Валерий Белоножко
Я много работаю, исследуя и анализируя тексты Франца Кафки. Мои работы постоянно пополняются и публикуются на этом сайте.
Новые темы
- Ab ovo. Франц Кафка с самого начала
- Между небом и землей. Авторское послесловие
- Между небом и землей (10) Ракета и ракета
- Между небом и землей (9) Число зверя
- Между небом и землей (8)
- Между небом и землей (7)
- Между небом и землей (6)
- Между небом и землей (5)
- Между небом и землей (4)
- Между небом и землей (3)
- Между небом и землей (2)
- Между небом и землей (1)
- Перевал Дятлова: Между небом и землей
- Перевал Дятлова. Продолжение 14
- Перевал Дятлова. Продолжение 13
- Перевал Дятлова. Продолжение 12
- Перевал Дятлова. Продолжение 11
- Перевал Дятлова. Продолжение 10
- Перевал Дятлова. Продолжение 9
- Перевал Дятлова. Продолжение 8
- Перевал Дятлова. Продолжение 7
- Перевал Дятлова. Продолжение 6
- Пленник «Замка» Франца Кафки
- Перевал Дятлова. Продолжение 5
- Перевал Дятлова. Продолжение 4
- Перевал Дятлова. Продолжение 3
- Перевал Дятлова. Продолжение 2
- Перевал Дятлова. Продолжение 1
- Перевал Дятлова.
Двадцать первый век - Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 19
- «Процесс» Дмитрия Быкова
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 18
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 17
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 16
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 15
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 14
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 13
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 12
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 11
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 10
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 9
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 8
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Часть третья
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 7
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 6
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Часть вторая
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 5
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 4
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 3
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 2
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Продолжение 1
- Печать На Тайне Мертвой Горы. Часть первая
- Влтава Франца Кафки
Реклама
Валерий Белоножко
БЕЗЫМЯННЫЙ * * * * *
(попытка поэмы о Франце Кафке)
Часть четвертая
32.
Пуповину романа
Нельзя перерезать:
Она —
Та стальная струна,
Что вибрировать будет до века.
Смерть на людях красна,
Но душа запредельем полна.
Не до смеха
Дебелой Европе с пустым католическим лоном.
По склону
Святого Лаврентия ***** бредет,
Ненароком вступая по-сталкерски в мертвую зону.
Страховое агентство
На улице Поржич.
Обход —
Бесконечный патруль
Простодушного чешского горя.
Вот бы крикнуть чиновнику властно и громко: «Апорт!»,
Но в империи распределяются роли
Только сверху,
И в каждой бумаге — сердечный толчок,
И у ***** сердечные скрепы кроваво ржавеют.
Боль программна,
И как тут не вспомнить насчет
Прометя?
Все уроки не впрок:
Гёльдерлин сумасшествием свят,
Клейст надгробьем укрыт,
Да и ***** всечасно рискует:
Распахнуть бы окошко и — бряк! —
О мостовую.
Быть поэтом — играть не по правилам.
Быть
Писателем — нищенствовать
За впечатленьем.
И гнездо им не свить.
Ну, а если и свить,
На коленях
Приходится милости ждать
От жены и детей,
От соседей, и света, и быта,
И похлёбку не сдобрить —
Венок с головы не содрать! —
Сухолистием лавра и мирта.
Каждодневная схима
И ежегодный урон
Чечевичной похлебки
И
Алкогольного времени.
Меж Берлином и Прагой
Грохочет почтовый вагон.
Древнее
Чувство сбоИт,
И зародышем мертвым любовь
Рукописное чрево мертвит,
Каменея под сердцем.
Крейцер
Отдать не захочешь за этот реликт.
33.
Все, что касается *****, -
Таинственный бред
Подозрений, догадок, смятения и недоверья.
Так диктуют деревья
Бесстраничными листьями
Мудрые милости Вед.
Горизонт.
И еще — горизонт.
И раскрытая книга —
Почти не раскрытая книга.
Жжет гортань
Бескислородный озон.
Коврига
Не может насытить никак —
Безбелковая пища
Т безуглеводная манна.
Так
Православный простак
Недоумевает
При чтении суры Корана.
Так
Виночерпий нам полнит бокал
Золотистою влагой,
Разбавленной пошлой водою.
