Франц Кафка. Биография

Шестая глава - Религиозное становление. Часть 1

Теперь безысходность была прежде всего следствием болезни, которая, возникнув из душевного кризиса или из-за его роковых последствий, действуя уже сама по себе, производила разрушения, далее недуг становится гибельным и в конце концов погубил Франца. - Он переносил страдания героически, даже по большей части с бодрым самообладанием. Только однажды, годом позже, я услышал от него жалобу на страдания. Я навестил его, когда он мучился от тяжелого приступа лихорадки. Он лежал в постели, при разговоре лицо его искажалось. "Это затянется надолго, пока пока неповрежденные ткани не стянет и тем самым не сомкнутся края последней каверны". При этом он сжимал ладонь, комкая в ней носовой платок.

До самого лета 1918 года, с краткими перерывами, Франц оставался в Цюрау. Затем он приехал в Прагу, временами опять работал чиновником, но послеобеденное время посвящал садоводческим занятиям в Помологическом институте⁴⁸ в Трое (пригород Праги). Туда я часто заходил за ним для наших долгих прогулок. У нас были две темы: война и изучение иврита. Тогда я также часто обращался к нему за советами по поводу литературных проблем. Бесподобно быоло чувство справедливости Кафки, его любовь к истине, его скромная, никогда хотя бы в чуточной степени не принимавшая позу честность. "Необходимо ограничивать себя в том, что властвует безгранично", эти его слова я сохранил из той поры. Правда, это по много раз приводило его в состояние, когда он, страдая, корчился всем своим телом. Он хотел уединиться от всех и в конце концов отказался даже от общения со мной. 1 июля 1918 года я записал его суждение: "Деревня против города". Все-таки в Праге он чувствовал себя лучше, потому что в Цюрау бил баклуши. Здесь он считает иврит и садоводство положительными сторонами своей жизни. "Хочу сохранить их совершенно чистыми, они являются "сельскими". Хочу уединиться от всего прочего". ". - "3 июля. Бессонная ночь из-за Кафки. почувствовал себя покинутым, но отношусь с уважением к его решению. А омрачения никогда не бывало. Его замечательное свойство во всех (даже в оппонентах) видеть положительное, то, в чем они правы, в чем не могли поступить иначе. (например, Ганс Блюхер), утешало меня, давало мне опору. Его вера в то, что чистые намерения, разумная работа никогда не остаются бессмысленными, что ничто доброе не может уйти навсегда, на это я опирался".

Этой "реплике вослед" сейчас последует дополнительное: "Несколькими днями позднее он пришел ко мне. Затем часто с ним в купальне на острове Софии. И в Трое".

О строгости, с которой он тогда жил и судил обо всем, дает представление следующий отрывок из письма. Я переслал ему просьбу одной актрисы, которая хотела читать на сцене во Франкфурте из его книги. Он ответил мне: (из Цюрау"): Во Франкфурт я ничего не пошлю, я не считаю это событием, которое меня заинтересует. Пошлю я ей, я сделаю это из тщеславия, не пошлю тоже из тщеславия, но не только из-за него, следовательно, из-за кое чего почище. Вещь, которую я мог бы послать, совсем не значит для меня ничего существенного. Я считаюсь лишь с мгновением, когда я пишу, и теперь актриса, предпринявшая активную деятельность для своей выгоды, из пустоты, в которую она медленно и быстро погружается, должна высоко подняться за один только вечер? Это бессмысленные усилия".

Тем не менее не обо всех своих литературных трудах и не всегда судил он так критически. Он начал приводить в порядок сборник рассказов "Сельский вроач". На этот раз он даже настаивал на публикации. Это вытекает из следующих строк(точно так же направленных ко мне из Цюрау): "Благодарю за посредничество с Вольфом. С тех пор как я решил посвятить книгу моему отцу, меня очень интересует, скоро ли она выйдет. Не из-за того, что я благодаря ей мог бы примириться с отцом, корень неприязни здесь неудалима, но я все же хотел бы сделать кое-что, если уж не переселиться в Палестину, то хотя бы съездить туда с помощью пальца по географической карте".

Из этих строк видно, насколько сильна была тоска у Кафки по истинному воссоединению с СЕМЬЕЙ, миром и связи с отцом в устремлении к естественным, соответствующим обычаям, истинному состоянию жизни НАРОДА (Палестина), и поступки в последние годы его жизни все сильнее пронизывал этот мотив, который является не чем иным, как конкретизацией главной проблемы Кафки (насколько возможна наполненная истиной жизнь для всех, для всего человечества).

