Часть третья

18.

Забавно, не правда ли?
Можно без сцены и роли
Разыгрывать пьесу
И библию на антресоли
Забросить,
Чтоб было ея не повадно
Рапиру упрека вонзить.

Шоколадна
На вкус
Бескорыстная горечь грядущей разлуки,
И каждою строчкою ***** берет на поруки
Себя
Из зеркального чрева.

По улице шествуют бляди.
А эта – бывшая дева,
И если не помнить об этом,
Поэтом
Не стать,
Да и стоит ли знаться с поэтом,
В себе все предавшем сожжению?

Любая потеря прославлена сожалением,
И всякая малость
Для будущего бессмертна.

Когда бы Агасфер
Добрался бы до Праги,
До улицы Никласштрассе,
То ***** его проводил до больничной до кассы.
Страхобщество стало бы Ренессансом,
И смуглый Восток
Стал беседовать с Западом смуглым.

Иуда,
Кликуху занявший у Брода,
А тексты – у Макса,
Заждался свиданья,
И Пороховая башня
На Карловый мост
Зашагала неспешно.

Депеша из прошлого –
Это не просто депеша.
Она настигает лишь гения,
Только титана.
Запад и не догадывается:
За строчками *****
Просачивается прана.

Об этом не знает и *****.
Роман «Америка» -
Человечеству только на завтрак.

19.

Это – бегство.
Детское. Отроческое. Юношеское.
Шестнадцатилетнее.
На край света.
Но напрасно планета
В космосе кружится.

Нету
Сходен на берег Айленда.
Нет парохода.
Нету морской пены.
Но настырно
Опять охотно
Хохочут сирены,
Сладкозвучно
Добиваясь крещендо.

Всегда и только на Запад,
Голимый Запад.
Планета вращается
В сторону хэппи-энда,
К зародышу Времени –
Вековечному Завтра.

20. Отступление 1 о романе «Америка»

Оставь возмущение, Herrr читатель…
Свой дактиль
Критически не возвышай к небу:
Карл Россман, может быть, - твой alter ego.

Эго.
Как всегда, актуален вопрос об эгоизме,
Но Карл Россман –
Человек без свойств.
Сам автор –
Из древней Греции и древнего Рима –
Поднимает свой
Voice/

В защиту Карла Россмана,
В свою защиту.
Человеку без свойств
Положено быть убитым,
Устраненным,
Очищенным из памяти ластиком.
Пером,
А не заступом
Роют могилу герою,

А чтобы не огорчать читателя,
Выдумывается сказочка
Об Оклахомском Театре
О земном рае
В центре континента.

Не забудем:
Роман – лишь плацента,
Оболочка,
Кираса,
Балдахин Пьеро.

Мое перо
(Кое бастует уже десятые сутки)
Гонится за призраком Карла Россмана,
Который с читателем на вечных росстанях,
На арктическом поле
Бумажного листа,
И неспроста
Гегель и Кант берут его на поруки.

Так же суки
Вылизывают новорожденных щенков –
Бедную плоть
От бедной плоти.

Карл Россман, по правде сказать, -
Это ***** на вечном курорте.

Из загашника романа
Философского комментария не вытащить –
Всего лишь защита эгоизма,
Эгоизма защита.

21.

Ходить вокруг ***** на цырлах,
Боясь разбудить больного
Читателя.
Гоголь
Обхохотался бы,
Забыв
Про «Выбранные места из переписки с друзьями».

Камень
Краеугольный под творчеством нашего героя –
Гоголь и Гофман,
И опять же –
Гофман и Гоголь.

22.

Бьюсь об заклад:
Не удастся открыть этот ларчик
С беспризорной идеей
О жизни вокруг Пустоты.
Я иду по следам –
Перешедший рубеж Мальчик-с-пальчик
Великана,
Что строил мосты
На Восток –
Стрелка компаса зюйдами бредит,
И бредет караван кораблей по пустыне из волн.

Кто услышат последнее хрупкое хриплое
«Эврика!»,
Кто преследует мчащий по прериям вечный вагон
С Карлом Россманом,
Юным Агасфером,
Смелым скитальцем?
Даже Бруклинский мост
По ночам вспоминает о нем.

Трудно стонет перо
Под его указательным пальцем,
И никак не сдернет
Арлекинскую маску Пьеро,
Заливаясь слезами,
Скитаясь по весям и долам,
Где дома – из страниц,
А деревни – из крошечных книг.

***** вечно сдает
Человеческой жизни экзамен:
Горло пробует стон –
Не надеясь на эховый крик.

Пастораль – пасторалью,
Но время миазмами дышит,
И пространство течет,
Притворяясь, что Стикс пересох,
Безработный Харон
Видит дно пересохшего Стикса
И не знает, зачем
Ему ветхий, но верный челнок.

