№51                                                                                          17.5.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  значит, вот как плохо обстоит то, что еще вчера я принимал за временное? Вы лежите, находитесь дома? Как обстоят дела? Болезнь настоящая? Ведь медицина не разумеет иного, как обращаться с болью при помощи боли, что у них зовется "вести борьбу с болезнью".

 

Письмо Ваше я получил только сегодня, вчера у нас был праздник[1], почту доставили только один раз, иначе я, конечно, посла бы Вам рукопись. Ну, значит, пошлю её завтра. Правда, с сомнениями, совместимы друг с другом болезнь и роман. А ведь как ужасно иметь рот, полный боли, и быть вынужденной проводить так час за часом. Приходят ли к Вас 2 подруги и, принимая во внимание Ваше состояние, покончено ли с состоянием временности Вашего жилища?

 

Мой шеф сегодня на 14 дней уезжает в Вену на расследование, я хотел написать на его спину для Вас приветствие и как его, так и его бороду заставить маршировать по переулкам  по разу в день. Сейчас это было бы бесполезно. Поскольку Вы находитесь дома и только неделикатный человек (в таком случае я не получу гарантии, что узнаю хотя бы Ваше впечатление) мог бы рассказать Вам, что человек с приветствием для Вас на спине бредет внизу по улице.

 

 

                                         ____________________________

 

Поздно, благодарю Вас, сегодня я впервые за долгое время спал после обеда. Лучше, чем 300 предшествующих ночей. Как раз ночью я сплю постыдно плохо.

О рукописи я хочу еще только сказать (не по отношению к Вам, так как в этом не необходимости, а выполнить мой долго перед Дорогая фройляйн Грета, - ром Вайсом), что Вы не должны никому давать её на время.

 

Сердечное приветствие и столь скорое  искоренение всех страданий, какого они еще никогда не испытывали!

Ваш Франц К.

 

№52                                                                                       18.5.14

 

Дорогая фройляйн Грета,  что касается зубной боли, так ведь она счастливым образом уже миновал и благодаря этому, значит, можно спокойно говорить и спокойно выслушивать, таким образом, Вы не отнимаете у меня права, хотя, разумеется, остается верным, что перед каждым здоровым  любой больной выглядит по-идиотски и даже ведет себя, в самом деле, по-идиотски. Такая особенность присуща врачам, которые обязаны вести себя профессионально именно так. Но что один сквозняк не послужит  причиной зубной боли в здоровых зубах, в этом у меня нет сомнений. Здоровые зубы вообще чувствуют себя только на свежем воздухе. И даже если плохое состояние зубов не напрямую является результатом плохого ухода, то по мне, это ни что иное. Как результат питания мясом. Сидят за столом, смеются и разговаривают (у меня есть. По крайней мере, для меня самого, оправдание в том, что я не смеюсь и не разговариваю), а тем временем из-за крошечных волокон мяса между зубами возникает гниение – и зачатков дупла остается  не в меньшем количестве, чем из-за мертвой крысы, защемленной между двумя камнями.

 

И только мясо волокнисто до такой степени, что лишь с большими усилиями и даже потом не сразу и не полностью его можно удалить, так что нужно иметь зубы хищного зверя, заостренные, с промежутками между ними, приспособленные для разрывания мяса.

 

Но, в конце концов, ничто из всего этого не помогает. Вы еще не были в Опольском переулке[2] (так он называется, полагаю я) и даже сейчас, в пору молодой зелени, туда не ходите. Когда речь идет о постороннем предмете, например, о комнате Грильпарцера, она Вам нравится и притягивает. Поступать () а тем, что вокруг Вас, Вы не пользуетесь и не любите. Что Вы заставили себя посетить Лихтенштайн-галерею, мне очень даже понравилось. Потому что это свидетельствует о наличии в Вас доброго и цельного характера (сейчас я абсолютно объективен, сужу также совсем не по себе), безусловно, основанного на уверенности в самом себе, потому что без доброй предрасположенности Вы, конечно, нечего не предприняли бы. Ведь Вы более чем следите за собой.  Но в таком случае скажите себе, что в Вашем одиноком пребывании в галерее присутствовала несправедливость, что Вы. И даже Вы одна, имеете право осматривать её и таким образом Вы имеете право себя принуждать. Я, пожалуй, не знаю, даю ли я себе распоряжения, которые способен выполнить. Не то чтобы я был способен, пожалуй, убедить человека объединиться со мной, но весь ход мыслей, который направлен  на этого человека, не без просветов, могущих возникать не во мне. Все-таки моя ситуация должны, судя по этому, оказаться хуже Вашей.