Так
В анфиладах зеркал
Пребываем и мы
Нескончаемым строем.
Значит, и мы таковы —
Капустный кочан,
Луковица,
Матрёшка,
И, вместо того чтоб идти по грибы,
**** **** нас собирает в лукошко
Текстов,
Где мы прозябаем, не зная себя —
Не познавшие
Исповеди -
На Голгофе — гвоздя.
34.
Се — человек,
Соприкоснувшийся с бездной,
Познавший
Тень Пустоты.
На ты сам с собой он беседовал редко
Из-за того,
Что из древностной темноты
Пробирались к его изголовию предки
С советами
И беззаконными генов угроз —
Можно смириться и праздновать тризны народа.
Крепчает
Средневековый мороз,
И свобода
Ищет безверия в вере,
Богатство — в беде,
Литературы — в коротеньких сумерках притчи.
Карты сдавая,
Судьба потрафляет себе
По привычке.
С шулером жить —
Брать уроки невидимой лжи,
Видимой мудрости
И пустырного красноречья.
Классика
Предоставляет просторный ранжир,
И
Многострадальный канон повседневности — Вечность.
35.
Дружба — в бездружбье,
Любовь — в безлюбовье,
Тоска —
В мятой обложке бессонницы,
В письменной схиме.
Не отыскать
Беззаботности летней
Ни в слякоти зимней,
Ни в книгах,
Что пишут друзья
С глупой серьезностью
И казнокрадством от чистого сердца.
Нельзя
Стать экзекутором дружбы.
Романное средство
Многое может позволить,
Когда маскарад
С первой страницы кружит под читательской лампой.
Если Орест — не оркестр,
А Пилад — не Пилат,
СтОит ли ***** рядится в мундир эмигранта
Рильке вослед?
***** давно — за границею
Крохотных бед
Службы и дружбы,
Любви и любовных утех
Если не этих — с Фелицией,
То и не тех —
С Гретой,
Настырной подругой и венкой несчастной.
Впрочем, причастна
Грета к роману,
Страницу себе отхватив
Беспоцелуйно
(Хотя вспоминает иное).
Женщина
На ипподромной дистанции не сбоИт.
Даже любовная паранойя
Ей позволяет природный и точный реликт —
Гены себе выбирают сердечную манну.
В этом романе задумчивый автор стоит,
Женский роман
Запеленав в эпиграмму.
36.
Перелюбить, отлюбить, залюбить,
Запантетовать
Средство от страсти —
Роман без любви и отрады.
Га дневниковых страницах не стоит мечтать,
Как пред церковной оградой,
Об отпущенье грехов, индульгенции, милости Божьей.
Правда — не Истина,
Правде ни кожи, ни рожи
Не занимать.
Она, словно блядь,
Шествует по предвечерью подмостками улиц.
Истина где-то в тени,
Где античны огни,
Высокоросло сутулится
Рядом с прохожим,
И тень ретроградка
Ежевечернее
Проскальзывает в тетрадку —
Строки стыдятся себя.
Но осязать
Это можно с прицелом на собственный абрис.
Знаешь, читатель,
Какая печальная зависть
Шествует книгами через столетье к тебе?
О себе
Не говорю — здесь растерянность чешет в затылке,
И критик с ухмылкой
Путает компас на правой и левой резьбе.
Наш разговор беспредметен,
Если забыть,
Что треугольник любовный
Затеян тобою, и мною, и *******.
Всякое время — из времени Оно. Кавка-
За
Нам не узнать из седой и заснеженной тундры.
Кстати, меня осенило: Иуды —
Мы
Без Гефсиманского сада.
Пишем, читаем, зачеркиваем.
«Града
Господнего» не написать —
Августин не позволит.
С любовью
Шутки чреваты,
Особенно если Господь принимает участье
В этом несчастье.
37.
Мы не жили в семнадцатом
В Праге, Цюрау, Москве.
Не глотали военные крохи,
«Испанки» не знали.
Мир, как это обычно бывает,
Заканчивался войной,
А война — революцией.
Так из проталин
Половодье возникнет,
Чтоб к чертовой матери
Унести в ледяном саркофаге на чертовом катере.
Наш герой понимал,
Что его революция — в текстах.
По соседству
С афоризмами жил
И выстраивал миропорядок предвечный,
Понимая, что мир — это та же война,
Только в шкуре овечьей.
