№23                                                                                               16.3.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  если Вы хотите знать, что последнее письмо потеряно, из-за того, что там значилось, будто Вы не можете мне писать из-за того, что слишком печальны, то можно эту часть письма считать потерянной, а иначе его лучше не выказывать. Письмо, по меньшей мере, должно точно так же редко оказываться потерянным в душе, как это случается на почте.

                                              

                                               _______________________

 

Моё "надо надеяться", дорогая фройляйн Грета,  Вы поняли ложно, это относится к неизбежности окончательного вывода, а не к его характеру. Правда, надежда на это предварительна относительно осуществления, первое письмо не готово ответить, второе завтра отвечать не станет и так дальше и пойдет, но на долгое время не осуществимо. По отношению к прочему сейчас я, правда, расположен меньше, чем раньше, но, тем не менее, нет ничего такого, о чем сейчас мы говорить не желаем.

 

Мое впечатление от брата и от того, на что Вы намекнули,  достаточно похоже на Ваше, и Ф. так его любит, гордится им, я полагаю, по меньшей мере, так оно и было, Вы должны знать об этом более подробно – что за несчастье быть все время преследуемым любовью такого человека

 

Вот что пришло мне в голову в течение последних дней, Ф. не должна (или она думает нечто вроде того, что обязана это) сейчас, после того как брат совершенно вышел из игры,  содержать  своих родителей или, по меньшей мере, существенно поддерживать? Вы ничего не знаете об этом? Отец стар, работать долго уже не может,  может быть,  сейчас он вообще из-за сына вынужден взять на себя кое-какие обязательства – Вы не считаете, что этим возможно объяснить (не единственным, далеко не единственным!) существенную сдержанность Ф.? Существуй препятствие, преодолимости его  я не предвидел заранее, но коли о нем еще так долго умалчивалось, оно совершенно непреодолимо.

 

Сегодня заканчиваю, слишком поздно, и я хочу еще опустить письмо, чтобы вы не ошиблись и не приберегли для меня ощущение оскорбленного пропажей письма счастья.

 

Сердечно приветствую ваш Франц К.

 

№24                                                                                    18.3.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  только не возмездие, только не это! Пишу я уже в бюро. Что охотнее я писал Вам у домашнего очага, существовали различные причины, среди прочих та, что на первое письмо из бюро я не получил ответа, из чего сделал заключение, что письма в бюро читают в плохом настроении, что, конечно, и правильно. Но, кроме того, в первом письме из бюро я советовал Вам с такой анергией (впрочем, быстро сгоревшей энергией) уехать из Вены, что меня охватывает дополнительная тревога из-за возможности случайного распечатывания письма кем-нибудь другим, сочтя его присланным конкурирующей фирмой, которая, что выглядит не столь уж невероятно, пожелала сцапать фр. Блох.

 

То, что Вы подтверждаете мою гипотезу относительно Ф., подталкивает меня к уразумению многих неясностей. Разумеется, после того, что Вы сказали, сам по себе отъезд брата, если он не имеет дальнейших последствий, не способен слишком ухудшить положение семейства, поскольку он не намного улучшал его.  Что Ф. удержали расходы на поездку в Дрезден, конечно, по моему разумению, объяснение слишком дружелюбно настроенного человека, нет, Дорогая фройляйн Грета,  этого Вы всерьез тоже не думаете. По крайней мере, не расходы на поездку смогли удержать Ф. от того, чтобы написать мне, что приехать она не может, и фактически она не ответила не на первое, не на втрое, а уже не третье письмо, и мать, опять-таки, не помеха, ф. сама часто говорила о возможности встречи в Дрездене. Нет, нет, это не так.

 

Но, пожалуй, теперь очень многое располагает меня к тому, чтобы встретиться с Ф., чтобы – письма Ф., о которых я Вам писал, представляют мне гораздо больше лекарственных средств, чем раньше, - предоставить мне наивозможнейшую ясность и свободу. Поэтому час назад я ей телефонировал, согласна ли она, чтобы в субботу я приехал в Берлин. Телеграммой легче всего принудить себя все же еще к телеграмме.

 

Но в Берлин я не поехал и Вы должны быть в Будапеште, тогда мы – не правда ли? – вместе окажемся в Гмюнде. Не абы как увидеть Вас, дорогая фройляйн Грета,  а, пожалуй, смотреть с самого неба, воскресенья в Гмюнде я, безусловно, заслуживаю  только взгляните в приложение[1], как спустя некоторое время о нас все время захотят позаботиться.

 

Это был более важный визит, чем визит понедельника? Развлек ли он Вас немного? Примерно в то время, когда Вы писали письмо, я еле-еле смог выбраться из кровати, чтобы захлопнуть окно, потому что от ураганного ветра дрожали стены комнаты. Он меня не разбудил, так как я не спал, а покоя не хотелось. Только потом еще какая-то в недосягаемом далеке открытая дверь  на входе или, в другом месте, или даже просто в полусне, методично грохоча, моталась туда-сюда.

