Франц Кафка

ВАЛЕРИЙ БЕЛОНОЖКО

Невынесенный приговор

О Франце Кафке. Холодно и пристально.

4. Юридические тонкости

Поиски профессии – от  этого было никуда не скрыться. «Хлебная писательская должность», которую, по существу, презирал его отец, маячила множеством фонариков в библиотеках и книжных магазинах, но требовала усидчивости, беглого пера и неумения абстрагироваться от собственного существования, каковые у Франца Кафки отсутствовали. Но было и еще кое-что – он был дикорастущим растением, которое вряд ли найдет себе заботливого садовника. К заслугам конца 19-го – начала 20-го веков следует все же отнести некоторое количество (очень скромное) литературных генетиков, которые и мостили литературные дороги гутенберговским способом.

Но молодой Франц Кафка еще не встречал таких; мало того, еще ему нечего было представить объятиям типографских машин, а если и было, то мы никогда об этом не узнаем ничего определенного, так как позже Кафка признается, что сжег  множество «кустарных» литературных поделок и стихотворений. Этот эпизод может оценить только тот литератор, который устраивал аутодафе собственным произведениям. Это вызывается обычно неуместным сочетанием неуверенности и решительности, стыда и ответственности, угнетенного состояния и решимость начать жизнь с чистого листа.

На юношеском распутье – химия, история искусств, германистика – Франц Кафка сошел в кювет юриспруденции и даже стал доктором права.

Был ли Франц Кафка профессиональным юристом? Да, был. Но лишь в отношении самого себя – вот где постоянно проводились судебные заседания, вот где выступали прокурор и адвокат, судья и свидетель – все в одном лице нашего героя, и он же стенографировал ход судебного заседания.

Самая поразительная из записей – "Письмо отцу", где автор непостижимым образом умудрился почтительно обвинять отца и находчиво защищать себя. Театр одного актера. Спектакль на бумажной сцене. Зрители полны сочувствия. Но и удивления – ни одного слова лжи, а картина жизни почти невероятна, настолько активен обвиняемый и настолько пассивен обвинитель. Выставлять напоказ одно и прятать другое, восклицать и умалчивать, прятаться за свидетелей и апеллировать к судейской мантии, вчинять иск человеку, а не общественной системе, иезуитствовать, вещать страстно, горько и грустно одновременно, вытаскивать соринку из своего глаза и не замечать острой щепки в чужих очах…

Ах, какой юрист мог бы получиться из Франца Кафки, не будь он писателем! Правда, для этого ему потребовался бы иной темперамент – экстраверта и любителя публичных аффектов. Жаль, что ему была почти чужда общественная энергетика. Именно – почти. Молодой юрист неоднократно присутствовал на дискуссиях и митингах социалистов и анархистов (естественно – молчаливым свидетелем), словно бы проходил курс обучения инакомыслия, в то время как у самого инакомыслия было – хоть отбавляй! В этой среде он даже получил кличку Klidas – Молчун. Думаю, что вначале его могли даже признать за шпика, да так оно и было в действительности – только он шпионил для литературы и ради литературы.

Франц Кафка собирает литературный материал и в страховом обществе, где он служил, и в газетных заметках, и в книгах, и в общественной жизни Праги, бурлящей в начале века. В постоянных командировках по службе ему приходится сталкиваться с человеческими бедами на производстве, расследуя и инспектируя страховые случаи. В своих отчетах он – по долгу службы – просто обязан обнародовать (на фирменных бланках) свои наблюдения за ходом событий на предприятиях подведомственного ему округа Богемии. Он трудился над точностью передачи на бумагу человеческих несчастий и трагедий. У каждого хирурга – «индивидуальное» кладбище, у каждого адвоката – череда проигранных дел, у Кафки перед глазами шесть дней в неделю в течение 13 лет – свидетельства человеческого неблагополучия и неблаговоления Судьбы.

Необходимо вспомнить о том, что после прихода со службы молодой чиновник непременно ложился отдыхать и начинал трудиться литературно лишь после десяти часов вечера до поздней ночи. Было бы слишком просто объяснить такой писательский режим дневной суматохой большого семейства в квартире. Думаю, впечатлительному служащему необходимо было психологически защититься от страшных «страховых» впечатлений, отгородиться от них временной стенкой сна (Кстати, весьма тревожного).