Что я подчеркиваю, и чем, как я полагаю, мое изображение Кафки отличается от других представлений (например, Schoeps, Vietta, Stumpf) я считаю положительное, дружеское, преисполненное любви содействие жизни и склонность к весьма заполненной религиозностью жизни, а не к самоизоляции, не к отказу от жизни, не отчаяние, не "трагическую точку зрения" его решающим словом.

Три цитаты из Дневника Кафки, которые я представил в начале моей монографии, говорят сами за себя. Я прошу тех, кто не прочитал еще их, прочесть перед этой главой. бЕз этого указания нельзя, как я полагаю, никогда нельзя понять религиозных воззрений Кафки. преисполненность надеждой, которая таится в подобных и схожих суждениях Кафки, не должна считаться несуществующей. Только тот, кто быстро пробежит глазами по положительно оцениваемым тезисам, может прийти к тому, чтобы представить Кафку в одном ряду с "Теологией кризиса", с той духовной убежденностью, которая видит зияющей никогда не смыкаемую бездну между Богом и человеком, между человеком и совершаемыми человеческим усилием добрым поступком. Характерно, что Кафка в своем письме ко мне как раз ссылался на те места у Кьеркегора, которые доказывают не бессилие, а замечательные нравственные силы и возможности воздействия человека. Кафка цитировал Кьеркегора (предварив словами: "И следующее место не из Талмуда", что в связи с моим письмом означало: оно соответствует образу мысли еврейства, хотя присутствует не в талмуде, а как раз у Кьеркегора); он цитировал нижеследующий большой абзац: "Поскольку, приходя, человек приносит с собой нечто примитивное, то, следовательно, не говорит: Следует принимать мир таким, каков он есть…, а высказывает: Раз уж мир существует тоже, я остаюсь при изначальности, которую я не думаю сравнивать с благим состоянием мира: в то мгновение, когда услышат эти слова, сама собой происходит метаморфоза всего бытия. Как в сказке сели слово сказано, заколдованный на сотни лет замок просыпается. И начинается обычная жизнь; так бытие начинается с исключительного внимания. Ангелам дали возможность потрудиться и полюбопытствовать, что из этого получится, раз уж они занялись этим. С другой стороны: мрачные, зловещие демоны, которые слишком долго бездеятельно сидели и грызли свои пальцы, вскакивают и вытягивают их, потому что, как они говорят, здесь имеется кое-что и для них и тд". в то время как я напираю на полную надежды, вызывающую радостосторону особенного мира в произведениях Кафки, как говорится, на главный итог: что человек со своими искорками интеллекта, воли и требовательного познания вовсе не отзвук могущественных сил, действующим по иным законам, нежели он, которых он не понимает, никогда понять не мог, по отношению к которым он теряется и оставлен на их милость и немилость (старая проблема Иова) подчеркивая это, я, само собой разумеется, вовсе не хочу забыть, что эта позиция Кафки лишь проблескивает и что в подавляющем большинстве преобладают, обрушиваясь на читателя, тезисы, лишающие человека силы. Но тезисы свободы и надежды ТАМ тоже присутствуют! И если у религиозного мыслителя обнаружится хотя бы один подобный тезис, то он уже достопримечатален и решительно изменяет общее о нем представление. Только это я и хочу сказать ничего больше! Этими начатками оптимистического объяснения мира не стоит пренебрегать, если хотят правильно прочитать Кафку , ведь я полагаю, что именно эти чуткие проявления обнаруживают бесконечно дурные побуждения и неудачи страшно тяжелой жизни, проявления "в борьбе за доброе, несмотря на вся и все", составляют сердцевину самого лучшего и самого подлинного в мыслительной жизни Кафки. ИМЕННО ПОТОМУ, ЧТО ПРОЯВЛЕНИЯ ВЕРЫ ВЫЗЫВАЮТ СТОЛЬ РАДИКАЛЬНЫЙ СКЕПСИС, ОНИ, ПРИ СВОЕЙ ПРАВЕДНОСТИ, ВЫСВЕЧИВАЮЩЕЙСЯ БЛАГОДАРЯ ПОСЛЕДНЕМУ ИСПЫТАНИЮ, В КОНЦЕ КОНЦОВ ВЕСЬМА ЦЕННЫ И ПОРЯДОЧНЫ". "Человек не может жить без длительной веры в нечто несокрушимое внутри себя", сказал Кафка. И присовокупил: "причем не только несокрушимость, а и вера могли бы в нем остаться надолго". Очень важное дополнение, которое модифицирует общепринятое теизмом строгое правило: одна возможность проявления этого сокровенного пребывания не могут искренне не соединиться, как в этом афоризме, в доверии к сомнению и религии.

