Франц Кафка. Биография

Восьмая глава - Дополнительные черты в портрете Кафки. Часть 5

И ничего не говорите Франку. Мы поразим его, согласны? Может быть, может быть, он этому обрадуется".

Случилось так наступил очень долгий перерыв в переписке между мной и Миленой, как выказывает начало следующего письма. Я не знаю, вышла ли переведенная Миленой книга и что стало с моим предисловием. У меня нет ни одного экземпляра, ни того, ни другого. А то упомянутое Миленой предисловие относится к переведенной совместно с Францем Блеем книге Жюли Лафорга "Шутник Пьеро" (1909). Инициатива открытия Лафорга принадлежит Паулю Веглеру с его, к сожалению, очень манерно, тем не менее, во многих местах мастерски переведенными "Легендарными добродетелями" (Moralites legendaries) Лафорга. - По моему мнению, Лафорг один из лучших французских писателей со времен Флобера. Сегодня он почти неизвестен (и во Франции), однажды вышедшее (1902 год) в Mercure de France полное собрание сочинений в трех томах распродано. Когда опубликуют заново и как можно полнее? - Однако я отошел от темы. Правда, мне кажется, что в царстве красоты и любви все связано сердечно и что это является единственно верным для главного союза между человеческими сердцами; как, например, тогда и в самом деле мое предисловие к Лафоргу имело важное отношение к Кафке, равно как и к ранним стихам Верфеля. Итак, шестое письмо милены:

"Глубокоуважаемый герр доктор!

Простите, что я так запоздала с ответом. Вчера я впервые встала с постели. Мои легкие дошли до предела, врачи предсказывают, что мне осталось всего еще два месяца, если я тотчас не уеду. Одновременно я пишу моему отцу, чтобы он прислал мне денег; куда и когда я поеду, я не знаю. Но сначала я определенно еду в Прагу и, буде мне позволено, зайду к Вам, чтобы узнать что-либо достоверное о Франке. Я напишу еще Вам, когда приеду. Но я решительно прошу ничего не говорить Франку о моей болезни. Я не представляю, когда выйдет книга, очевидно, зимой. Издается она К.С.Нойманном, в издательстве Borovy, книжечками серии "Червень", Стефангассе, 37, вероятно, Вы могли бы начать вот с чего не опубликовать ли предисловие отдельно, прежде чем оно выйдет в книге? Бумаги и денег мало, все затягивается. Я не пыталась ничего вычеркнуть из Вашего предисловия. (Оно так замечательно).

У меня впечатление, будто Вы за что-то досадуете на меня. Я не понимаю, отчего это впечатление, разве что из-за того письма. Простите мне "анализ" Франка, оно гнусно, и стыжусь еще, что позволила себе это, но неоднократно со мной случается так, будто я вынуждена сжимать ладонями мой мозг, чтобы он не лопнул.

Благодарю Вас за все и до свидания.

Ваша Милена-Поллак".

Оба последние письма Милены приходятся уже на время после смерти Кафки, фактически его встречи с Миленой пришлись лишь на "четыре дня" в Вене и на краткое несчастливое свидание в Гмюнде, после чего началось отчуждение. В романе "Замок" доброе взаимное согласие между двумя любящими тоже длилось совсем недолго. И после первой ночи любви говорится: "он был слишком счастлив, заключив Фриду в свои объятия. Хотя счастлив слишком хрупким счастьем. Потому что ему показалось: если Фрида оставит его, его покинет все, что у него было". Непосредственно после этого началось отчуждение, прерываемое лишь редкими эпизодами доверия. Над вторым общением с Фридой в четвертой главе (сравните в начале на второй странице) витает дух ужасного опошления. Я ведь говорил уже, что роман следует рассматривать как карикатурно-пренебрежительное изображение. Действительность же была гораздо щедрее искаженного представления воспринятого фона. Действительность подарила писателю сияющие в замечательном отрывке из первого письма мгновения счастья. Благодарность, за которые превознесена до неба письмами Милены (к сожалению, утраченными) и его собственными. Апогей пришелся на промежуток между "четырьмя днями" и второй встречей. По-видимому, и позднее Милена посетила писателя в Праге, правда, был это, скорее визит, к больному, о чем Кафка, когда сказал мне о нем, упомянул, правда, с уважением к доброму воздействию, все еще исходящему от личности Милены, тем не менее, скорее как о болезненном и утомительном. Встреча в Мариенбаде, о которой Хаас пишет в послесловии к "Письмам к Милене", не состоялась; дневниковая запись от 22 января 1922 года относится к оставшемуся далеко позади, случившемуся многими годами раньше эпизоду пребывания с Фелицией в Мариенбаде в июле 1916 года. - Как я полагаю, привлекательный юный облик Милены из писем, которые я столь подробно излагаю, существенное добавление к письмам Кафки к ней, тем более интересны, что другие прямые документы того времени отсутствуют.

В заключение привожу два последних письма ко мне на немецком языке. Первое написано на почтовой бумаге с отпечатанным на ней адресом отца, что, возможно, намекает на примирение с ним.