 

Вы уже не пишете мне с головной болью; значит ли это, что её устранила строгая вегетарианская диета? Но тем самым Вы доставляете необыкновенную радость Вашему среди редко прекращающихся головных болей страдающему природному человеку.

Франц К.

 

№25                                                                                 (19 марта 1914)

 

Дорогая фройляйн Грета,  я прошу Вас не о чем-то вроде того, чтобы Вы не пожелали увидеть меня в эту субботу, потому что в такой просьбе нет необходимости, ведь сама речь шла бы только о жертве с Вашей стороны, заключающейся в поездке в Гмюнд, мне ведь все это очень хорошо известно - напротив, я прошу Вас с потерей этого воскресенья не полностью отказаться от мысли о встрече, предвкушение которой уже доставляет мне радость, как нельзя больше за последнее время, я  хочу предъявить Вам порядочного и на полпути к соглашению с собой человека, не того человека, каким я сейчас являюсь и начатки которого (только самые первые начатки!) Вы уже узнали во время Вашего визита в Прагу. Я в самом деле не получил ответа на мою телеграмму и также на многие свои письма (с субботы). Вы не совсем вразумительно написали в своем последнем письме, почему я хочу говорить с Ф., наверное, то, что я говорил с Ф. в последнем письме, было не слишком внятно. Это письмо, по-видимому, было не совсем адекватным, но почти,  как  письма наших лучших дней. Почти полностью противоречило всему, что в последнее время между нами происходит. Поэтому-то оно так привлекает мое внимание и писанием и ожиданием отталкивает меня обратно во времена наихудшие.

 

Впрочем, сегодня я пишу к родителям, конец, хороший или плохой, должен наступить.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

№26                              20.3.14 (предположительно, 21 марта 1914)

 

Дорогая фройляйн Грета,  я хочу бросить письмо еще сегодня, в моем распоряжении только несколько минут. С пятницы у Вас в бюро еще одно письмо, в саму пятницу я не писал, поскольку был слишком расстроен. Как раз сегодняшний день должен стать () решающим. Хорошо, решающим он был, после недели бесполезного ожидания на сегодняшний день я имел – я подсчитал все вместе – из Берлина: три телеграммы, один телефонный вызов, одно – экспресс-почтой. В полдень я уже был даже почти на пути в Берлин, результатом всего этого явилось то, что сегодня я написал Ф., длинное, пожалуй, предположительно, последнее письмо, вразумительность сегодняшнего письма Ф. почти абсолютна. Но об этом мы лучше поговорим при нашей ближайшей встрече. Изложение на бумаге совсем не побуждает себя к этому. Ваша маленькая почтовая карточка уже доставила мне больше радости, чем все, полученное мной из Берлина. Она является – сейчас я говорю ужасную глупость или того более: глупо не то, что я говорю, а что я говорю это – итак, вы – самое лучшее, самое милое и самое отважное создание ().

 

И Ф. такова, разумеется. Это остается моим вековечным мнением, и я никогда – что точно так же, несомненно – не избавлюсь от него. Но по отношению ко мне она сейчас не может  иначе, и мы должны соединиться. По-видимому, существует в равной мере сила, удерживающая меня при ней, и только она не выдержала. В самом деле, это не обнадеживает.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

№27                                                                                          22.3.14

 

Дорогая фройляйн Грета и дитя весны, снаружи на площади – грандиозные. Не желающие закончиться похороны, окно моей комнаты открыто, моя сестра и кузина лежат на нем, я хочу удержать их за юбки, но не вышло, так что я сижу здесь и мерзну (сейчас кузина даже еще сказала: "А что бы нам все-таки запеть!" Они уже поют). Нет, сейчас я не могу писать дальше.

 

                                               _______________

 

В Вене у Вас экстренное письмо, правда, не поздравительное, ибо, поскольку я должен признать, что Вы – дитя вечны, коли столь часто даже в мыслях храните из прочих  печальное время года. Но, тем не менее, в целом оно Вам неплохо подходит.

 

Как Вас дергает туда-сюда! То в Троппау, то в Будапешт, но никогда – в Прагу. Впрочем, заходили ли Вы к сестре Ф.?

 

В письме, которое я написал Вам в Вену, значится. Что вчера я ответил на экспресс-письмо Ф. длинным и подробным письмом. Я присовокупил в нем, что последний, но, кажется, совершенно неосуществимый срок – завтра, в понедельник. Наступило завтра, понедельник, нет никакого (после последнего письма и телефонного разговора, и на него в субботу была вызвана  Ф.) совсем трудно вообразимого письма от Ф.,  так что мы оба, Ф. и я, свободны. Правда, все равно свою свободу, может вкушать только Ф., а я, по-видимому, гораздо позднее – когда-нибудь и частично.  Если же я окажусь на это не способен, то тем для меня хуже.

