Франц Кафка

ВАЛЕРИЙ БЕЛОНОЖКО

Невынесенный приговор

О Франце Кафке. Холодно и пристально.

5. Игра в прятки

Где труднее всего спрятать хвоинку? В японском хокку.

Где легче всего скрыться печали? В алфавите.

Франц Кафка умел прятать и прятаться. Собственно говоря, именно в этом и заключается его гениальность. Качество это и природное, и благоприобретенное, я бы даже сказал – частично заимствованное. Эдгар Алан По посылал нашему герою флюиды с противоположной стороны Атлантики. Эрнст Амадей Теодор Гофман микшировал правду и вымысел в своих историях. Профессор Фрейд навевал ужасные сны и объяснял их самым неправдоподобно-правдоподобным образом.

Детская игра в прятки природна. Жаль, что на долю взрослых остаются лишь детективные истории. Но, оказывается, такими историями испещрена вся наша жизнь. Вовсе не обязательно связывать их с преступлениями и убийствами. Нет, я не прав – отыскание любви или её убийство тоже детективно, а между ними – время и место преступления, колебания между страстью и долгом, между неблагодарностью и благородством.

В жизни таких историй больше, чем на библиотечных полках. Ах, какое это чтиво для сплетников и сплетниц! Какой у нас самих богатый опыт по этой части!

Франц Кафка воспользовался заинтересованностью детективными историями и стал обрамлять каждое свое произведение филологическим образом. Видимо, в его организме случилась лишняя хромосома, которая не только заставляла его маскироваться, но еще выделила ему необходимые средства для этого. Литературной обстоятельности 18-го и 19-го веков Франц Кафка противопоставил в своих миниатюрах мгновенно случившуюся ситуацию безо всяких одежек лишнего текста. Лапидарность Наблюдений, Созерцаний  (или как еще там переводили BETRACHTUNG) настолько тщательно продумана и выпушена на свет божий так стремительно, что читатель не успевает даже опомниться, как оказывается внутри крохотного текста со всем своим богатым житейским опытом и, однако же, так и не может смириться с неумением справиться ни с предстоящим ему текстом, ни с чувством, им вызванным.

Возьмем хотя бы самое начало ТОСКИ:

Когда мне стало совсем уже невмоготу – это случилось в ноябрьские сумерки – и я, как по беговой дорожке, бегал по ковровой дорожке у себя в комнате, туда и обратно, туда и обратно и, увидя в окне освещенную улицу, пугался и поворачивал назад и обретал в глубине зеркала на другом конце комнаты новую цель и кричал только для того, чтобы услышать крик, хотя и знал, что на него никто не откликнется…

У нас уже появилась возможность самостоятельно смоделировать героя и придумать его бедственную историю, но тут же появляется, как привидение, ребенок, и новый персонаж встает меж героем и нами, хотя в конце, на той же странице текста, герой предлагает соседу забрать свое привидение.

-И все? – спросите вы.

Да, все. История заканчивается так же неожиданно, как и начинается, и при чем тут ТОСКА, и проходит несколько времени, чтобы сообразить, что, возможно, этот ребенок и есть ТОСКА, и, наверное, нагнал её сосед, с которым у герои свои отношения…

-Какие пустяки, - заметит читатель и станет считать так до тех самых пор, пока не увидит ребенка грусти в своей комнате.

Возможно, моя интерпретация текста случайна и даже неправомерна, но автор-герой так искусно спрятался на этой единственной страничке в своей комнате, и грусть моя еще не настолько материализовалась, и фантазия давно выросла из детских страничек… нет, к сожалению, не могу предъявить читателю ничего более убедительного, хотя, впрочем…

АМЕРИКА, ПРОЦЕСС, ЗАМОК – три вполне детективных романа, хотя некоторые и подверстывают их к фантастическим и даже – эзотерическим.

Ясность всегда и во всем – таков девиз обыденности. Сказки – да, но и у них могут быть почти разумные научно-фантастические предположения и объяснения.

По правде сказать, последние сказки рассказал нам Франц Кафка. То, что он придал им детективное напряжение и кажущуюся модернистской конструкцию, мы, конечно, осознаем при помощи своего немощного недоумения, но все догадки наши на этот счет рассыпаются горошинами, на которые коленками ставит нас учитель ФК, и нам больно. И мы в тоске до тех пор, пока не понимаем, что болят не коленки, а души. Детективная история выворачивается наизнанку внутри нас самих, но слишком уж просторны эти три романа, слишком маленькими мы кажемся внутри их, что отвергаем и саму возможность в них своего появления, поскольку благополучно умеем по-воровски упрятать в подсознание не только свое преступление, но и  свидетелей его, и совесть отправлена в ссылку особым императорским указом, и можно жить в согласии с классическим детективом, где все складно, и гладко, и неправдоподобно.

Порок наказан, добродетель торжествует – вот к какому финалу мы устремляемся в чужих историях. В собственных умалена вина и наказание кажется чрезмерным, и проще замолить грех, чем его исправить или искупить. Мы все подвержены игре в прятки. И в конце концов оказывается, что мы прячемся от счастья, счастья собственной невинности, которая называется СОВЕСТЬЮ.

Открытие Франца Кафки – открытый финал истории. С самых первых своих литературных опытов он понял инстинктивно силу таких финалов, и, не завершив все три романа, предложил Загоризонтные  интерпретации их в мифологических, религиозных, философских и даже исторических планах.

Не умри Франц Кафка раньше времени своей славы, стал бы он объяснять читательские и критические недоумения? Вряд ли. Он не был публичной личностью (которые так славно примыкают к словоформе публичная девка), и публицистика не имела с ним ничего общего хотя, по большому счету, о ПРАВХ ЧЕЛОВЕКА ОН СКАЗАЛ И СПРОСИЛ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛЮБОЙ ДРУГОЙ ПИСАТЕЛЬ.

Назад | В начало | Читать дальше