Франц Кафка

ВАЛЕРИЙ БЕЛОНОЖКО

Невынесенный приговор

О Франце Кафке. Холодно и пристально.

6 «О ЖЕНЩИНА, ТЫ – КНИГА МЕЖДУ КНИГ…»

Достойно сожаления, что наш герой ратовал за права только одного человека – Франца Кафки. Исследователи используют научные паллиативы – интравертность и эгоцентричность – вместо тривиального ЭГОИЗМА. Сосредоточенность на самом себе – осознанная или неосознанная – могла бы показаться простой лабораторной концепцией, исследованием в себе «человеческого, слишком человеческого», не таись за ней некая инфернальная энтропия, некое вопрошательство извне-изнутри, поиски потерянного – кажущегося или выдуманного. Что уж там Франц Кафка извлек из лекции Альберта Эйнштейна о теории относительности, но что Вселенную сам писатель низвел до (пусть не банальной) собственной вселенной, почти неопровержимо.

Особенно показательны в этом смысле отношения Франца Кафки с женщинами. Его неравнодушие к ним носит характер скорее любопытства, чем сексуальной озабоченности. Противоположный пол для него почти не предусматривает индивидуальности, потому что у него и собственной индивидуальности – с избытком.

Три сестры (младше его) – шумные, надоедливые, незаметно растущие – отвлекают на себя внимание родителей и прислуги, и это хорошо с одной стороны (за ними можно было укрыться, как укрывался он, режиссируя домашние спектакли в дни рождения отца и матери, но никогда не участвуя в них), с другой же – утрата большей части материнского внимания, которая фактически ожесточала мальчика – нежность тоже нужно воспитывать, иначе место её займет холод равнодушия.

В этой ХОЛОДНОСТИ своей писатель признавался неоднократно, причем даже мотивировал её совершенно определенно: Я НЕ ПОЖАЛЕЛ ЕЁ, ТАК КАК ОНА НЕ ПОЖАЛЕЛА МЕНЯ ТОЖЕ. Речь шла о доступной девушке (одной из проходных), с которой он провел время постельного досуга в гостинице).

Эгоистическая жалость к себе вполне понятна в нежном возрасте, но когда она присутствует в душе взрослеющего юноши, а тем паче – уже вполне взрослого человека, дело не ладно. Недаром говорится: маленькая собачка – до смерти щенок. Именно от таких собачек больше всего шума-лая, именно они хотят обратить на себя внимание хозяев. Но у Франца Кафки хозяин – он сам, и молчаливость его в общении с людьми компенсируется заполнением бумажных страниц излияниями переживаний (но не сопереживаний), печали (но не сочувствия), душевных стенаний (но не угрызений совести).

При всем том он всегда себя контролировал – дневники и письма весьма тому способствовали. Но сопутствовали они самовоспитанию? Вряд ли. На этот случай у писателя были его чернильные ипостаси, с которыми можно было расправляться самым трагическим образом. ПРИГОВОР, В ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ, ПРЕВРАЩЕНИЕ, ГОЛОДАРЬ – фатальны, но сие – фатум не природный, а ментальный: наказание за вину, вознаграждение за неучастие.

Роль свидетеля – монаха-летописца – выбрана Кафкой не случайно, но и не совсем осознанно. В этом тоже проявилась его детская жестокость (или жестокая детскость). Многие его романы – с Хедвигой В., Фелицией Бауэр, Гретой Блох, Миленой Есенска-Поллак, да и еще несколькими – носят ЭПИСТОЛЯРНЫЙ характер. Влюбленность здесь – дело десятое, почтово-любовная связь – дело известное, но Франц Кафка даже думает о ней строчными буквами, особенно – в случае с Фелицией Бауэр.

Ни одна любовная переписка в мире не была столь грандиозна и проникновенна по сравнению с крохотностью и придуманностью чувства, которое и состояло-то, в сущности, скорее из алфавитной мелочи, чем из душевного богатства. Со стороны Кафки эта переписка – предприятие, которое он основал в надежде на литературные дивиденды. Все фантазии писателя – внутри него, внешний мир представляет слишком мало материала для литературной канвы, вернее – слишком мало непосредственно его касающегося материала.

