Франц Кафка. Биография

СОКРУШЕНИЕ ПАЯЦА ПО ИМЕНИ Франц Кафка

В КНИГЕ "Кафка, ЗА И ПРОТИВ", изданной Гюнтером Андерсом в издательстве С.Н.Восек (Мюнхен), этот эссеист создал паяца, не имеющего почти ничего общего с Францем Кафкой, и, тем не менее, присвоил ему имя писателя. - Вот почему нижеприведенный пассаж следует читать внимательно. Не то, чтобы привнесенный Андерсом в мир паяц не имел ничего срисованного с Кафки, а "почти ничего". И именно это рискованно и соблазнительно в случае, когда верно подмечены менее важные, второстепенные черты для познания подлинного склада характера Кафки, поэтому они принадлежат сообща сообща настоящему, полному жизни Кафке-автору и неживому паяцу, который бродит по новой книге. Собственно, можно, если захотеть, не совсем отличить Кафку от жестикулирующего паяца. Для изложения этих побочных черт характера израсходовано много напористости, может быть, слишком много, слишком вызывающего и несмирившегося духа, уверенного и самоуверенного, в противоположность о, как! неуверенному, сомневающемуся, мало полагающемуся на себя Кафке. - К тому же рядом с удачно подмеченными второстепенными деталями представлены факты, совершенно искажающие главное. И эту глупость, искажение он излагает в своей работе с точно такой же непоколебимой самоуверенностью, с которой верно описал подмеченные частности (например, некоторые грани последствий аскетизма Кафки). можно оказаться побужденным к тому, что на основании удачно подмеченных частностей, разбросанных тут и там, положатся на верность точки зрения критика и его выводы. Именно главная проблема истолкована неверно, абсолютно неверно, как я надеюсь в дальнейшем доказать. - При этом определены и даже скорее повышены опасность и соблазнительное воздействие книги тем, что как бы упущена подлинная значимость искажением при помощи одних только оттенков и что абсолютное искажение осуществлено незначительными изгибами запястья. Одним мановением руки можно из живой курицы сотворить мертвую, из дышащей религиозной проникновенностью сущности Кафки никогда не жившего паяца. Против присущего этому паяцу фактора Андерса сражался и славно победил. Теперь со своей стороны мы хотим проанализировать живодерство при исследовании этого паяца.

Medias in res⁸². В чем проявилось главное заблуждение писанины Андеоса, из которой проистекают все прочие?

Я представляю рядом, параллельно, несколько "кукольных" пассажей Андерса, предположительно итожащих сущность Кафки, и несколько истинных высказываний живого Кафки. Сразу же видно, что это два абсолютно разных существа, которым здесь дали слово и из которых первый лишь по грубому произволу Андерса носит имя Кафки.

АНДЕРС СКАЗАЛ:	КАФКА СКАЗАЛ:
(К.) интересовало не благо и зло мир, который он уважал в своей жалкой мизерабельности.	Временное удовлетворение я могу еще испытывать от таких работ, как "Сельский врач"…Но испытываю счастье только в том случае, когда ВОЗВЫШУ МИР ДО ЧИСТОГО, ИСТИННОГО, НЕИЗМЕННОГО. Существует мнение, что стоит лишь однажды поддастся благу и уже спасешься, невзирая ни на прошлое, ни даже на будущее.
Он - реалист лишенного человеческого облика Мира, а также его возвеличиватель. Власть для него - виновница права и бесправия. Он устремляется к раю, но не для того создать, а чтобы вступить в него. Он - безбожник; но сотворил из атеизма теологию. Он - философ; но - в амплуа агностика.	Смерть для нас - почти как картина битвы Александра на стене классной комнаты. Очень важно поэтому С ПОМОЩЬЮ НАШИХ ДЕЯНИЙ ЕЩЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ эту картину затушевать или совсем стереть. Человек не может жить без продолжительной веры во что-либо несокрушимое в себе. Верить - это освобождать в себе несокрушимое или, вернее: существовать.
Его философия - это философия приспособленца, видящего себя глазами вечно домогающихся властей. Все существующее (пусть не "благоразумное"), право слово, давало ему основания.	Вороны утверждают, что одна-единственная ворона способна обрушить небо. Это несомненно, но абсолютно недоказательно для неба, так как именно небеса и показывают: вороны не способны.
Он испуган превосходством сил материального мира. Он искажает, определяя; но, "определяя" нас. Он одновременно нас тревожил.	Не существует ничего иного, кроме мира духовного; то, что мы называем чувственным миром,  есть зло - в духовном, а что мы называем злом, есть лишь необходимость мгновения нашего вечного проявления.
Он обсуждал истину; но никогда не знал, имеет ли на это право.	В самом сильном свете можно растворить мир. Под неуверенным взглядом он утверждается, под еще более слабым - сжимает кулаки.

Или меня обманывает мой слух, или оба этих цитатных ряда относятся не к одному и тому же человеку.

