№31                                                    (3 или 4 апреля 1914)

 

(Верхняя половина страницы отсутствует)

 может быть,  все-таки отправлена почтой из Мюнхена, (невозможно, чтобы он поехал в Прагу?) И беспокойство в бюро по справедливости непонятно. Ваша работа в Будапеште все же не касалась сбыта; опять-таки прежде это было задание посылки с представительскими целями. Люди столь неразумно упорствующие и обозленные? И они не (…) принудить  Вас к  чрезмерному напряжению, даже напротив (…) и неотложные дела, потому что – завтра я, по-видимому, еду в Берлин, дождусь только завтра после обеда телеграммы. Впрочем, Вы несправедливы ко мне, фройляйн Грета, по крайней мере, в этом пункте Вы ко мне несправедливы, коли называете предложенный тогда срок "непостижимым". Я, правда, не знаю точно, в чем Вы усматриваете мою неправоту, в том, что я вообще устанавливаю сроки, или в том, что я имею право устанавливать срок. Если Вы имеете в виду последнее, то возможно, но не слишком. Потому что я имел в виду предыдущее. Но ведь Вам не известно, что это было за письмо, на которое я ответил тем устанавливающим срок письмом (впрочем, без малейших о том размышлений в силу последней необходимости длинное, написанное на 12 страницах письмо)[1]. Основной смысл и основной тон того письма Ф. был: "Ты сказал, что любовь, которую я питаю к тебе, для тебя достаточна, следовательно, хороша". Мне жаль, коли Вы сочли меня неправым, и, конечно, эта печаль ни в малейшей степени не уравновешена тем, что Вы по большей части думаете обо мне даже слишком хорошо.

 

Нет, о Гмюнде я не позабыл и даже о Вене – нет. У меня есть что рассказать и также – многое, о чем спросить. В Берлине теперь ни к чему хорошему не приведет, потому что это вообще конец, и, пожалуй, я на Пасху поеду в Вену. Или напротив – каково было бы, если бы на Пасху Вы поехали в Берлин и в Праге я вошел бы в Ваше купе?

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

Собственно говоря (я хочу лучше понять Ваше обо мне суждение) получили ли Вы письмо в Будапеште и 3 – в Вене?

 

 

 

№32                                                                                       5.4.14

Дорогая фройляйн Грета,  - в спешке и полутьме – вчера Ф. и я условились по телефону, что я (так как сегодня мне пришлось бы уже в половине пятого уезжать из Берлина и много и отвратительно, по крайнем мере, для моих совершенно истощенных в бюро сил, много в бюро работы) для начала я еду в Берлин на Пасху. Это взаимное телефонное соглашение было явным благом, как мне кажется и насколько я способен судить об этой новой своей выдумке, которой я почти не знаю как поддался. На этой неделе Ф. вызывала меня уже 3 или 4 раза, телефон на 3 этаже, я на 4,  призвать к телефону, так как я не за своим письменным столом, а по необходимости или только чтобы уклониться от работы, стою около одного из моих 30 референтов или сижу за одной из двух моих пишущих машинок, выкраиваю хотя бы минутку, потом бегу вниз на второй этаж, усаживаюсь, задыхаясь, перед аппаратом, который – без кабинке – находится в приемной, где всегда присутствует множество слоняющихся, внимательно прислушивающихся, слишком хорошо настроенных или слишком разговорчивых людей, которые, если они стоят за спиной, правда, способны нарушить тишину шагами, из-за которых, однако, чтобы приблизиться к аппарату, преодолеваешь некоторое расстояние; в связи с полной неподготовленностью я уже не могу сказать, как при обычных телефонных переговорах и из-за непосредственного обдумывания этой неспособности также едва ли что способен понять (в состоянии обычного разговора не на много иначе), итак,  при международных разговорах я почти ничего не понимаю и, в любом случае, совсем ничего не высказываю, следовательно. Из-за этого совсем ни на что не могу отозваться. Правда, около недели назад я тоже вызывал Ф., говорил, как мне кажется, робким голосом, которого я стыдился перед присутствующими в приемной, но Ф. написала мне, что мой голос звучал "страшно сердито", возможно, потому, что в этот момент позади меня стоял  искрящийся весельем директор и тем самым вынуждал меня предопределенно осторожничать, мне пришлось, закрыв глаза, приложить губы к телефонной трубке (на что они, без сомнения, имели право).

