Франц Кафка. Биография

Восьмая глава - Дополнительные черты в портрете Кафки. Часть 2

В своей биографии Кафки я с помощью немногословных замечаний лишь слегка упомянул весь этот эпизод, о котором свидетельствует Яноух. Так как Милена тогда еще была жива, я проявил сдержанность. Между тем мы больше узнали из книги Маргариты Бубер-Нойман ("Узница Сталина и Гитлера") об этой великолепной женщине, её ужасной смерти в концлагере, равно как и о таинственной воодушевляющей силе, которая нисходила от неё на всех, с кем она встречалась.⁷² Кафка (Дневник 18.1.1922) обозначил склад её характера словом "неустрашимость". В качестве дальнейшего средства познания Кафки добавились теперь его письма к ней, кроме того, сочиненное Вилли Хаасом послесловие с интересным портретом Милены, этой поистине великой женщины. И в известном смысле отблески её бытия отражаются также в записях Яноуха, хотя имя её нигде не сказано. Но многое из того, что Кафка сказал Яноуху, можно только домыслить, и обнаружится этому верный отголосок, если только представить, что Кафка, который тогда 9как показывают беседы) начал тогда особенно интенсивно размылять над еврейскими проблемами, любил в Милене чешку-христианку, обе подруги её, впрочем, были замужем за евреями. И муж Милены был евреем, что вызвало резкий конфликт её с отцом, подвизавшимся на политической арене в качестве в качестве чрезвычайно националистически настроенного чеха. В этом для Кафки новом и волнующем окружении, перед лицом столь ответственного решения, углублялся его интерес к еврейским проблемам.

Существенным дополнением к этому, как мне стало ясно только после чтения этих "Разговоров" с Яноухом и "Писем к Милене", явился большой роман "Замок", огромная баллада о безродном чужаке, который хочет укорениться на второй родине, но так и не осуществляет этого.

Помимо всех необозримых, значит, универсально-религиозных горизонтов, "Замок", КРОМЕ ТОГО, предполагает не пренебрегать биографическими подробностями нав первом его плане. Непреднамеренно Яноух внес важный вклад в понимание обстоятельств, о которых еще более характерно высказались письма Милены ко мне (восемь писем, частью с общим анализом Кафки и его отношения к ней), и мои собственные записи о том периоде Кафки, как и устные сообщения мне Милены. В романе "Замок" можно обнаружить с редким скепсисом и уничижительным образом отраженные любовные отношения Кафки с Миленой, резко-своеобразное искажение события, которое, быть может, смогло бы избавить его от кризиса. Милена, выступающая в романе в высшей степени искаженном образе Фриды, предпринимает решительные шаги, чтобы спасти Кафку (К.); она соединяется с ним, основывает с ним домашний очаг в нужде и отречении, но радостно и энергично. Она хочет навсегда стать ему родной и именно таким способом вернуть к наивной и непосредственной действительности жизни, но как только К. соглашается, принимает предложенную руку, дают о себе знать прежние привязанности, которые воздействуют на женщину (Замок, атмосфера деревни, община, но прежде всего таинственный господин Кламм, в котором можно разглядеть преувеличенный и демонически-ужасный образ законного супруга, от которого в глубине души Милена не освободилась), это воображаемое счастье быстро кончается, потому что К. не хочет ограничиваться половинчатостью, и без того ею постоянно завладевают таинственные помошники, посланные Замком, и Кламм. А она изменяет ему, возвращается в сферу влияния Замка, из которой, было, вышла. Ясно, что в К. устремленность к единому спасению вспыхнула гораздо бескомпромисснее, чем во Фриде, которая довольствовалась мимолетным успехом или слишком быстро давала простор разочарованию в разговоре Милена мне сообщила, что её муж, узнав, что Кафка является его соперником и хочет на ней жениться, начал интересоваться ею снова.