 

Роман (Борьба) я сегодня послал Вам на квартиру. Д-ра  Вайса Вы опасаться не должны; если здесь будет чего-нибудь опасаться, я уж сам с этим справлюсь. Но я ничего не обнаруживаю. Он очень мил, достоин всяческого доверия, в некотором смысле, правда,  лишь в некотором, очень своеобразный и в известные моменты великолепный человек, полный жизни. Впрочем, враг Ф. я не поколеблюсь ради Вас разорвать каталог Фишера[3] (он больше обычного, иллюстрации легко отделить), и фотографию Вайса я Вам пошлю. У него не такой пристальный взгляд, примерно так раскрываются привычные к пенсне глаза, когда пенсне снято.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

№53                                                                                                21.5.14

 

Не, дорогая фройляйн Грета,  пожалуйста, никакого валерианового чая. Самый главный посыл лечения силами природы: "Все, что плохо, плохо на самом деле". Хотя очень плохой сон тоже дурен и бодрствуют после плохого сна еще хуже (так оно и идет изо дня в день), но, по крайней мере, в настоящий момент за это нет собственной ответственности, это приходит и проявляет себя. Но пить валериановый чай с осознанием, чего доброго, пока смотришь во время питья в чашку, двойной надежды, что скоро она опустеет и что это как-то поможет, такое все же недостойно человека.

 

Опять же я сплю плохо не потому, что в желудке у меня мало чая с валерианой, - имеется 100 причин для того, чтобы мне спать плохо, но, разумеется, эта причина не идет в счет.

 

Я уже хотел написать Вам это на днях, но забыл об этом. Я случайно обнаружил, что Ф. была здесь, причем главное основание моего подозрения указывало на Вас, (впрочем, любое подозрение может не иметь в себе ничего плохого, поскольку началом этого  для меня было столь доброе обстоятельство). Главным основанием был Ваш мех. Тогда я еще этого не осознавал. Опять-таки я уже говорил Вам, что я неверно представлял себе соответствующую, присущую Вам деловитость, я ожидал встретить крупную, сильную старую деву. Ну, ничего определенного, поскольку даже представление моей фантазии не способно уравняться с действительностью. Но в основном мне при этом, как я осознаю сейчас, мешал Ваш мех. Это было не меховое боа, я думаю, такой атрибут одежды называют стола или как-то похоже. Вам он не шел, или, может быть,  я не замечал, что не подходящее Вам мне как раз не нравилось. Там, у входа в отель, в первое мгновение вместе со всем  именно это бросилось мне в глаза. И с тех пор во мне присутствует  по отношению к этому роду предмету одежды (демонстрация меха и под ним шелковой подкладки) определенное отвращение. При этом в игре мысли как-то участвовало то, что так могли носить меха охотники – кочевники, конечно, шелковую подкладку они не подшивали. И для меня при этом существует связь с представлением о бедности и поддельности, когда у предмета одежды есть сверху мех и внизу шелк, тем не менее, мне известно, что в целом это может быть ценным и что вообще невозможно в этом виде иметь мех сверху и снизу. Но уже в этом поверхностном применении меха для меня присутствует нечто отвратительное,  вид этого выделанного изделия для меня мучителен, часто мучил меня в молодости у моих сестер. И представление Вашего меха у меня давно не отличается от представления их мехов. Снова и снова я вижу Вас во времена, когда мы еще не переписывались, укутанной мехом, Вы играете кончиком (его движение и приспособляемость делают для меня его еще хуже), из-за тумана Вы держите кончик у губ. Я вспоминаю еще, как облегченно я вздохнул, когда увидел Вас на вокзале в замечательном дорожном пальто, наконец-то без меха, форменным образом свободной, чистой, светлой. Но было уже поздно: - сегодня Вы имеете право укутаться в 500 таких мехов, и я осмелюсь освободить Вас от всех.

Франц К.

 

(На первой странице внизу) По понятным причинам, о которых я еще Вам напишу, я алчу впечатления, которое произвела на ас "Борьба". Не пожелаете ли Вы написать также пару строк д-ру Вайсу?

 

№ 54                                                                                           24.5.14

 

 

Дорогая фройляйн Грета,  Ваше письмо я получил сегодня утром в постель (старая, ставшая бессмысленной привычка долго оставаться в постели еще из времен  болезненной сонливости!), затем пролежал еще, пожалуй, очень даже приятно проведенный час, отвечая при этом в порядке монолога на Ваше письмо. Так подробно и правильно, каким был тот ответ, в особенности по поводу Ф., сегодняшний в послеобеденную жару, конечно, не станет.

 

Существуют убеждения, считающиеся, во-первых,  столь верными и глубокими, что совершенно не заботятся о их доказывании по отдельности. Впрочем, доставляют столь сильное удовлетворение, что для аргумента уже не остается места, не знаешь, куда его следует поместить.

 

Если им требуется только первое, они предоставляют, но, конечно, их не сравнить с невероятными мотивировками элементарной силы. Убеждений у меня не много (может случиться, что извне они призовут случайный предрассудок); по поводу второго, об убежденности с проклинанием сегодняшней медицины и убежденности в уродстве меховой столы (Вы называете это шалью?) мы переговоры вели. Только в содержательности между обоими доказательствами для Вас существует разница. Валериановый чай, даже если Вы его пьете, мне не нравится, относительно меховой накидки, напротив, коли Вы её носите, меня не переубедить ни в коем случае. Я говорю абсолютно серьезно. (Я ни разу не трепетал так, как перед заявляющем о себе ужасно предметом одежды, во мне присутствовало только любопытство. Чем же еще это может быть? 5 Милена Есенска-Поллак шлейфа? Девушкин костюм?).