 

Бог знает, отчего стенание из-за этого мелкого огорчения столь усиливается. Дорогая фройляйн Грета,  итак. Я еду в Берлин, а Вы нет и мы, таким образом, снова не увидимся. Что гораздо хуже. Еще вчера я определенно думал о том (даже во время телефонирования я думал об этом вместо собственно разговора), чтобы Вы поехали в Берлин, поскольку Вы слишком долго не были дома. Не обнаруживается ли деловая потребность в  этом?  Впрочем, я ломаю себе голову, что это могут быть у Вас за упомянутые "торговые дела".  И три важных письма в день слишком много (тем самым не воспользовавшись поездкой?), также  будь у Вас в этом необходимость, срывайтесь. Для этого достаточно поездки в венский лес?

 

Вы совершенно правы в том, что сказали обо мне и Ф. я совершенно не представляю, каким образом в последнее время я  смог  подвигнуть себя на низость по отношению к Вам, не имеющей контакта с Ф., требуя в некотором роде суждения, так как я, если не принимать во внимание физическую невозможность все рассказать, хочу я того или нет, извращаю и умалчиваю. Разумеется, Ф., поскольку Вы не хотите, не узнает ни словечка о Вас,  впрочем,  поскольку это касается отдельного случая, мне известном  лишь в общем и целом.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

 

 №33                                                                                           7.4.09

 

Дорогая фройляйн Грета,  итак, дела опять получше? И Вы, в самом деле, думаете о том, что посмотрели комнату Грильпарцера для себя и за меня? "Бедного музыканта" я посылаю в качестве проводника по этой комнате.

 

Если Вы спите слишком долго, то это опять-таки – признак здоровья. Я не могу спать долго, но никакой пользы от этого нет, потому что, тем не менее, в воскресенье в 12 часов я еще не при деле. Частично – по лености, частично – из нерешительности, частично – в воспоминаниях о прежних временах (не слишком-то замечательных), когда я до 12 часов и дольше могу спать до скончания веков, часами я лежу и едва шевелюсь. По всей видимости, будь я венцем, и для меня не было бы невозможным как-нибудь не посетить комнату Грильпарцера. Имеется ли у Вас  для моей берлинской поездки (все-таки Вы получили мое вчерашнее письмо?) на случай. Если Вы все же еще не пожелаете в последнюю минуту поехать вместе, какое-нибудь поручение, которое я, что бы там ни было, постараюсь исполнить с величайшей радостью и с самой большим своим умением (все еще не слишком-то большим), может быть,  посетить Ваших родителей, Вашего брата или кого-нибудь еще? передать привет или пожелание? Но не обязательно это,  а все, все.

С сердечным приветом Ваш Франц К.

 

Когда Вы переезжаете?

 

№34                                                                                            8.4.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  Ваше письмо от понедельника и вчерашнюю посылку я получил сегодня утром одновременно, – но это предложение из Берлина, это ведь удача, никак не меньше! Вы, безусловно, должны быть в Берлине. Будь у меня власть, то пришлось бы бумаге просто и звучно повторить эти слова: "Вам нужно в Берлин!", чтобы они отозвались эхом в Вашем бюро и услышал шеф в соседней комнате. И то, что Вы всегда можете перевестись в Берлин, и то, о чем я не знаю, как даже могут развиваться отношения в Вашем семействе (станут, пожалуй, лучше, чем прежде). В любом случае Вы выигрываете от принятия должности. Берлин – на много лучший город, чем Вена, эта огромная чахнущая деревня; Вы обретете, поскольку даже для Вас самих оно подходит) лучшее положение при Вашей должности; Вы вернетесь в известной мере (такую редкую возможность никогда не следует выпускать из рук) как тот, кто имеет право; в Берлине, во всяком случае. Вы заимеете гораздо лучшую и более приятную работу (ведь разлука может оторвать Вас от Вашего нынешнего шефа всего лишь при Вашем потаенном вздохе); можно больше ездить, что опять-таки доставит Вам радость; а выпадет ежели случай, что Вы опять пожелаете уйти. Можно завязать гораздо лучшие связи, чем в Вене; точно так же, как Вы из Берлина поехали в Вену, позднее Вы можете уехать на лучшее место; а из Вены – трудно, как Вы сами понимаете; мелочность и непонятливость Вашего шефа в Вене Вас поражают, значит, в Берлине этого не будет, по крайней мере, в такой степени;  может быть,  Вам станут () там даже больше платить, теперь Вы все-таки можете хотя бы поставить условия; но в любом случае, Вы станете жить у Ваших родителей и сможете, коли Вам уже приходится помогать, делать это проще, щедрее и опять-таки легче, легче из всех имеющихся способов. Соглашайтесь! Соглашайтесь в любом случае! Напишите мне, что Вы решились, и я с радостью Вас по телефону у аппарата Вашего подслушивающего шефа.

