Франц Кафка. Биография

Пятая глава - Годы помолвки. Часть 5

Кровохарканье, впервые случившееся в августе, . Кафка охарактеризовал как вызванное паникой. Так, я нахожу в моем Дневнике записанным в Дневнике записанным недвусмысленное выражение его мнения: ""24 августа 1917 года. Меры против болезни Кафки. он представляет её причину психической словно бы спасение от женитьбы. Он назвал её: его окончательное поражение! Тем не менее спал он с того времени хорошо. Освобождение? Истерзанная душа!" (Смотрите Дневники, стр. 529.). Возможно, возникновение болезни ускорило не слишком натопленное жилище во дворце Шёнбрунн и что из-за этого отец, предостерегавший от подобного сумасбродства и постоянно дававший понять ему о крайнем своем возмущении, во всяком случае опять-таки практически доказал свою правоту. Этот, вероятно, никогда не принимаемый Кафкой во внимание аспект мог быть выбран для его новеллы, но отсюда не проистекает ничего, кроме тесной связи между его жизнью и творчеством. - А при более глубоком рассмотрении болезнь, по-видимому, явилась всего лишь следствием годами длящихся волнений, усилий по преодолению всех помех профессии и планов женитьбы, полному развертыванию его писательского дара и присовокупленной ко всему этому физической слабости наряду с "гигиеническим" мерами, которое могло бы вынести только полное сил тело.

Болезнь затянулась, пока я в конце концов четвертого сентября не убедил Кафку показаться врачу. В этих вещах он был совершенно невероятно упрям (как козел), потребовалось много терпения и выдержки для того, чтобы найти к нему правильный подход. Мои записи о решающем, мучительном дне гласят: "4 сентября. После обеда с Кафкой у профессора Фридла пика. Так много потребовалось, чтобы это осуществить. Констатирован катар верхушек легких. Необходим трехмесячный отпуск. Опасность туберкулеза. Боже мой! Все-таки не произошло бы чего-нибудь ужасного. Затем остров Софии. Купальня, с Францем. Он чувствует себя свободным и непобежденным одновременно. Сопротивляющаяся часть его существа считает брак отвлечением верного взгляда от совершенства. Другая часть его стремится к браку как к естественному состоянию. Эта борьба его измотала. Болезнь он считает наказанием, так как часто он желал себе насильственной развязки. Все же его мнение ужасно неточно. Он взывал, обращаясь к Господу (из "Мейстерзингеров"): "Я считал Тебя более чутким".

Потом: "10 сентября. После обеда еще раз с Кафкой у профессора Пика. - Его сообщение, что он учил древнееврейский, сорок пять лекций учебника Рата, мне ничего не сказав, значит, он меня экзаменовал, когда на днях, делая вид, что затрудняется, спросил, как считать на иврите. Эта укромная, напускная таинственность. В этом есть нечто великое, тем не менее дурное тоже".

Франц изо всех сил сопротивлялся поездке в санаторий для лечения легочных больных. Убедить его удалось лишь годом позже. По-видимому, известное расхождение обнаружат в том, что теперь, когда это разумно, он не хотел ехать, хотя до сего времени позволял себе отдыхать в санаториях, например, Эрленбах близ Цюрау, Юнгборн в Гарце, Гартунг в Риве. Там, по крайней мере, существовали источники лечения силами природы, которым Франц ежедневно и еженедельно, столь же неравнодушно, сколь и подтрунивающе, но тем не менее в самой своей основе с преисполненным надежды одобрением "Естественных условий жизни", так сказать, с удовольствием предавался. Нечто совершенно иное представляла теперь угроза с точки зрения ведущих лечебных учреждений; а по рассмотрении её Францем выяснилось, что он, насколько возможно долго, противится их беспрекословным требованиям. На этот раз ему на помощь пришел случай. Самая младшая сестра Франца приняла на себя управление маленьким имением свояка в Цюрау (почтовое отделение Флохау, близ Саара). Было решено и всеми окончательно одобрено, что Франц должен провести там свой отпуск для поправки здоровья. Этот отпуск несколько раз продлялся; раз-другой Франц еше пытался приняться за служебную деятельность, только продолжалось это краткие периоды времени. Отставка в конце концов была неизбежной. - Из обстановки жизни в Цюрау, где Франц впервые тесно соприкоснулся с сельской жизнью, сельским хозяйством, немецким крестьянством, воспоследовал затем роман "Замок".

