лежали они, утомленные, рядом с останками вола.

Именно тогда я подумал, что в окне дворца мне привиделся сам император; он вообще никогда не появлялся в наружных покоях, он всегда обитал во внутренних, обращенных к саду; но на этот раз он стоял, так мне, по крайней мере, показалось, у окна и, понурив голову, смотрел на действо перед своим замком .

«Что будет дальше – спрашиваем мы все себя. – Как долго мы будем выносить эти тяготы и муки? императорский дворец приманил кочевников, но не представляет, как их прогнать. Ворота всегда на замке; караул, раньше всегда торжественный и выспренный, держится за зарешеченными окнами. Спасение отечества доверено нам, ремесленникам и торговцам; однако, до такой миссии мы не доросли; к тому же мы никогда и не хвалились, что способны на это. недоразумение это, и потому мы идем к погибели.

Назад | В начало | Читать дальше