38.
Он и сам на войне этой пролил достаточно крови.
И не внове
Афоризмом итожить итог,
Говорить с беспредельем,
Ожидая, когда этот слабый росток
Унаследует землю
Обетованную —
Без
Пустякового быта.
«Рио-Рита»
Альбнони теснит,
И у Моцарта шансы — на грани
Посещать дом свиданий,
И звучать в телефоне мобильном тоскливым сигналом:
«Пир во время чумы»
Провоцирует вакханалии
Литподелок
По образу и подобью.
Только ***** надгробье
Все накроет,
Как атомный взрыв — медным тазом.
Бездуховность заразна,
И «Поп-Арт» «голоданием» занят.
Экзамен
По ***** -
Не то приворотное зелье
Для безделья,
Которое ОБЛО И ЛАЙЯ.
Майя
Мира суетного
Нам не раздвинет кулисы,
За которыми празднуют близкие праздники крысы.
(Продолжение следует)
Часть пятая
32.
Пуповину романа
Нельзя перерезать:
Она —
Та стальная струна,
Что вибрировать будет до века.
Смерть на людях красна,
Но душа запредельем полна.
Не до смеха
Дебелой Европе с пустым католическим лоном.
По склону
Святого Лаврентия ***** бредет,
Ненароком вступая по-сталкерски в мертвую зону.
Страховое агентство
На улице Поржич.
Обход —
Бесконечный патруль
Простодушного чешского горя.
Вот бы крикнуть чиновнику властно и громко: «Апорт!»,
Но в империи распределяются роли
Только сверху,
И в каждой бумаге — сердечный толчок,
И у ***** сердечные скрепы кроваво ржавеют.
Боль программна,
И как тут не вспомнить насчет
Прометя?
Все уроки не впрок:
Гёльдерлин сумасшествием свят,
Клейст надгробьем укрыт,
Да и ***** всечасно рискует:
Распахнуть бы окошко и — бряк! —
О мостовую.
Быть поэтом — играть не по правилам.
Быть
Писателем — нищенствовать
За впечатленьем.
И гнездо им не свить.
Ну, а если и свить,
На коленях
Приходится милости ждать
От жены и детей,
От соседей, и света, и быта,
И похлёбку не сдобрить —
Венок с головы не содрать! —
Сухолистием лавра и мирта.
Каждодневная схима
И ежегодный урон
Чечевичной похлебки
И
Алкогольного времени.
Меж Берлином и Прагой
Грохочет почтовый вагон.
Древнее
Чувство сбоИт,
И зародышем мертвым любовь
Рукописное чрево мертвит,
Каменея под сердцем.
Крейцер
Отдать не захочешь за этот реликт.
33.
Все, что касается *****, -
Таинственный бред
Подозрений, догадок, смятения и недоверья.
Так диктуют деревья
Бесстраничными листьями
Мудрые милости Вед.
Горизонт.
И еще — горизонт.
И раскрытая книга —
Почти не раскрытая книга.
Жжет гортань
Бескислородный озон.
Коврига
Не может насытить никак —
Безбелковая пища
Т безуглеводная манна.
Так
Православный простак
Недоумевает
При чтении суры Корана.
Так
Виночерпий нам полнит бокал
Золотистою влагой,
Разбавленной пошлой водою.
Так
В анфиладах зеркал
Пребываем и мы
Нескончаемым строем.
Значит, и мы таковы —
Капустный кочан,
Луковица,
Матрёшка,
И, вместо того чтоб идти по грибы,
**** **** нас собирает в лукошко
Текстов,
Где мы прозябаем, не зная себя —
Не познавшие
Исповеди -
На Голгофе — гвоздя.
34.
Се — человек,
Соприкоснувшийся с бездной,
Познавший
Тень Пустоты.
На ты сам с собой он беседовал редко
Из-за того,
Что из древностной темноты
Пробирались к его изголовию предки
С советами
И беззаконными генов угроз —
Можно смириться и праздновать тризны народа.
Крепчает
Средневековый мороз,
И свобода
Ищет безверия в вере,
Богатство — в беде,
Литературы — в коротеньких сумерках притчи.
Карты сдавая,
Судьба потрафляет себе
По привычке.
С шулером жить —
Брать уроки невидимой лжи,
Видимой мудрости
И пустырного красноречья.