 

Вы весьма правы, в бессоннице тоже присутствует нечто от недовольства человека. Если бы я мог в теперешнем агрессивном состоянии моей головы, каким оно было сегодня ночью, указать оставить меня, он всплеснул бы руками. Но ведь я знаю главную причину моей бессонницы – по большей части 30-летний довольно неправильного образа жизни. Заставляют себя сегодня сделать еще очень многое и эффективное против этого, например, своевременно и быстро идут спать, но я так не делаю. Мы оба ненавидим неправильное обращение со шкурами, почему оба мы не ненавидим неправильный сон? Второй главный пункт лечения силами природы: средства взросления заимствуют в организме, которые вполне  работающие в организме, значит, Ты не знаешь, необходимы во всех аспектах производимого действия. На этом основании нельзя доверять светилам медицинской науки и каждый с болями во внутренностях практикующий специалист является достойным расстрела господином  Организм не позволяет себе разделить, не оказавшись разрушенным каким-нибудь образом. Имей я  очень большой кусок угля, который  нельзя пронести через открытую дверь, тогда самое практичное расколоть его. А если я должен пройти через слишком узкую для меня дверь, тогда совсем не практично разделить себя для этой цели. Состои я, например, из сна, который со временем превратился в бессонницу, тогда я, разумеется, не колебался бы предоставить бессоннице чай с валерианой, ведь я дополнял его даже бромом или вероналом, чтобы превратить в сон бессонницу,  а тут я оказываюсь не просто сонным, а человеком, подающим ложный пример.()

 

(По-видимому, продолжение письма)

 

Но по этому поводу сегодня я не могу сказать все, что сказать хотел.

 

В моих отношениях с Ф. ни в малейшей степени не участвуют мои познания, о которых Вы, дорогая фройляйн Грета,  в отличие от Ф.. можете иметь представление и, как я предчувствую, даже  знать должны. Вопрос, как Вы его формулируете: "До Вашей помолвки я всегда знала…, потому что появился аргумент (?) в пользу возможного Да" я не совсем понимаю. Да подразумевай Вы тем самым в вопросе, что в сравнении с периодом перед помолвкой произошло в отношениях между Ф. и мной, тогда я обязан представить в качестве ответа нечто замечательное: ничего не случилось. Внешне, правда, многое, душевного – ничего, по крайней мере, ничего мне известного или что стало бы мне близким в качестве объяснения. Вы спрашиваете, что Ф. писала, писала она достаточно регулярно. Только делалось это очень часто и бюро и  письма ограничивались  обсуждением житейских вопросов и т.д. Из фактической радости я узнал лишь двойную: что она отвергла женщину-врача и вместо этого учится плавать. О брате пришла очень хорошая новость, у него есть должность, которая, кажется, его кормит. Ф. пришлось, как я вижу, бесконечно работать для него. – Большего мне не требуется.

 

Напротив, о Ваших письмах у меня есть еще много чего сказать, но отсрочим это, потому что уже поздно, даже перо не хочет пускаться в путь. Только еще по поводу адреса, поскольку Вы так настойчиво о нем спрашиваете. (При этом между строк Почему Вы так спрашиваете?), я принес рукопись в наш магазин, чтобы попросить упаковать её. Адрес я собирался написать сам. Но моя самая младшая сестра Оттла (она почти весь день работает в магазине) сделала заявку на право, поскольку она ребенок (ей 20 лет, но это милое и доброе дитя) самой написать адрес. Итак, она под мою диктовку написала его, впрочем, под беспрерывную брань с моей стороны, так я посчитал надпись слишком мелкой и неразборчивой. В особенности меня злило  в Вене. Но ведь пакет все равно дошел.

Сердечно приветствую Ваш Франц К.

 

Что мне придется завтра услышать? И почему Берлин должен сделать Вас молчаливой?

 

Адрес д - ра Вайса, на случай, если Вы пожелаете ему написать, уже не тот, который значится на рукописи, а Шарлоттенбург, Грольманштрассе 61.

 

                                             __________________

 

Вы подумайте, в Будапешт я еще не написал. Я не могу на это решиться. Я так ленюсь писать письма, в противовес совсем чужим людям. И, разумеется, это очень несправедливо с моей стороны. Примечательно, что меня немного удерживает от писания, поскольку со мной попыталась сблизиться сестра Ф. Лишь немного, так как  антипатия по отношению к этому письму всюду находит основания. На мои просьбы – примерно с год – Ф. посылает мне письмо сестры[4]; на 8 страницах оно содержит лишь реестр домашних дел и прочие мелочи в таком же роде. Оно почти комично. И отрывки, которые Вы недавно процитировали из её письма, довольно бессодержательны. И, тем не менее, эта сестра мне все же чем-то нравится, хотя пока что писать ей я не собираюсь.