Письма Франца Кафки Оскару Поллаку

Максу Броду      (1903) или (1904)

1904
Милый Макс,

Особенно из-за того, что вчера я не был на лекции, написать Тебе мне кажется необходимым, чтобы разъяснить Тебе, отчего я не пошел с вами вечером на бал-маскарад, хотя, кажется. И обещал это.

Прости мне это, я хотел доставить удовольствие себе и Тебе и Пржибраму1, соединив вас на один вечер, так как считал, что должна составиться хорошая компания, когда Ты, под влиянием минуты, сделаешь замечательно острые замечания – так Ты поступал многажды -, он, напротив, пользуясь своими разумными представлениями, которые имеет по поводу почти всего, за исключением искусства, соответственно проявит себя.

Но когда я думал так, я забыл про Твою компанию, маленькую компанию, в которой Ты бываешь. Если глядеть со стороны, она не покажет Тебя в выгодном свете. Потому что частично она от Тебя зависит, частично – самостоятельна. В той мере, насколько она зависит, она окружает Тебя словно чуткая горная местность с готовым эхо. Эхо ошеломляет слушателя. Пока он собирается заняться объектом перед своими глазами, спина его подвергается ударам. Так что способность наслаждения тем и другим улетучивается, особенно если он не настолько проворен.

Но насколько они самостоятельны, они навредят Тебе еще больше, так как они перетолковывают Тебя, благодаря им Ты оказываешься в ненадлежащем положении, Ты сам себя опровергаешь перед слушателями, чему благоприятствует сам момент, коли друзья поусердствовали. Дружественная масса помогает лишь при революциях, когда все действуют просто и одновременно, но если речь идет о маленьком заговоре при рассеянном свете за столом, они его сорвут. Дело вот в чем. Ты хочешь показать свою декорацию «Утренний ландшафт» и представляешь его в качестве театрального задника, но Твои друзья полагают, что в данный час более подходит «Волчье ущелье», и они ставят его сбоку от Тебя в качестве боковой кулисы Твое же «Волчье ущелье». Правда, и то и другое нарисованы Тобой, и каждый зритель способен понять это, но что за поразительные тени на подобии утреннего ландшафта и что за отвратительные птицы над ним. Я полагаю, так оно и есть. Случается это редко, но порой – все-таки (пока я этого не совсем понимаю), Ты говоришь: «У Флобера здесь – сплошь наития по поводу фактов, никакого сюсюканья». В каком бы ужасном виде я Тебя представил, коли при случае ответствовал таким образом: Ты говоришь: «Как прекрасен Вертер». Я говорю: «Но, по правде говоря, в нем сюсюканья предостаточно». Это смешное и неприятное замечание, но я Твой друг, когда я говорю это, я не желаю тебе ничего дурного, я хочу лишь выказать слушателю Твое законченное суждение по поводу таких вещей. Потому что это может служить признаком дружбы, коли суждение друга уже не обсуждают. А слушатель тем временем становится грустным и усталым.

Я написал это, так как мне было бы печальнее, если бы Ты не простил меня за то, что я не провел с Тобой вечер, чем если бы ты не простил мне это письмо. – Сердечно приветствую Тебя.

Твой Франц К.

Пока не откладывай этого письма, я прочитал его еще раз и вижу, что оно расплывчато. Я собрался написать: Что для Тебя является неслыханным счастьем, а именно позволить себе расслабиться в минуту усталости и допустить при этом, чтобы при помощи единомышленника, не сделав ни единого шага, оказаться ведомым туда, куда устремлялся, именно это показывает Тебя при возможности представления – вот что я имел в виду в случае с П. – Не так, как мне хотелось бы. – Вот теперь достаточно.

Назад В начало | Читать дальше