23.
Влтава – Стикс,
И Градчаны над Малою СтрАной –
Городок в табакерке
И Замок –
Меж землею и небом замок,
Карлов мост –
Направленье ключа.
Он – писатель,
Но в сущности – дервиш и амок,
Одержимости коего –
Не
Перекричать.

24.

Его огибает жизнь
Простых страстей и
Животного простодушия.
Его убивала жизнь,
Лишенная кислорода культуры,

Не оттянешь за уши
Человечество от макулатуры.

Грёзы.
Метания,
Скабрезные мысли,
Поломки судеб в процессе строительства
Великой Китайской Стены.

Литания
Лишнего длиннее парсека.
За нею Всевышнему
Не распознать человека
Со странной фамилией ГАЛКА.

Алчность
Его ненасытна
И литературоцентрична,
Но на свалке кича
Напрасно искать осколки старинных истин,

Шумерской клинописи
Подобны тексты нашего героя,
Пишущего по-немецки.

Берлинцы и венцы
Считают Прагу станцией пересадки,
Но когда рассеются две Мировые Войны,
В остатке
Окажется только один автор.
Еврейского толка

***** *****,
Сбежавший в литературную самоволку
Рыцарь из первого гренадерского,
Беглец из штрафной роты,
Пристально глядя в зеркало,
Становится Дон Кихотом.



25.

Доброе утро, читатель!
Ты находишься в процессе чтения "ПРОЦЕССА",
Или внутри процесса собственного,
Или рядом с чужим процессом.
Окна
Не занавесить,
Не укрыться от звуков уличного оркестра
И дистонии сердца.

А это значит:
Некто писал книгу,
Имея в виду и нас, читатель.
В пересохшем Стиксе стоит ли ловить рыбу,
Не обращая внимания
На Харона-наблюдателя…

Автор
Со смешным именем *****
Отчувствовал, отпечалился, отулыбался,
Не прибыл в Иерусалим
Через Триест и Яффу.
У него в легких – каверна карстова.
Туберкулез – это свирель или арфа

Аккомпанируют дыханию
И скрипу стального перышка.
Зернышка
Недостает воробью при снегопаде.
Но он оставляет следы на бумаге
Внутри
Электрического конуса.

Причем здесь женщина?
При всем при том
Некрасивая
Чуждая литературному пульсу.
Всего-навсего – берлинский окоем
И искусственное выкармливание
Любовного чувства.

А самое странное –
Роман "ПРОЦЕСС"
Выскальзывает из объятий
Здравого смысла и логики,
И секс
Путешествует по страницам
Хроническим алкоголиком.


26.

Йозеф К. – прокурист тридцати лет –
Вместо автора
Слоняется от женщины к женщине.
Автор держит на взводе
Чужой пистолет,
Притворяясь ангелом
(Ни больше ни меньше).

При всем при том
Речь идет исключительно о вине,
Пусть Йозеф К. козыряет
Невиновной невинностью.
А по мне,
Речь все же идет о Божественной милости,

Поскольку "невиновен что этот, что тот"
(Первородный грех
Ставить в вину стоит ли?).
У всех в памяти –
"Нет печальнее повести"…
И все-таки – не у всех…

Раздвоившись,
Автор делегирует Йозефу К.
Амплуа изгнанного из рая дама.
Пока
Он бьется в тисках полового срама.

Пока
Он, так сказать, У ВРАТ ЗАКОНА,
И строка
Выбивается из шаблона.

(По шаблону
Можно выстроить только гроб.
Настоящее, искусство бессмертны.
Сноб,
Как и *****, интроверте,

И потому не способен его понять
Мании претит чужая мания).
Только блядь
Способна породниться с другой
Блядью.

27.
Роман растянулся на пять лет.
Впрочем, и тот роман и этот.
Мало Фелиции – в почтовый мешок
Заталкивается Маргарет, Блох Грета.
Прага, Вена, Берлин –
Треугольник любовный
(Трои катета – без
Гипотенузы).
Со штыком-пером наперевес
Заключают
Больные союзы.

Всякая одинокая дверь
Скрывает судьбоносную трещину.
Женщина
Не терпит потерь,
Приобретенных
Другой женщиной.

28.

Когда любви – в обрез;
Вернее – нет совсем,
И рыбки золотой
На удочку не словишь,
Бог может подарить
Одну из главных тем,
Которая спокон
Веков клубится в слове.

Бог есть любовь.
Когда
Любовь не значит Бог
И можно для природных
Ков не суетиться,
Что значит для него
Постельная борьба,
Когда его перо
Подстегивает вицей.