 

А когда Вы согласитесь, тогда, наверное, тем самым будет дана возможность поехать на Пасху в Берлин. С одной стороны выпадет помеха, заключающаяся для Вас в ранее подразумевающейся попытке Ваших родителей содержать Вас, с другой стороны, наверное, было бы для Вас хорошо уже сейчас это предварительно обговорить на Вашей фирме. Ну, что произойдет. Вы знаете лучше меня, коли Вы хотя бы на мгновение прислушаетесь к могущественной интуиции, тогда не продолжится уединенность в Вене, не продолжится Ваше непосредственное содержание самой себя; другое отношение к предложению все можно погубить.. этого не должно случиться. Соглашайтесь, фройляйн Грета, соглашайтесь

 

Вашему доброму пожеланию моей поездке и не только поездке я доверяю. Эта уверенность уже настолько мной усвоена, что я уже не могу отрешиться от того, чтобы быть ей обязанным; это – не мало.

 

Пакет вручу Ф., так как Вы это пожелали. На случай, если Вы не поедете, я ожидаю Вашего дополнительного указания.

С сердечным приветом Ваш Франц К.

 

 

№35                                                                                     10.4.09

 

Дорогая фройляйн Грета,  что Ф. Вам не написала, на тот случай, если у неё не было очень важных к тому оснований, - я почти хочу сообщить непосредственно, что это неписание Ф. в столь важном деле сбило меня с толку, но теперь я все-таки лучше скажу, что мне это откровенно не понятно. Но мне доставило бы радость, если бы завтра, по возможности, я получил бы от Вас несколько строк, из которых узнал, что Ф. Вам все же написала.

 

Итак, задания  я не получил, и о Ваших родителях через меня Вы услышать не пожелали. Погружение в себя  (даже погружение в апреле и на время Пасхи!)  не помешало бы мне сходить туда и никогда не помешало бы мне получить для Вас приветствие. Правда, для того, чтобы иметь перед Берлином какое-нибудь оправдание, мне пришлось бы сказать неправду, будто скоро я Вас увижу и даже так скоро, как это, пожалуй, не осуществимо.

 

А если я также уверил Вас в том, что не обязан побывать у Ваших родителей, то Вы должны – и Вы. Оказывается, к счастью були не далеки от этого, - должны дать мне уверение в том, что Вы должны покинуть Вену. И это только для того, чтобы потрафить моему эготизму, который хочет заставить сбить с толку мою ненависть к Вене не из-за того, что там Вы находитесь.

Сердечно приветствую Доброго отдыха на природе!

Ваш Франц К.

 

№36                                                                                          14.4.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  держи я вместо телеграммы Вашу руку, было бы замечательнее.

 

В берлине мне было ни плохо, ни хорошо, а, в любом случае так, как было необходимо мне согласно непосредственному ощущению. Большего человеку вообще желать нельзя, и я ничего не знал о том, что я когда-либо совершал с подобной определенностью. А именно, я говорю всего лишь о неизбежности, которая оборима для меня, а неизбежность Ф. – нет.

 

Сегодня, фройляйн Грета, я Вам больше не напишу, потому что очень устал, в Берлине почти совсем не спал, в бюро сегодня работал только  из последних сил, не забывайте, что предстоит сейчас проработать еще несколько часов – но существует нечто такое, о чем я не могу в подробностях скоро описать. И это вот что: моя помолвка или мой брак не изменит  ни в малейшей степени наших отношений, в которых, по крайней мере, для меня заключены замечательные и абсолютно необходимые возможности. Так оно есть и так останется? И еще раз на случай, ежели об этом уже не удастся сказать: Все это не зависит от того, чем я и чем (насколько я это вправе сказать в качестве жениха)  Ф. обязана вам в наших совместных обстоятельствах.