Параллели между романом и пережитым позволяют домыслить еще многое,, причем мощная склонность терзать себя в К. выступает на первый план. В романе он сам себя видит обманщиком, который выдумал приглашение, назначение на должность. Подруги Милены, отговаривавшие её, с помощью чудовищного преувеличения доведены до мифической, наподобие парок, фигуры "хозяйки". До некоторой степени она заменяет хор античной трагедии. Причудливая ревность и пренебрежительность Фриды к Ольге (в романе) выражают собой позицию, занятую Миленой в письмах по отношению к Юлии Вохрыцек, с которой Кафка был тогда обручен. Милена потребовала категорически, чтобы = совершенно порвал с Юлинй и е1 семейством. В этом своем требовании она была резка и даже несправедлива; так что Кафка, хотя и возражал, ей повиновался. Так же заставляет заинтересовать собой изображенное отвергнутым семейство Ольги. И подобные выбранные из действительности фактографии позволяют обнаружить себя в "Замке" дополнительно; причем, естественно, ко все возрастающему восхищению романом, когда все эти блоки величественного здания оказываются парящими все время в полных предчувствия сумерках и при этом высказывающими поистине пророческое единение, в котором писатель надстроил и оформил богатой фантазией все земные сущности. Конечно, не стоит переоценивать реальности выписанных из биографии деталей при создании произведений искусства; но если полностью ими пренебрегать, чересчур легко во всем прийти к неверной точке зрения.

Итак, "Разговоры", а также "Письма к Милене" формировали кулисы и сцену в романе "Замок". Кафка писал этот роман в 1921 1922 г.г. Первая дата, которую я могу доказать в связи с его работой над этим романом, 15 марта 1922 года, когда Кафка прочитал мне большую часть начала будущей книги. Правда, схожие мотивы появлялись раньше в его Дневниках (например, 14 июня 1914 года: "Обольщение в деревне"), условия жизни в Цюрау в 1917 году формировали переживания Кафки, а я даже могу подтвердить связующие нити сюжета с его чтением в гимназические годы (с прекрасным чешским романом "Бабушка" Божены Немцовой, в котором точно так же необычный замок властвовал над деревней). Письма Милены также доносят до нас намек на эту писательницу-классика. Но все это не мешает нам признать, что только благодаря знакомству с Миленой все происходившее в душе писателя наполнило преобразованные сосуды бурным содержанием, опьянившим его и увлекшим его наитие к роману "Замок". При теперешних обстоятельствах для того периода, когда создавался "Замок", воспоминания Янруха, наряду с письмами Кафки к Милене и письмами Милены ко мне, становятся незаменимыми документами, тем более важными, что именно в этот период в Дневниках Кафки сплошные лакуны, и Дневники очень неполны для немногих воспоследовавших лет.

Восемь писем Милены ко мне, которые я публикую здесь впервые, отличаются проникновением во все отношения между нею и Кафкой, рассматриваемые глазами женщины-спутницы. Тем не менее они дополняют существенными деталями нарисованную "Письмами к Милене" картину этой любви.

Первое письмо датировано 25.7.30 и, как и второе, написано по-немецки; я цитирую их, не изменяя и не исправляя. Письма с третьего по шестое включительно главные по содержанию и набросаны Миленой с полным проявлением её пылкой индивидуальности, обнаруживают также её прекрасный своеобразный чешский.

По мере угасания отношений с Францем Милена стала явно сдержанной в отношении ко мне; так то оба её последних письма умудрились вернуться к немецкому, более традиционному, чем её манера выражаться по-чешски.

По поводу чешского языка Милены еще одно замечание. Госпожа Милена-Есенска была замечательной писательницей, причем, не единственном в своем роду; другой писательницей той же фамилии была, если я не ошибаюсь, её тетка: в нашем кругу о ней отказывались говорить из-за её чешско-шовинистических, филистерских убеждений. Милена, напротив, сотрудничала в пражском либеральном ежедневнике "Трибуна", газете, учрежденной евреями, считавшими себя чехами и, следовательно, радикальными ассимилянтами и противниками сионизма; они основали привлекательное в литературном отношении издание, в котором сотрудничали лучшие чешские писатели. Милена долгое время регулярно, по меньшей мере, каждое воскресенье присылала для публикации в эту газету из Вены статьи. Я, как сейчас, вижу, с каким пылом Кафка бежал к газетному киоску, чтобы проверить, не содержит ли свежая газета что-нибудь написанное Миленой. Она писала корреспонденции о жизни в Вене, о пересудах общественности, о книгах, дамской моде, происшествиях, еще отвлеченные психологические соображения, Кафка не мог подобрать достаточно похвал, чтобы превознести ясность, живость, стилистическую расторможенность этих заметок, которые он охотно сравнивал с письмами и путевыми заметками Фонтане, своего любимого автора. Он даже раз за разом зачитывал мне длинные периоды из газет, которые покупал регулярно; признаюсь, что никакое из этих достославных писаний не произвело на меня впечатления; в памяти ничего не осталось. Тем не менее, я мог оказаться и предвзя-тым. И необходимо постараться обнаружить и собрать эти журналистские работы Милены; конечно же, глубокое уважение Кафки в литературном плане проистекало не только из его любви, а также основывалось на объективной оценке писательских способностей Милены. Его суждение о литературных вещах всегда было в высшей степени своеобразным и выразительным, ошибался он очень редко. Где случался промах (например, бросающаяся в глаза неправота по отношению к "Бедному музыканту" Грильпарцера в "Письмах к Милене", стр.101, когда упоминается даже о "дилетантстве", "манерности" на мой взгляд, совершенно необоснованно и вдобавок противоречит собственному вдохновенному высказыванию Кафки о "Музыканте" в его Дневнике, а также в разговоре), следует всегда учитывать, что Франц ухватывал аспект творчества, неприятный для самого автора, в котором, как Кафка полагал, он должен упрекать самого себя. Слишком далеко идущее самоотождествление с автором.