"Дорогой герр доктор!

С благодарностью отсылаю Вам книгу, извините меня. Пожалуйста, за то, что я Вас не навестила. Вряд ли, я полагаю, теперь я могла бы говорить о Франке, да и Вы, верно, тоже не пожелаете сейчас говорить со мной о нем. Если Вы позволите, я извещу вас до своего приезда в Прагу в сентябре. Я прошу вас сохранить обо мне дружеские воспоминания и передаю сердечный привет Вашей супруге, которую я когда-то, сама того не желая. По-видимому, сильно обидела. Если выдастся случай, позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы мои письма, оставшиеся у Франка, попали в огонь, я спокойно их Вам доверяю, правда, это и не важно. Если рукописи и Дневники (в которых нет записей обо мне, а относящиеся к тому времени, когда он меня еще не знал, приблизительно пятнадцать больших тетрадей) находятся у меня, и в том случае, если они Вам понадобятся, находятся в Вашем распоряжении. Таково его желание. Он просил меня, их никому не показывать, кроме Вас, и только тогда, когда он умрет. Возможно, что частично они Вам знакомы.

Сердечно приветствую Вас и остаюсь дружески расположенной

Ваша Милена Поллак".

"Дорогой герр доктор!

Я не могла приехать в Прагу, чтобы передать Вам рукописи, несмотря на то, что охотно это сделала бы. Я также никого не могу найти, кому могла бы их доверить, еще меньше я доверяю почте, чтобы пересылать тетради. Я стараюсь отложить мою поездку в Прагу до октября, когда Вы, надо надеяться, уже вернетесь, и я смогу отдать Вам все лично. Я прошу Вас также принести мои письма из семейства Кафки, тем самым Вы окажете мне в некотором роде большую услугу. Я не могу просить их лично, с его родственниками я никогда не была в хорошем отношении.

Благодарю Вас многократно и до свидания в Праге после первого октября. Если Вам не придется быть тогда в Праге, напишите мне, пожалуйста, в Вену, когда вернетесь из Италии..

Искренне приветствую

Милена Поллак".

Потом я часто разговаривал с Миленой. Получил также и рукописи Кафки.

Насколько следует отрешиться от слишком упрощенного подхода к психологии Кафки, можно заключить из нижеприведенного факта, который стал мне известен лишь несколько лет назад.

Весной 1948 года проживающий тогда в Иерусалиме музыкант Вольфганг Шокен⁷⁹ написал мне, что из того, что ему было когда-то доверено, явствует, что Кафка имел сына. В качестве доказательства он показал мне письмо одной дамы М.М., с которой он (рассказчик) подружился. Тогда (1948 год) дамы уже не было в живых, ребенок умер более двадцати лет назад. Особая трагедия случившегося заключалась в том, что Кафка понятия не имел о существовании ребенка, который умер еще раньше Кафки, не прожив даже семи лет. Мать ребенка, гордая дама, независимая, как духовно, так и материально, легко из обидчивости замыкавшаяся. Имела, видимо, затруднения психологического свойства довериться Кафке, потому что за краткой связью последовало продолжительное и окончательное отчуждение. Я чуть-чуть знал фрау М.М.; тем не менее, и не догадывался о связи между ней и Кафкой. На основании того, что рассказывал мне Кафка, я-то считал отношения прерванными недоброжелателями. В Дневнике Кафки обнаруживается намек, указывающий в этом направлении. Но в любом случае М.М. была значительной, удачливой, очень волевой и необыкновенно умной личностью с широкими взглядами на жизнь. - Теперь, правда, уже не угадать, насколько благосклонный оборот получила бы судьба Кафки, если бы он узнал, что стал отцом сына. Ничего он так не желал в глубине души для себя, как ребенка, он уже сомневался в самой такой возможности. Каждому знатоку его Дневников знакомы соответствующие места, где Кафка высказывает страстное стремление иметь отцовское право посидеть у детской колыбели. Исполнение этого желания было для него еще большим явилось, может быть, решающим подтверждением его значимости со стороны самой высокой инстанции; он почувствовал бы себя возведенным в дворянство; настолько вообще в отсутствии потомства он усматривал специально ему вынесенный приговор проклятия. Может быть, если бы он взял этого ребенка к себе, тому не пришлось бы умереть, может быть, вновь пробудившаяся уверенность в себе спасла даже собственную жизнь Кафки, может быть, он сидел бы сейчас со мной, а вместо этого я сейчас переписываюсь с пустым пространством. "Но так как это не так", следует, следует сознаться, во всяком случае, что земная жизнь сочиняет истории, которые выглядят удивительно похожими на все сложное-авантюрное-жестокое и иронически-горькое в произведениях Кафки.