 

Ф. рассказала о срочном письме, в котором Вы написали, что хотите на 2.3 месяца поехать в Будапешт. Верно ли я понял? Каким образом согласовать э

То с тем, что Вы собирались в берлин?

 

Осуществимо ли, чтобы Вы действительно (может быть,  по делу) приедете в Прагу, когда в конце апреля или в начале мая Ф. окажется здесь. Разумеется, после того, как Вы обустроитесь. В сущности, я хотел помешать Ф. написать Вам об этом, так как это оказалось  написанным чересчур откровенно, поскольку возможность приехать сюда для Вас наполовину облегчилась, что, к сожалению, едва ли может случиться. Но, может быть,  общее освидетельствование Гмюнда? Все-таки напишите Ф. об этом.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

№37                                                                                         15.4.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  у меня совершенно очевидная и явственная устремленность к Вам. Когда сегодня по пути в бюро я мимоходом в первый раз увидел рекламу выставки конторского оборудования (20.29 июня),  мне стало очень весело. Так Вы приедете? На одну неделю? Прекрасно, прекрасно, прекрасно! И Вы собираетесь приехать раньше 2,3 мая, хотите совершить большую поездку? Разумеется, Ф. устроит так, чтобы ей тоже быть здесь; я напишу ей об этом завтра, Вы ей, наверное, тоже написали.  А, может быть, Вы настроены все-таки так же, как мои помыслы, - чтобы мы все 3 съехались в Гмюнде. Я только не знаю, имеют ли право обрученные; необрученным гораздо лучше, у них все права и никаких обязанностей.

 

Что за новость в Вашем письме? Вы зачеркиваете одно предложение вплоть до неразборчивости и  разбиваете абзац, хотя речь в нем идет о Вас? Стремитесь все же к обязательности, каким было мое вчерашнее письмо. Вы не имеете права отказываться от меня, это совсем никуда не годится, и я не позволю, чтобы это пришло мне в голову. Для этого не существует даже никакой причины. И я хочу знать, что с Вами произошло, и чем был вызван порыв, и что за предложение Вы зачеркнули.

 

После Вашей последней почтовой карточки опять показалось, будто Вы  хотите отмежеваться от Берлина. Не стоит сидеть на руинах и вкушать, это возможно и на озере Собачья лужа  и даже лучше, ведь оно дальше от Вены. Вы не желаете об этом и думать? Я не знаю, что означает "безоговорочная выдача", об этом у меня не было преднамеренного разговора с Ф.; она мне говорила только снова и снова, как Вы желаете быть там с матерью. И ведь Ф. еще так надолго остается в берлине. Вплоть до сентября, раньше она выходит замуж не хочет. А ведь это еще почти полгода.

 

Сейчас мне пришло в голову, что раньше я постоянно говорил о некоем намерении, которое придавало мне силы сопротивления, не изменяя ему.  Мое намерение заключается в том, что в случае, если я не женюсь на Ф., я откажусь от  своего места здесь или, если это окажется невозможным, возьму длительный отпуск без содержания и поеду в Берлин (не ради Ф. , а ради Берлина и его бОльших возможностей) и стану журналистом или кем-то вроде этого. Что к этому вы имеете теперь добавить, фройляйн Грета?

 

"Бедный музыкант" великолепен, не правда ли? Мне помнится, как однажды самая младшая моя сестра читала его вслух;   так был этим переполнен, что для меня не существовало ошибок в произношении, передышках, звуках, соучастия, понимания местоположения, нечеловеческое вырывалось наружу из меня как само собой разумеющееся, я был счастлив сверх всяких слов. Которые я высказал. Это больше не повторится. Я уже никогда не отважусь перечитать это.

 

Вам было грустно в траве наверху развалин? Правда, мне ничего не кажется. Мне всегда было грустно на природе. Что за силы соучаствуют в этом, когда горизонт поддается брошенному на него взгляду. По сравнению с берлинскими улицами это передается мне во мгновение ока. И опять-таки на улице Вы становитесь спокойной и умиротворенной.

Сердечно, сердечно приветствую Ваш Франц К.