12 сентября я записал: "Прощание с Кафкой. Причинило мне боль. За столь долгое время я и на год с ним не расставался. Он считает, что теперь не может жениться на Фелиции из-за болезни. Глубоко отчаянное письмо от неё, хотя она ничего не знает. Из конторы явились два человека с тележкой. Он сказал: "Они пришли за гробом".

К сему времени я сохранил много писем от него; они слишком драгоценны, чтобы воспроизводить их порознь. Я смею надеяться, что когда-нибудь смогу опубликовать их полностью.⁴⁶ Они дают представление о напряженном самостоятельном штудировании Кафкой Кьеркегора, о его религиозном и этическом становлении. - Другие письма из Цюрау Бауму и Велчу показывали все яснее становящуюся картину человека, хорошо себя чувствующим в самом простом из всех сельском быту, ни в коем случае уже не пожелающим вернуться в город. Расположение его духа, как и основную сущность романа "Замок", характеризуют страницы Дневника. Например, 9 октября. "У крестьянина Люфтнера. Большая передняя. Целая театральная постановка. Он нервный со своими хи-хи и ха-ха и ударами по столу, с воздеванием рук и пожиманием плечами, и подниманием по-валленштейновки пивного бокала. Рядом жена, старуха, на которой он женился лет десять назад, будучи батраком. Чрезвычайно страстный охотник, пренебрегающий хозяйством. Два коня-колосса в конюшне, гомерические фигуры с скользнувшем через окошко конюшни солнечном свете". - Франц приходил в себя медленно. А когда получал письмо от Фелиции, он ничего не ел до полудня и не вскрывал письма.

Сам я, примерно в то же время втянутый в сумерки душевной борьбы и вообще множество работ, к сожалению, ни разу не навестил Франца в Цюрау. Я только встретился с ним, когда читал лекцию поблизости, на станции железной дороги Михелоб, куда он приезжал специально. Впрочем, время от времени он приезжал на несколько дней в Прагу, чтобы уладить неотложные дела. - Оскар

Баум восемь дней был его гостем в Цюрау, "тогда занесенной снегом деревне", и рассказывал об этом в воспоминаниях: "За долгие ночи, которые мы проводили в разговорах до утра, я узнал его больше, чем за десять лет до того и пять после".

Еще в сентябре, следовательно, вскоре после констатации тяжкой болезни, его навестила Фелиция. Дневник сообщает 21 сентября: "Ф. Была здесь, она ехала, чтобы повидать меня. Тридцать часов, мне следовало бы помешать этому. Насколько я представляю себе, на её долю выпало, в значительной мере по моей вине, самое большое несчастье. Я сам не могу себя понять, я совершенно бесчувствен, столь же беспомощен, думаю о нарушении некоторых моих удобств и в качестве единственной уступки немножко разыгрываю комедию. В мелочах она не права, не права в защите своих мнимых или даже подлинных прав, в целом же она невинно приговорена к тяжким пыткам; я свершил несправедливость, из-за которой она подвергается пыткам, и я же подаю орудие пытки. Её отъездом (экипаж с нею и Оттлой объезжает пруд, я напрямик пересекаю дорогу и снова приближаюсь к ней) и головною болью (бренные останки комедианта) кончается день".

В начале ноября я отмечаю разговор с Францем. Он касался моего собственного разлада, но внес некоторую ясность и в его отношении:

Он: Так всегда. Беда в том, когда раздумывают.

Я: Неужели следует быть безрассудным?

Он: Естественно, это не закон. Но говорят: "Ты должен уметь не раздумывать. Принуждать к этому нельзя. Раздумывание это совет змеи. Но он так хорош и человечен. Без него теряются.