Классика
Предоставляет просторный ранжир,
И
Многострадальный канон повседневности — Вечность.
35.
Дружба — в бездружбье,
Любовь — в безлюбовье,
Тоска —
В мятой обложке бессонницы,
В письменной схиме.
Не отыскать
Беззаботности летней
Ни в слякоти зимней,
Ни в книгах,
Что пишут друзья
С глупой серьезностью
И казнокрадством от чистого сердца.
Нельзя
Стать экзекутором дружбы.
Романное средство
Многое может позволить,
Когда маскарад
С первой страницы кружит под читательской лампой.
Если Орест — не оркестр,
А Пилад — не Пилат,
СтОит ли ***** рядится в мундир эмигранта
Рильке вослед?
***** давно — за границею
Крохотных бед
Службы и дружбы,
Любви и любовных утех
Если не этих — с Фелицией,
То и не тех —
С Гретой,
Настырной подругой и венкой несчастной.
Впрочем, причастна
Грета к роману,
Страницу себе отхватив
Беспоцелуйно
(Хотя вспоминает иное).
Женщина
На ипподромной дистанции не сбоИт.
Даже любовная паранойя
Ей позволяет природный и точный реликт —
Гены себе выбирают сердечную манну.
В этом романе задумчивый автор стоит,
Женский роман
Запеленав в эпиграмму.
36.
Перелюбить, отлюбить, залюбить,
Запантетовать
Средство от страсти —
Роман без любви и отрады.
Га дневниковых страницах не стоит мечтать,
Как пред церковной оградой,
Об отпущенье грехов, индульгенции, милости Божьей.
Правда — не Истина,
Правде ни кожи, ни рожи
Не занимать.
Она, словно блядь,
Шествует по предвечерью подмостками улиц.
Истина где-то в тени,
Где античны огни,
Высокоросло сутулится
Рядом с прохожим,
И тень ретроградка
Ежевечернее
Проскальзывает в тетрадку —
Строки стыдятся себя.
Но осязать
Это можно с прицелом на собственный абрис.
Знаешь, читатель,
Какая печальная зависть
Шествует книгами через столетье к тебе?
О себе
Не говорю — здесь растерянность чешет в затылке,
И критик с ухмылкой
Путает компас на правой и левой резьбе.
Наш разговор беспредметен,
Если забыть,
Что треугольник любовный
Затеян тобою, и мною, и *******.
Всякое время — из времени Оно. Кавка-
За
Нам не узнать из седой и заснеженной тундры.
Кстати, меня осенило: Иуды —
Мы
Без Гефсиманского сада.
Пишем, читаем, зачеркиваем.
«Града
Господнего» не написать —
Августин не позволит.
С любовью
Шутки чреваты,
Особенно если Господь принимает участье
В этом несчастье.
37.
Мы не жили в семнадцатом
В Праге, Цюрау, Москве.
Не глотали военные крохи,
«Испанки» не знали.
Мир, как это обычно бывает,
Заканчивался войной,
А война — революцией.
Так из проталин
Половодье возникнет,
Чтоб к чертовой матери
Унести в ледяном саркофаге на чертовом катере.
Наш герой понимал,
Что его революция — в текстах.
По соседству
С афоризмами жил
И выстраивал миропорядок предвечный,
Понимая, что мир — это та же война,
Только в шкуре овечьей.
38.
Он и сам на войне этой пролил достаточно крови.
И не внове
Афоризмом итожить итог,
Говорить с беспредельем,
Ожидая, когда этот слабый росток
Унаследует землю
Обетованную —
Без
Пустякового быта.
«Рио-Рита»
Альбнони теснит,
И у Моцарта шансы — на грани
Посещать дом свиданий,
И звучать в телефоне мобильном тоскливым сигналом:
«Пир во время чумы»
Провоцирует вакханалии
Литподелок
По образу и подобью.
Только ***** надгробье
Все накроет,
Как атомный взрыв — медным тазом.
Бездуховность заразна,
И «Поп-Арт» «голоданием» занят.
Экзамен
По ***** -
Не то приворотное зелье
Для безделья,
Которое ОБЛО И ЛАЙЯ.
Майя
Мира суетного
Нам не раздвинет кулисы,
За которыми празднуют близкие праздники крысы.
(Продолжение следует)
Часть пятая