Франц Кафка. Биография

Третья глава - Борьба профессии и призвания. Часть 1

Озеро Лугано

Францу Кафке
У наших ног отдыхают стрекозы,
Расправляя нежных крыльев чету.
В воду поверженные с горного склона,
Мы стремились казаться им утесами или цветами.

Высоко наверху обретаются с их чистотой
Известкового праха дороги, обожженные солнцем до белизны;
Благосклонных к нам тяжелых гроздей
Женственных склонялась прохлада из виноградных шпалер.

Все-таки наши души, любезный друг,
Взволнованы горестным прошлым
И зазвучали глаголом земли и неба.

Хотя мы знаем, теперь загорев расчудесно,
Что ближние дни нас бременем прежним
Согнут и заставят неумолимо поблекнут


Кафка пытался засыпать после обеда и писать по ночам. Периодически это удавалось, но регулярный сон нарушался (Франц и без того плохо засыпал и и страдал чрезмерной чувствительностью к шуму), начиналась усталость, и тогда ему приходилось вводить в действие последние резервы своих сил, чтобы справляться с работой в бюро. От него много требовали, среди прочего таких вещей, которые он (причем отказываясь в самых резких выражениях, которые я от него слышал) считал "отвратительными" вроде, например, довольно-таки не несправедливых нападок печатной пропаганды, при помощи которых было приостановлено тогдашнее социальное страхование. Вот почему его Дневник отмечает: "Написать софистскую за и против учреждения". 9Какая ирония, значит, он все-таки не избег и журналистики).

Годы, когда я пребывал почтовым служащим и писал, помимо всего прочего, после обеда и вечерами моего "Тихо Браге", настолько затмились в памяти, что я уже едва помню детали. Все спрессовано в бездне бессознательного. Когда-нибудь, возможно в этом отношении наступят перемены к лучшему. Во мне осталось непосредственное ощущение вряд ли переносимого несчастья, тяготевшего над рабочим классом. Несчастья из-за системы Тейлора и конвейерной системы росли прямо-таки в фантастических размерах. Как это вообще можно переносить? Может быть, лишь во сне, где мы видели то. Как они претерпевали эти едва ли переносимые страдания, потому что фактически я превозносил степень человеческой выносливости и (что, к сожалению, в данном случае не одно и то же, пределы возможности человеческого унижения. Та социальная полемика по поводу найма на работу, которая предполагала справедливое распределение трудового дохода, полностью мной одобрялась, но мой жизненный опыт указывал на совершенно другие, гораздо глубже лежащие проблемы, на счастье работы, на радость от труда, в собственном творчестве. - Об этом, по-видимому, предстоит рассказать еще многое.

Несколько дней тому назад я, с дистанции многих лет, снова как-то побывал в здании "Общества по страхованию от несчастных случаев" на улице Поржич месте работы Франца Кафки. как часто я навещал его там, прохаживался с ним взад-вперед по безотрадным шумным коридорам. - На этот раз я разговаривал с руководящим лицом, бывшим важным коллегой Франца. Кафка (так рассказывал господин) был общим любимцем, врагов у него вообще не было. Исполнительность его была образцовой, работа его высоко ценилась. Господин подчеркнул, что Франц Кафка имел обыкновение за все дела браться иначе, чем прочие. (Весьма поразительно его замечание не знавшего, что с тех пор Кафка овеян всемирной славой). Еще подчеркивалась известная наивность Кафки. Он наше "дитя-чиновник". Рассказал характерный для Кафки анекдотический случай. "Однажды он вошел в комнату, когда я как раз ел бутерброд. "Так вы можете прямо-таки скатиться к тучности, сказал он, ведь лучший продукт питания лимон".

В круг его обязанностей в "Обществе по страхованию рабочих от несчастных случаев" входили: предупреждение несчастных случаев и рассмотрение поданных предприятиями заявок по отдельным группам риска.

Сам он не считал свои профессиональные занятия полноценными. О компетенции и рассудительности своего шефа (Маршнера) он имел обыкновение отзываться с восторгом, граничащим с преклонением, в еще большей степени это относилось к его следующему шефу Остршилу, брату знаменитого чешского дирижера и композитора.

Его социальное чувство особенно возбуждалось, когда он видел увечья, которые преследуют рабочих из-за крайне недостаточных мер безопасности. "Как скромны эти люди, сказал он мне как-то, широко раскрыв глаза. Они приходят к нам просить. Вместо того, чтобы атаковать с упреками и расколотить все вдребезги, они приходят и умоляют".

Годовой отчет "Общества" за 1909 год содержал раздел, написанный Кафкой-чиновником и который я привожу ниже. Сам Кафка, естественно, в отчете не упомянут. Но я хорошо помню, что Кафка тогда принес мне этот годовой отчет и указал на этот отчет, как на свою работу. Шеф подкорректировал его концепцию. Тем не менее нельзя не признать стиля Кафки в отдельных местах даже этой специфической работы. Руководитель, встретивший меня приветливо, тоже упомянул этот раздел; впрочем, также еще на раздел в отчете 1910 года, как на работу Кафки.

Здесь часть более чем специфически интересного документа:

"Наши рисунки показывают разницу между цилиндрическим и квадратным шпинделями в отношении технической защиты. Резец квадратного щпинделя, крепящийся непосредственно на нем с помощью винта, вращается сими острыми режущими кромками со скоростью от 3800 до 4000 оборотов в минуту. Явно бросаются в глаза опасности, возникающие для рабочих из-за большого просвета между резцом и поверхностью станины. Из-за этого и возникает или недооценка опасности шпинделя, которое затем, чего доброго, еще и увеличивается. Или в сознании вырабатывается ощущение непрерывной опасности, привычной, и оттого не становящейся менее опасной. Чрезмерно осторожный рабочий может, вероятно. Заострить внимание на том, чтобы при работе, например, при направлении деревянной заготовки над головкой строгающего резца, фаланги пальцев не выступали за поверхность обрабатываемого изделия, но главенствующая опасность пренебрегает любой осторожностью. Рука самого осторожного рабочего, соскользнув. Сама способна попасть в область резца, причем соответственно нередко направляемый вперед и брусок дерева отбрасывается назад, когда рабочий одной рукой прижимает строгаемый брусок к станине механизма, а другой рукой подводит резец. Этого подбрасывания бруска вверх и отталкивания назад ни предусмотреть, ни предотвратить, потому что они случаются уже потому, что где-то далеко отсюда дерево искривилось или образовало сучок, что резец вращается с недостаточной скоростью, или затупился, или давление руки на пиломатериал не всегда равномерно. А такой несчастный случай не проходит без того. Чтобы не отказались отсеченными большинство фаланг пальца, а то и весь палец.

Но не только все меры предосторожности. Но и все защитные экраны бесполезны при этой опасности из-за того, что они оказываются или нев совсем удовлетворительном состоянии, или, хотя с одной стороны, уменьшают опасность (при помощи механического закрытия зазора у резца при помощи предохранительного щитка или уменьшения зазора), а, с другой стороны, повышают опасность тем, что направляют стружку в емкость по слишком пологой траектории, так что зазор забивается, и зачастую происходит ранение пальцев, если рабочий захочет освободить щель от стружки.

Назад | В начало | Читать дальше