Меня, к примеру, не удивляет, что мы не имеем свидетельства любви с первого взгляда, когда единственное биение сердца фиксирует будущее чувство. Нет, наш герой – трезвенник и приверженец почти аскетических убеждений – считает любовью некое, только ему одному известное, чувство-бутерброд: вялый листок шпината из книжного огорода на здоровенном ломте черствого эгоизма.

Пусть мне расскажет кто-нибудь об идеале женщины, с которой желал разделить свою судьбу Франц Кафка! Пусть покажет мне её фотографию со следами слез и поцелуев! Увы мне, увы! Как могу я проникнуться сочувствием к изобретательному конструктору любовных связей без единого взмаха крыла Пегаса, без единого хотя бы свидания с музой на своих страницах!

Брак по расчету? Любовь по расчету? На что еще рассчитывал писатель, обременяя международную почту Австрии и Германии? Уж не потирал ли он ладошки за письменным столом в предвкушении эпистолярного приключения? Я могу представить себе тот знаменательный день 20 сентября 1912 года, когда в своем рабочем кабинете, выплатив письменные долги службе, Франц Кафка обнаруживает, что имеется толика свободного времени, которое можно употребить (злоупотребить?) для забрасывания почтовой удочки в берлинский пруд. Он подвигает к себе фирменный бланк ОБЩЕСТВА ПО СТРАХОВАНИЮ ОТ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ НА ПРОИЗВОДСТВЕ В КОРОЛЕВСТВЕ Богемия и начинает: Многоуважаемая фройляйн!.. и напоминает о себе через 5 недель после встречи до неприличия некрасивой 25-летней Фелиции Бауэр с тем, чтобы закончить текст фразой Вы могли бы взять меня на испытание. д-р Франц Кафка.

Давайте, однако, прочтем дневниковую запись опять же 5-недельной давности:

Фройляйн  Ф. Б. Когда 13 августа я пришел к Броду, она сидела у стола и выглядела почти как служанка.  Я даже не полюбопытствовал, кто она, а просто удовольствовался этим впечатлением.  Костлявое непримечательное лицо,  причем его непримечательность бросалась в глаза.  Шея открыта. Нарядная блузка. Облик её был совершенно домашним, хотя, как выяснилось позднее, это совсем не так.  (Я несколько теряю к ней интерес из-за того, что так быстро разглядел её сущность.  Правда, состояние, в котором я теперь нахожусь,  не сделало бы привлекательным целый сонм прелестей, "Америка" кроме того, я полагаю, что их и нет вовсе.  Если сегодня у Макса меня не слишком отвлекут литературные новости, я постараюсь закончить историю Бинкельта, она не будет длинной и должна получиться.). чуть ли не переломленный нос, светлые жесткие непривлекательные волосы, крепкий подбородок. Пока я приживался, я в первый раз внимательно пригляделся к ней, а когда уселся, уже вынес окончательный приговор. Как… (запись обрывается).

Боже мой! Только в двуличии мне не хватало обвинить нашего героя! Но я не спешу с этим, я вспоминаю, что как раз в эти дни писатель готовился издать у Ровольта первую свою книгу СОЗЕРЦАНИЯ. Он – в состояниинекоторого подъема эмоций, девушка – на периферии сознания, и таких 99 из ста. Эта встреча – чистой воды случайность, точно так же он мог встретить какую-нибудь девушку у себя под боком, в Праге, и потребности в переписке практически не было бы, и все случилось бы… Не случилось бы ничего. В Праге не было крылатого Купидона, его пришлось вызвать из Берлина, и пришлось ему преизрядно потрудиться если не на любовный, то на почтовый лад.