В конце декабря Франц приехал в Прагу, встретился здесь с Фелицией, которой, как директриссе крупной берлинской фирмы (осмотрительность, трудолюбие, широкая натура лучшие её качества), пришлось использовать свой рождественский отпуск для того, чтобы добиться решающего разговора. Трагедия близилась к развязке. Вечером 25 декабря Франц и Фелиция в гостях у меня и моей жены. "Оба несчастны, ничего не говорят". 26 декабря я записал: "Кафка пришел рано, около половины восьмого, мне пришлось посвятить ему первую половину дня. Кафе Paris. Тем не менее он устремился ко мне не как к советчику, его решение почти достойно восхищения. Лишь время расставит все по местам. Вчера он с полной ясностью все высказал Фелиции. Мы говорили обо всем, только не об этом. Кафка о "Воскресении" Толстого: "Об искуплении нельзя писать только переживать". После обеда прогулка с Баумами, Велчами. Итак, три супружеские пары рядом с Францем и Фелицией. Шипка.⁴⁷ Кафка несчастлив. Он сказал мне:"Что я делаю, я могу делать только в одиночестве. Ясность появляется благодаря этому обстоятельству. Западный еврей не имеет об этом отчетливого представления и потому не имеют права жениться. Брака здесь не бывает. Разве только его не интересуют такие вещи, как, например, деловые люди".

На следующий день перед обедом Франц пришел ко мне в контору. Чтобы отдышаться на минуту, сказал он. Он только что проводил на вокзал Фелицию. Его лицо было бледно, черты резкие и строгие. И вдруг он начал плакать. Это был единственный раз, когда я его увидел плачущим. Мне никогда не забыть этой сцены. Она самое ужасное, что я пережил. В бюро я был не один, рядом с моим стол коллеги. Мы работали в юридическом отделе управления почт этот отдел был размещен в самом верхнем этаже частного дома, не в лавном здании дирекции с присутственными местами. В присущей учреждениям манере из уютной четырехкомнатной квартиры с кухней и ванной сотворили поистине пыльную, безобразную, безличную канцелярию, таящую в себе нечто мрачно-нереалистическое. Частных посетителей, которые ко мне иногда приходили я принимал в основном (и всегда с ощущением нечистой совести!) в чулане с документацией, под который приспособили разгороженную кухню. Но Кафка явился ко мне прямо в рабочую комнату, в рабочую обстановку, сел рядом с письменным столом на стульчик, предназначенный для посетителей, пенсионеров, судящихся. И здесь он плакал, здесь он говорил, рыдая: "Не ужасно ли, что должно произойти нечто вроде этого?" слезы бежали по его щекам, я никогда, кроме этого случая. Не видел его потерявшим самообладание и соблюдение приличий.

Несколько дней спустя он вернулся в Цюрау. Он показал еще мне очень горькое письмо от Фелиции. Но его позиция по отношению к ней была абсолютно твердой; он отказывался не только от нее, но и от ЛЮБОЙ возможности супружеского счастья. Страдание, которое он сам себе причинил, придало ему силы преодолеть и прочее, несмотря на действительную кротость своего сердца, и не отступать, если уж однажды он признал неизбежность горького решения.

Примерно через год с четвертью я получил известие о том, что Фелиция вышла замуж. Я передал это, с осторожным подходом, Францу. Он был взволнован, добросовестно пожелал счастья новой супружеской чете, что затем, к большой его радости, и исполнилось. "Хорошо, что много крайне запутанного в конце концов оказывается разрешенным", резюмировал я сам для себя событие, хорошо зная, что по крайней мере со стороны Франца разрешением этой отодвинутой в тень проблемы еще не откроется спасительного пути в будущее.

Назад | В начало | Читать дальше

---

⁴⁶ Собрание всех писем Кафки (за исключением отдельно опубликованных "Писем к Милене", сейчас в стадии подготовки. (Вышли в 1958 году: "Письма Франца Кафки (1902 1924" В.Б.

⁴⁷ Перевал.