Фрау М.М. посетила могилу Кафки в Праге. Много лет спустя, 20 апреля 1940 года, она написала моему поверенному, которого она тогда встретила снова в Праге, письмо из Флоренции сюда, в Израиль, откуда я заимствую главные строки. "Ты первый, кто увидел меня в Праге придавленной весьма основательными заботами по поводу тогда еще предполагаемых страхов. И само Твое музицирование тогда в полной беспорядка комнате Твоего друга, и короткие прогулки по волшебному городу, который я люблю больше, чем Ты предполагаешь, помогли отрешиться от очень серьезных опасений. - Теперь я посетила могилу Мужа, который был для меня бесконечно дорог и умер в 1924 году, его талант превозносят еще и сегодня. - Он был отцом моего мальчика, умершего в Мюнхене в 18921 году в возрасте почти семи лет. Вдали от меня и от него, с которым мне пришлось разлучиться уже из-за войны и затем не свидеться - кроме нескольких часов, так как он убит на своей родине смертельной болезнью. Об этом я никогда не говорила, - полагаю, что рассказываю об этом кое-что впервые. Моя семья и мои друзья ничего об этом не знают, только мой последний начальник. Поэтому он был добр и ужасно порядочен по отношению ко мне. Вот почему я тоже много потеряла все, когда он умер в 1936 году. Сейчас я спокойна и счастлива, что им уже не приходится маяться в такие времена". В продолжении ряда лет фрау М.М. постоянно говорила о К. и его творчестве в столь странной манере, что мой поверенный отметил это место письма иным толкованием причастностью к имени знаменитого Кафки, визит в Прагу состоялся в тени уже проходившего в Германии захвата власти нацистами. М.М., жившая тогда в Берлине, верно в это время говорила о страхе предчувствия, которые тогда её мучили. Она бежала в Швейцарию, в Израиль, наконец, в Италию.⁸⁰

Последнее о ней известие, полученное моим поверенным, исходило от Британского Красного Креста, датировано 16.5.45 и гласит: "Mrs M/M/ was toten away from S/Donato de Comine, Frosine, by the Germans in May 1944 together with other Jewisch people living in the distric. t We regret that at the present time there is nothing more we can do".⁸¹ Дальнейшее расследование показало, что М.М. убита прикладом немецкого солдата. Я исследовал все следы, сведения о которых предоставлены мне по дружбе моим поверенным. Они привели ко многим обитателям пансионов San Giorgio и Jennings Riucioli во Флоренции. Существовала крошечная перспектива отыскать наследие М.М., которое включало и много писем Кафки, писатель Макс Крилл, живший во Флоренции, помогал мне в этих стараниях. Они оказались безрезультатными. Тем не менее, весьма возможно, что в настоящее время письма Кафки хранятся у господина Е.Пр., эмиграции которого в Чили содействовала М.М. (Замечу, кстати, что письма, которые Кафка писал "берлинке" с ней он был дважды обручен, еще и сегодня ждут своей публикации). - Не удалось установить, как звали сына Кафки, в какой обстановке он жил и умер. Вряд ли существовало создание, оставившее для компетенции истории после своей смерти столь ничтожные следы, как единственный сын Кафки.

Именно величие и слава Кафки помешали, чтобы Кафку поняли. О Кафке уже сложилась легенда, сглаживающая действительные черты его личности. Так, недавно один швейцарский журнал преподнес статью, в которой из-за стремления сделать писателя "поинтереснее" для обыкновенного читателя, потребовалось рассказать о нем удивительные вещи, например, что при его чтении на сцене в Мюнхене три женщины вынуждены были упасть в обморок такими выразительными оказались ужасные эпизоды, прочитанные Кафкой. Далее что у его открытой могилы разгорелся спор между двумя женщинами из-за того, что обе высказали претензии на притязания быть его супругой. - Во всем этом есть малая толика истины. О чтении в Мюнхене Кафка рассказывал мне подробно. И он, конечно же, упомянул, было столь сенсационном инциденте, ведь это соответствовало его характеру при случае он мог использовать все, непременно подчеркивая то, что его смиряло. Случись тогда в Мюнхене нечто подобное, Кафка уже на пражском вокзале, где я его встречал, сказал бы мне: "Вот видишь, Макс, настолько я скверный автор, что принес в Мюнхене один вред, вместо того, чтобы творить благо. Три обморока вот мой печальный итог". Я убежден, что приблизительно такими словами сказал бы он это с видимостью триумфального злорадства по отношению к самому себе. А что касается погребения, то я тогда взял на себя печальную обязанность вести его спутницу жизни на траурную церемонию, и я могу удостоверить, что не произошло ничего, что могло бы дать повод для хотя бы отдаленнейшего намека на столь неприятный инцидент.

Назад | В начало | Читать дальше

---

⁷⁹ Не родственник издателя.

⁸⁰ Теперь, гораздо позже, некто подтвердил мне, независимо от Вольфганга Шокена, что фрау М.М. много рассказывала ему о Кафке и их ребенке, как и о "берлинке". Я отыскиваю дальнейшие следы.

⁸¹ Миссис М.М. вывезена из Сан-Донато де Компине, Фрозионе, а мае 1944 года вместе с другим евреями в спец. Район. Мы сожалеем, что в настоящее время ничего больше сделать не можем, (англ.) В.Б.