Схоже: "Если то, что может быть нарушено в Раю, окажется разрушенным, значит, оно не главное; а будь оно нерушимым тогда мы живем ложным верованием". - Здесь Кафка недвусмысленно отвергает догму о первородном грехе.

Кафка роптал на Бога, как это делал Йов. Он роптал из-за грехопадения и изгнания из Рая. Он жаждал, но не находил основополагающего слова. Он жаждал веры "как гильотины так тяжко, так легко". Но в любом случае ему показалось правильным: совершенно независимо от того, как могли бы расценивать точку зрения Бога по отношению к нам, точка зрения и задача человека проясняется, это деятельность в служении добру, насколько это для нас приемлемо. "Смерть перед нами едва ли не картина битвы Александра на стене в классной комнате. В том=то и дело, что ЮДАГОДАРЯ НАШЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЕЩЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ мы картину затушевываем или даже стираем".

Сравните с этим запись в Дневнике 11.11.1911 самую потрясающую по моим ощущениям: "Как только я каким-нибудь образом узнаю, что больше не занимаюсь недостатками, к ликвидации которых я действительно склонен (например, исключительно удовлетворительной, а по мне безотрадной жизни моей замужней сестры), я на какое-то время теряю чувствительность мускулов моих рук".

Похоже (в мае 1914) уже подчеркнуто изображение неясности и сложности жизни всех смертных, в любом случае сбитых с толку борьбой за благое (можно сказать: КАЖДЫЙ великий писатель когда-нибудь в жизни выяснит то, что перед ним ВЫГЛЯДИТ НЕ СТОЛЬ ОТЧЕТЛИВО. И ЧТО СТАНЕТ ЯСНЕЕ БЛАГОДАРЯ Кафке? Неясность, неотчетливость жизни!) - "Если я не обольщаюсь, все-таки я приближаюсь. Словно в духовной битве оказываешься где-нибудь на лесной поляне. Я врываюсь в лес, ничего не нахожу и, обессилев, спешу скорее опять оттуда; когда я покидаю лес, я слышу или полагаю, что слышу, звон оружия в той битве. Может быть, в лесном сумраке меня ищут взоры бойцов, но мне известно о них лишь очень немногое и обманчивое".

Велика неподготовленность человека. И все же, все же только тогда позволяют "колеснице Господа" и праведной жизни миновать себя, не войдя в неё, упускают её лишь в том случае, когда не принимают вещи всерьез. "Но ты не отступай (означает то размышление, которое я считаю решающим), "…тогда ты тоже станешь видеть неизменно сумрачную даль, из которой ничего не может явиться, кроме лишь однажды именно колесницы, она подкатывает, становится все больше, на мгновение, которое к тебе приближается. Оказывается преисполненным мира, и ты погрузишься в неё, как дети в подушки дорожной коляски, проезжающей сквозь ночь и бурю".

Основное воззрение Кафки позволяет заключить себя в приблизительную формулу: "Почти все сомнительно, но при известной степени познания уже не заблуждаешься". - это в самом чистом виде учение Платона. Потому что Платон тоже заверял в Phaeadres⁴⁹, что тем, кто однажды вступит на высший путь, не предписать опуститься ниже.

При всех скорбях по поводу несовершенства и двусмысленности человеческих деяний Кафка был убежден в том, что существуют истины, в которых не разубедить. Он говорил об этом не с помощью слов, а, быть может, всем своим повдением всю жизнь. То, из-за чего на близких, несмотря на всю его подавленность, исходило, была, по-видимому, беспредельность. Отдав "несокрушимому я" должное, неназойливое, едва заметное, но твердое поведение Кафки словно было залогом вековечных законов любви, блага и разума. - Но допустим, что он был безгранично скептичен и ироничен. Но у него отсутствовал (к примеру) скепсис по отношению к творчеству и сущности Гете. Значит, все-таки не "безгранично скептичен"? нет, граница тут существовала, очень отдаленная, но несмотря на это граница.

Назад | В начало | Читать дальше

---

⁴⁸ Помология наука, изучающая сорта плодово-ягодных культур.

⁴⁹ "Федр" В.Б.