Питательный субстрат
Природных встреч-разлук
Колышется в сосуде
Из воспоминаний,
И даже если низ
Натягивает лук,
То слово есть алмаз,
И требуется грани

Ему отшлифовать
И красоте придать
Единственную ценность:
Бесстрастье есть отказ,
Отказ от страсти – страсть -
Возможность без преда-
Тельств выйти к Совершенству.
На этом рубеже –
Космический пустырь,
И нет такой тропы
Во всей литературе.
Одним – простой сюжет:
Ленивая кадриль,
Другие – без остатка –
Богу присягнули,

Забыв, что Бога нет,
А если он и есть,
Доступно не всегда
Гам измеренье это.
Жизнь обрывает смерть,
Как празднество – беда,
И выпросить нельзя
Сочувствия у смерти.

У Врат её – Закон,
Она сама – Закон,
И всякий адвокат
В писатели стремится.
Наш ***** не таков:
Из двадцати веков
Со времени Христа
Не выкроить юриста.

29.
Как и из Фелиции Бауэр. Она –
Очередная жертва
На очередном заклании.
Ей суждена
Череда терзаний,

Толика надежды,
Пара помолвок и два разрыва,
Чтение писем
В угрюмом одиночестве.
Водке никогда не стать пивом,
И Фелиции в литературные дочки

Не попадет.
"Делячка"
Впряжена в любовь,
Как в железнодорожную платформу – пони.
"ПРОЦЕСС" – свидетельство сей агонии:
Её в "ПРОЦЕССЕ" не спрячешь,

Как хотелось бы автору –
Евгению без Петра Первого,
Лермонтову без Мартынова,
Бродскому без Рейна.
Елейна
Самокритика современников,
И верить ей –

Лобызать колени памятников,
Снимать с его головы голубей брачующихся.
Когда душа –
Бездыханная Арктика,
Можно бродить по пражским улицам
Привидением Йозефа К.

Его за рукав
Тащит судьба
В каменоломню,
Из которой гранит изъят для собора.

До упора
Доходит вторая глава,
Ставшая последней.

Письма на столике в передней
Лежат в похмельном стенанье,
И спальня
Не вписывается в будущее,
Как детство – в отрочество.

Одиночество вдвоем –
Это
Не одиночество,
А слаженная резьба
Болта и гайки,
Ведущая во врата
Не райские.

30.

Боденбах. Фелиция сетует:
"Как мы благоразумны",
А **** читает ей вслух У ВРАТ ЗАКОНА.
Любовь, которой не было, сожжена,
И пепел упрятан в урну.
Ворона
Погребальным карком провожает событие.
За окном – липы и счастливые пары.
Когда-нибудь не легко придется критикам
"Процесса".
Пеньюара
Фелиция не сняла –
Не те обстоятельства.

Пепел – та же зола,
В которой прячется
Зерно, пожелавшее прорасти
Абзацем,
Страницей,
Новеллой,
Книгой.
Вера, Надежда Любовь – три сестры,
Три ведьмы,
Три Парки,
Задушенные интригой

Нового романа,
Зачатого без посредства женщины,
Но вопреки её вожделенью
И страсти быта.
Для ***** её ноги не скрещены,
Но и намертво им забыты.

И если
Не отталкиваться от этого факта,
Фата-
Моргана
Романа
Не рассеется монгольской конницей,
Когда экипаж Фелиции
Скроется за околицей
Цюрау,

И драма
Уедет в Берлин,
Не покинув Прагу.

О, сколько золотых самородков
В окрестностях драги!
Сломанная,
В кровавой киновари ржавчины.
Она смотрит в день завтрашний
Экспонатом любовного Пантеона.

"ПРОЦЕСС" – роман
Без любовного романа.
Оду
Не воспринимает эпиграмма.

31. ……………



32.
Пыльные зеркала милосердны к возрасту.
Первая мировая
Напоминает стрельбы.
А они все живут
Письменно,
Но порознь.
И Влтава
Не устремляет течения к Эльбе.

Берлин беспокоен.
Прага настороже:
Стену расстояния
Пробивают железнодорожные рельсы.
Но роман уже
Срочно требует
Вмешательства Парацельса.

Когда чернила
Из артерий и вен
Пускаются в бегство
Сгустками крови,
Становится ясно –
Плен
Заканчивается
Безо всяких условий.

Становится ясно:
Выход один –
Выйти
За пятилетние скобки.
Вот так, еще не дожив до седин,
Смотрят на жизнь,
Как на древнюю обновку.

Пора афоризмов – пора зимы.
Деревья наги –
Хоть зови Модильяни.
Можно не страшиться ни сумы, ни тюрьмы,
Зато врачевать мудростью раны,

Афоризм за афоризмом
В голубых тетрадках,
Как в Ковчеге Ноевом,
Спасает **** *****.

Часть четвертая