Но и это – лишь половина истины. Служебные впечатления мешали чиновнику по окончании работы сосредоточиться на том, что он исследовал постоянно, – на самом себе. Этот вполне локальный интерес практически лабораторен и всегда приносил осязаемые плоды лаже тогда, когда запись в дневнике была куцей, вроде Сегодня вечером я снова был полон боязливо сдерживаемых способностей. Коротенькое предложение, а какой простор для читательских и исследовательских предположений!

По всей видимости, самое знаменитое произведение Кафки – роман «Процесс» – требует профессионально-юридической реконструкции с тем, чтобы снять с него корпоративный глянец и непременную сажу, испачкавшую столь многие репутации. Я же коснусь двух микроскопических произведений Кафки НОВЫЙ АДВОКАТи ЗАЩИТНИКИ (пер. Н. Гальперина и И. Щербакова).

Из второго приведу несколько цитат, которые примыкают к теме этой главы весьма выразительно.

Было совершенно неясно, есть ли у меня защитники, я не мог узнать об этом ничего определенного, все лица были непроницаемы… Я не мог даже понять, действительно ли мы в здании суда. Многое говорило за, многое против... Эти коридоры, узкие, с полукруглыми сводами, с медленными поворотами, скупо отделенными высокими дверьми, казалось бы, созданы для полной тишины, это были коридоры музея или библиотеки. Но если это не здание суда, то почему я искал тут защитника? Да потому, что Я всюду искал защитника, он нужен всегда, он даже меньше нужен в суде, чем где-либо в другом месте… Вмешательство же человека в закон как таковой, в то, что составляет основу обвинения, защиты, приговора, есть кощунство. Совершенно иная ситуация с составом преступления, изложенном в обвинительном заключении, ибо обвинение основывается на сведениях, полученных где угодно, у врагов и друзей, у родственников и прочих людей, в семье и на службе, в городе и деревне, короче говоря, повсюду. Вот тут совершенно необходимо иметь защитника, много защитников, самых лучших защитников… Итак, внимание. Я ищу защитников, именно для этого я здесь. Но я никого не нашел… Вероятно, я ищу защитников не там, где надо…

Прерываю цитирование, хотя, возможно, и напрасно. Но любознательный читатель сам может открыть нужную страницу. Я же приведу еще два слова из текста – БОЛЬШАЯ ЯРМАРКА. Вот, оказывается, где нужно искать защитников.

Суд, защитники, музей, библиотека, ярмарка…

Все это – не просто звенья одной цепи, к которой прикован писатель, эти звенья идентичны, почти взаимозаменяемы. Обвиняемый Франц Кафка таков изначально, и его литературная защита явно паллиативна, но сам Чарльз Дарвин не придумал бы лучшей для нового ПРОИСХОЖДЕНИЯ ВИДА.

Сколько ИСПОВЕДЕЙ льет слезы на полках библиотек, скольких реабилитаций требуют они от читателей!? Они вожделеют лишь оправдательного заключения…

Наш герой – не исключение, он не пренебрегает чувствительными струнами читателей, но, честно говоря, напрасно принижает планку читательского доверия, к тому же сентиментальность его подозрительна, так как над каждой страницей развивается стяг ПРЕЗУМПЦИИ НЕВИНОВНОСТИ.

Да, честность писателя неоспорима. Но он при всем том пытается оспорить или даже опровергнуть честность своих оппонентов. Совместить это достаточно трудно, особенно если учесть невозможность математически адекватного сопоставления собственных и чужих недостатков и достоинств.

Франц Кафка признает невольность своей вины. Речь идет даже не о смягчающих обстоятельствах. ВИНА ИМЕЕТ БИБЛЕЙСКИЕ ИСТОКИ, и её можно замолить только литературно. Так, во всяком случае, говорится в конце НОВОГО АДВОКАТА:

Поэтому всего разумнее поступить, как Буцефал, – погрузиться в книги законов. Сам себе господин, свободный от шенкелей властительного всадника, он при тихом свете лампы, далеко от гула Александровых битв, читает и перелистывает страницы наших древних фолиантов.

САМ СЕБЕ ГОСПОДИН и КНИГИ ЗАКОНОВ – какое нравоучительство, так и не обращенное внутрь самого себя!

Назад | В начало | Читать дальше