Впрочем, немногие примеры можно было приумножить. Что доказывает Андерс? Голый факт, что изречений автора, если выпустить положительное, жизнеутверждающее, пробуждающее надежду, остается только негативное, "незачем духу выходить из могилы, чтобы высказать нам это".

Высказывания и образы негативного плана имеются у Кафки в изобилии. Известно, что в писаниях его многое преисполнено отчаяния, что существовали долгие периоды его жизни, когда он не замечал ничего, кроме тьмы и совершенной безысходности. Менее известно, (или менее близко памяти тех, кто принимается обсуждать его духовно-психического состояния), что у него было особенно много внешних причин для сомнений и отчаяния. Достойно внимания не то, что он сомневался, а то, что, несмотря на сомнения, и отчаяние, он сохранил веру в высшие благие силы, что он за эту веру боролся снова и снова и заново её отвоевывал всякий раз, даже когда она временами грозила исчезнуть. Именно поэтому нам особенно дорога эта тяжко завоеванная вера и каждый драгоценный пример, ибо он нежным негасимым огоньком предстоит ночному угрожающему фону с устрашающими фигурами личного и общего человеческого несчастья. От Кафки, которого Андерс представал безвольным, , пассивно воспринимающим зло мира, даже якобы ханжество почитаемым слабовольным человеком, исходят мужественно бросающиеся в битву дневниковые записи: "Не отчаивайся; не отчаивайся даже от того, что ты не отчаиваешься. Даже когда, кажется, что все уже кончено, все же приходят новые силы, давая как раз понять, что ты жив". - "Очень сильный ливень. Подставь себя дождю, позволь твердым, как железо, струям пронизать тебя, скользи в воде, которая хочет унести тебя, но все равно сопротивляйся, ожидай, преисполнившись мужества, внезапно и беспредельно пронизывающего солнца". Тезисы, высказывающие совершенно противоположное тем констатациям, которые Андерс приписывает своему паяцу.

А преодолевать, при тогдашних обстоятельствах, конечно, было что существовали в его короткой жизни очень многие объективные данности самых опасных из всех сил противодействия. Когда в возрасте тридцати четырех лет делаешь открытие, что тяжко, если не неизлечимо, болен туберкулезом, когда постоянно видишь себя выскальзывающим из рук смерти, тогда, по-видимому, простительны приступы пессимизма даже у самого благородного и самого честного человека, особенно если этот человек столь перегружен фантазиями и чувствительностью. Если при этом в наследство достаются тягостные семейные отношения и ужасающая телесная слабость, то едва ли постижимо (по крайней мере, в моих глазах), как наперекор всем представлениям мог возникнуть столь важный и во многих местах пробуждающий стойкость и надежду труд всей жизни. - Странным образом именно в профессии, которую Кафка вполне ненавидел, Андерс обнаружил подобие подключения, подобие "умиротворения" (стр.28). "Кто не знает, чему он принадлежит, так же не знает, чему он обязан…Правда, для самого себя Кафка ответил, по меньшей мере, на определенный период, на вопрос об отношении к своему долгу: своей работой в Обществе по страхованию рабочих от несчастных случаев". - Эта подробность характерна для легкомысленной и притом в высшей степени самоуверенной манеры, с которой Андерс лживо интерпретировал жизнь и устремления Кафки, а именно, в абсолютном противоречии тому, что сам Кафка думал и писал о навязанной ему профессиональной деятельности. Во многих местах прорывается, потрясая, его вскрик по поводу работы из-за куска хлеба, в которой он усматривал не исполнение долга, а предательство своего настоящего писательского призвания, болезненную (пусть необходимую) измену самому себе. Необходимо, так как родители Кафки не убрали с пути своего гениального сына всех препятствий как сделали это с самого начала родители Гофмансталя или (в известный момент) Верфеля, не освободили его от забот заработка. Вот почему Кафка был так сдержан и умерен: он отдавал себе отчет о величии своей концепции мира и единственной в своем роде, выполнимой только благодаря объединению всех своих сил задаче. И вот как говорится в его Дневнике при едко-величавом описании распоряжения, одного официального документа, для соответствия которому он подыскивал подходящее слово: "Наконец-то у меня есть слово, соответствующее этому предложению, "заклеймить", но я все еще с отвращением и чувством стыда, как если бы это был кусок сырого мяса, отрубленный от меня самого (какого труда мне это стоило) держу во рту. Наконец, я усвоил его, но сохранился великий страх, что все во мне готово к писательской работе и что такая работа была бы для меня небесным разрешением и фактическим оживлением. Тогда как здесь, в бюро, ради столь жалких документов я должен у собственного способного на такое счастье тела вырывать кусок его плоти". - В подлинном изображении писателя никогда не обнаружить хотя бы временного успокоения, , которым Андерс хочет одарить мучительные усилия Кафки безучастной служебной деятельностью. "Ничего я не довожу до конца, так как у меня нет времени, и это меня так угнетает", жалуется Кафка в другом месте. И "огромный мир, который у меня в голове", сказал он в другой раз.

Назад | В начало | Читать дальше

---

⁸² До самой сути (лат.) В.Б.