 

Пришло так много писем и телеграмм? Значит, у Вас все же так много друзей и знакомых?  И – "противная сторона"? Не проскальзывало ли между нею и Вами туда и обратно какое-нибудь недоразумение, выяснение которого   невозможно из-за Вашей деликатности, но которого не может принести Вена и распутать "долгожданное". И, может быть,  Вы мне один раз сообщите, что написала Вам, например, Ваша матушка в день рождения? Все было "хорошо и мило", как Вы пишете. Что Ф. не написала Вам, в этом я мог оказаться, пожалуй. Виновным самым неповинным образом, но как раз в пятницу она получила мне отправленную, но с неправильным адресом телеграмму, как не могущую быть  доставленной обратно, затем опять телеграфировала, потом написала письмо, пришлось также еще сделать много, беспокоясь за брата, от которого еще не было получено известий, "как я нервна и как разбита", начато это письмо и тоже похоже на более ранние; вот уже время, чтобы кнут, которым я еще считаюсь ею из-за переезда, наконец,  отпрянул в сторону.

 

А теперь Вы уже достаточно напутешествовались, наверное, больше, чем Вам хотелось, и больше, чем Вы сочли  благим, я не стану вынуждать Вас еще ехать в Гмюнд. Но на Пасху, когда Вы плачете в Вене  и остаетесь без визитов, я, вероятно, туда приеду.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

№28                                                                                   26.3.14

 

 

Дорогая фройляйн Грета,  все же еще весьма под вопросом, встречу ли я Вас письмом в Будапеште. Ваша почтовая карточка в ходу уже более двух дней, скоро уже четверг, я пишу в Вену и приветствую Вас на столе Вашего жилища. Даже прекрасно ждать, пока дверь не распахнется и не войдет усталая путешественница.

 

Не знаю, подействовал ли призыв муэдзина, однако. Мои и Ф. обстоятельства, несколько повернулись к лучшему.  Я писал Вам о понедельничьем сроке, я полагаю?  Ну, ничего долгое время не происходило, было уже почти 5 часов, я ощущал себя вольноотпущенником в хорошем или ужасающем смысле. Тут является телеграмма и передвигает срок письма на вторник. Наступил вторник. Письма нет, Ф. не устает заставлять меня ждать. Письмо пришло в среду, письмо не очень ужасное, возможно, оно знаменует новое и доброе начало.

 

А теперь, Дорогая фройляйн Грета,  я хочу услышать от Вас кое-что. Как начался этот новый год жизни? Замечательно, по крайней мере, в начале? Как Вы справляетесь со множеством работы? Я вспоминаю о графине Турхайм, которая тоже была в Будапеште. ("Буда - собрание не выдержанных ни в каком стиле и непривлекательных строений за исключением крепости, которая, которая сформировала для себя город. Пешт – несколько лучше. Но является еврейским гнездовьем и сборным пунктом торговцев. Улицы широкие, дома смотрятся достаточно привлекательно, но встречаешь много больше животных, чем людей. Я заключаю, что быки и свиньи составляют 1/3 населения"). И она проработала там долго, (том 1, 164), но в целом осталась недовольна. Поскольку я Вас, Дорогая фройляйн Грета,  свел вместе с графиней и теперь у Вас обоих тесная связь, я сомневаюсь в том, что Вам в Будапеште очень понравилось. Надо надеяться, я скоро услышу, как это было.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

№29                                                                                          28.3.14

Дорогая фройляйн Грета,  сегодня – всего несколько слов и благодарность за то, что Вы не забыли обо мне даже в Будапеште. У меня только несколько минут, приглашен целый вечер  одной старой дамой из старого Хальберштадта и сейчас чувствую себя, чего доброго, еще более покинутым, чем собака и попугай, ожидающие эту даму в Хальберштадте в семи комнатах. Но, пожалуй, не из-за дамы я чувствую себя покинутым, это вовсе не так.

 

Обо мне ничего нового сказать нечего,  хотя именно это не должно быть новостью. От Ф. Ничего не пришло.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

Получили ли Вы письмо в Будапеште?

 

№30                                                                                      31.3.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  что же случилось?  Как я в самом деле подсчитал, сегодня я все-таки уже должен был бы иметь от Вас известия из Вены, может быть,  в воскресенье Вы все еще были в Будапеште или совсем устали или заболели или в довершении всего совсем на меня рассердились? Но если Вы держите на меня зло из-за чего-то, тогда Вы тем скорее должны опять-таки написать мне об истинном мотиве, чтобы я тем самым по возможности быстрее обзавелся поводом попросить о прощении. Но, так как я ничего не знаю, только обдумываю то и это и беспокоюсь, тем самым представляю больше того, чем мне известно, что Вы мне определенно напишете, если Вы написать способны.

Во всех возможных случаях сердечно приветствую Ваш Франц К.