Отдельной книгой, насколько мне известно, у Милены ничего не вышло, если не считать переводов.

Первое письмо начиналось с вопроса, который на первый взгляд покажется прямо-таки посторонним. Меня уведомляли, что в клинике для душевнобольных в Внлеславинеблиз Праги в течение многих лет удерживают несчастного, в содержании которого там заинтересовано его семейство. Меня призывали начать борьбу на стороне преследуемой невинности. Кафка рассказал мне, что когда-то Милена тоже побывала в этом заведении и познакомилась с тем самым господином Н.Н. ведь я знал Милену с давних пор, часто встречал её, правда, мимолетно, в обществе Верфеля, а также писателя Пауля Корнфельда. Я знал, что она жила в несчастном браке с Эрнстом Поллаком, другом Верфеля, что этот высокоодаренный и всесторонне образованный, вплоть до философии (логик), пытливо-беспокойный человек, известный в обществе как "Знаток Поллак", подавлял её (как и других женщин) зловещей напористой силой. С чем это можно сравнить стоит перечесть множество высказываний о Кламме в романе "Замок". Мне известно, что Милена пошла наперекор всей своей семье; по-видимому, её вынужденное пребывание в Велеславине так же как-то связано со стремлением семейства заставить её расстаться с Поллаком. В то время Поллак очень нежно относился также к одной очень красивой, ничтожной в интеллектуальном отношении даме из Вены, которая, кстати, была замужем или в связи с кем-то еще. Поллак демонстративно вел себя так, будто он не соизволит обращать внимания на чувство Милены. и она, казалось, очень страдала из-за его неверности, но одновременно лелеяла эту муку. Ей приходилось самой зарабатывать себе на пропитание; она рассказывала, что неоднократно. Чтобы не пришлось голодать, даже подносила путешествующим чемоданы на вокзале. Имевшее миллионное состояние семейство годами не снисходило до поддержки своей "блудной дочери". В этом её бедственном положении Франц с ней и познакомился. Когда в первой половине 1920 года он вернулся в Прагу после своего курортного лечения в Мерано, я едва узнал его: обычно столь молчаливый, он так счастливо и бурно рассказывал о венских днях с Миленой. Потом он ежедневно писал ей длинные письма, часто такие же получал ответы, по его мнению, все же далеко не достаточно. Происходил обмен телеграммами. Как часто приходилось мне посещать Франца в его бюро (Общества по страхованию от несчастных случаев) и помогать ему коротать долгие часы в ожидании телеграммы от Милены. Я видел, что огромное возбуждение до ужаса ухудшило и без того пагубное состояние его здоровья. Как верный конфидент своего друга, который позднее в свою очередь оказал мне подобную услугу в моей главной любви, я распинался перед Миленой о бережном отношении к больному. С этим связано второе письмо Милены. Общий тон первого письма еще сравнительно спокоен; и объяснялось это именно тем, что начало и середина первого письма связаны с посторонним делом, но которое опять-таки проливало яркий свет на гуманность Кафки, потому что именно он снова и снова настаивал на моем заступничестве за заточенного врачами господина Н.Н., тем не менее, тогда у нас еще было достаточно сил, чтобы принять на себя не только испытания собственных судеб, но и несчастье третьего лица. Однако еще и сегодня у меня в ушах звуки наших шагов в полных несчастья шумных коридорах страхового общества. Кстати, Франц часто отсиживал свои служебные часы в древнем здании только до обеда. Тем не менее, и в то время он проводил время после обеда на службе; ведь в любую минуту могли принести телеграмму или срочное письмо от Милены.

Назад | В начало | Читать дальше

---

⁷² Об этом мрой рассказ "Франц Кафка. Дорога на Лобву". В.Б.