Удивительно, что Франц Кафка очень быстро задал тон этой переписке – и откуда такая прыть и самоуверенность!? Он даже подтрунивает над собой, доверяя бумаге и адресату почти интимные подробности:

1.Х1.12

Жизнь моя, по сути состояла и состоит главным образом из моих попыток писать, большей частью неудачных. Но если бы я не писал, то давно бы уже лежал поверженным на землю, годным разве на то, чтобы быть выброшенным на свалку. А силы мои с давних пор ничтожно малы и, хотя обычно я этого не признавал, само собой получалось, что я должен быть во всем их экономить и от всего понемножечку отказываться, чтобы их хватило на то, что представляется мне главной целью…

…В самом деле, хотя я крайне тощ, а я – самый тощий человек из всех, кого я знаю (уж поверьте мне, недаром я столько времени торчал в санаториях), с точки зрения пользы для писательской работы во мне как раз нет ничего лишнего, даже в хорошем смысле этого слова…

…И вот теперь я расширил свою жизнь думами о Вас, не проходит и четверти часа в период моего бодрствования, чтобы я о вас не вспомнил. А часто я вообще не способен делать ничего другого…

Читатель представь себе 700 страниц убористого текста сего эпистолярного романа! Последнее письмо – 16.Х.17. итого – полных пять лет, безвозвратно потерянных Фелицией, и одушетворивших творчество Франца.

Для чего же я так подробно напоминаю об истории двух помолвок и ни одной женитьбы Франц Кафка? Это – очень печальная история. В ней – страдательный и винительный залоги. Она учит, как любить не следует и как следует не любить. Это – почти научный трактат. Трактат по расстановке сетей и силков, капканов и приманок, ловушек и соблазнов. Самое же интересное – то, что охотился Франц Кафка на совершенно бесплодной в литературном отношении территории, и то, что он все же умудрился оживить и даже одухотворить её, свидетельствует всего лишь о гениальности ловчего и беспредельном терпении жертвы.

Ох, уж этот Франц Кафка! Мы уже упоминали его "Письмо отцу". В нем так много было стенаний по поводу женитьбы и счастливой семейной жизни, что, можно подумать, самые непреодолимые препятствия, вроде двенадцати подвигов Геракла ему следовало свершить для достижения своей цели. Ничуть не бывало! Рыбка срывалась с крючка всякий раз, как только её пытались извлечь из привычной среды.

Юрист Кафка даже применяет аналитические способы решения проблемы создания собственной семьи. 20 августа 1914 года он даже составляет в дневнике реестр ЗА И ПРОТИВ женитьбы. Чаши весов колеблются. В 1916 году он проводит несколько дней – более или менее удачных – и ночей в Мариенбаде, после чего в письме Максу Броду сообщает о том, каков будущий семейный статус-кво: Теперь все по-другому и хорошо. Наш договор, вкратце. Пожениться вскоре после окончании войны, снять в пригороде Берлина две-три комнаты, хозяйственные заботы оставить только за каждым свои собственные, Фелиция станет работать, как прежде, а я, я при теперешних обстоятельствах, этого я сказать еще не могу. Если представить себе эти отношения наглядно. То получится зрелище двух комнат где-нибудь в Карлхорсте, в одной Фелиция встает рано, убегает, а вечером устало падает в постель. В другой размещается канапе, на котором возлежу я и питаю себя млеком и медом. В таком случае там возлежал и потягивался безнравственный человек (по известному выражению).

Несмотря на несколько самокритичное высказывание в самом конце письма, само оно свидетельствует, что Кафка «допек-таки» Фелицию – она согласилась жить с ним на его условиях, которые, в сущности, ничем не отличались бы от его холостяцкого положения. Такой мягкий человек сумел управиться с делячкой-берлинкой. Встреча ЭГОИЗМА И ОТВЕТСТВЕННОСТИ закончилась поражением последней.

Мне трудно припомнить случай, когда Франц Кафка поступился бы собственными интересами и желаниями ради других. В его САМОбытности ударение следует делать на первой части слова. ЭГО вело его на поводке, как собачку.

Назад | В начало | Читать дальше